...

[Alucard]

поздравляю всех представительниц прекрасного пола с 8 марта! счастья вам и любви! Вы этого заслуживаете...

---

[вэнс]

Ладонь



страшилка про командира немецкой подлодки

на самом деле, немец у меня получился

немного неправильный,

слишком, по-моему, романтичный

но в конце концов, всякое в жизни бывает.







- Огонь!

- Есть «огонь».



Шредингера всегда поражало, насколько абсурдно по сути своей то, что огонь заключается в нажатии пальцем с коротким нечистым ногтем одной неброской темно-зеленой кнопки.

Несколько электрически нервных мгновенных вечностей не было слышно ничего, кроме слабого писка военных радаров. Тонкий светящийся луч описывал круги по монитору, выделяя две мерцающих точки на одном из кругов разметки.

Иногда Шредингер представлял себе, как две боевых немецких ракеты прорезают толщу иссиня-черной ледяной воды, летят к заданной цели, идеально выточенные, созданные для разрушения, чтобы превратиться в груду искореженного металла, пламя, крики и смерть. Капитан-лейтенант военно-морского флота, командир субмарины V-42, Генрих Шредингер прятал свои мысли под безупречной формой германского офицера. Неуставные мысли. Напрасный труд.

Взрыв на глубине в несколько сот метров раздается и тут же затухает, прокатываясь вибрирующей волной по обшивке судна.



- Обе ракеты успешно поразили цель.



Выпущенные ракеты пробили бензобаки обеих вражеских подлодок, по которым был отдан приказ открыть огонь. Изуродованные куски металла, похожие на огромных морских животных со вспоротыми животами, медленно опускались на дно. Экипаж, не погибший при взрыве и пожаре, неминуемо замерзнет на смерть в океане, скончается от болевого шока, кровопотери, наконец, попросту захлебнется. От глотка кислорода его отделяет около двухсот пятидесяти метров черной толщи жидкого конца.



Шредингер неторопливо вышел из командного отсека и, подойдя к иллюминатору, заложил руки за спину, рассматривая глубокую непроглядную темноту.

Неожиданно до стекла дотронулась разорванная почти надвое человеческая ладонь. Темная кровь вытекала из уродливой раны, дымными струями смешиваясь с водой, ичезая в кромешной темноте.

Командир отшатнулся от иллюминатора. Останки людей с затонувших подводных лодок не могло отнести течением так быстро. На долю секунды желудок Шедингера противно захолонуло от суеверного страха – ему на ум пришли рассказы товарищей отца, старых моряков, которые знали бесчисленное множество историй о Храме и о зловещем городе утопленников, обитатели которого, бывало, являлись по души тех, кто отправил их на тот свет. Он никогда не воспринимал моряцких рассказов всерьез – ведь откуда-то должна браться информация об этих «гостях» с того света, а если они и вправду являлись за своими губителями и действительно забирали их с собой, то кто же рассказывает все эти мертвяцкие байки?

До недавнего времени он был уверен в логике. Всему без исключения есть причина и следствие. Явления, необъяснимые современной наукой – не что иное, как плоды неуемного людского воображения, если угодно – коллективный психоз.

Шредингер ничего не понимал в отношениях человека и его мертвецов.

Спустя несколько секунд, отвратительное видение исчезло.

Шредингера передернуло.



Через несколько часов по радио сообщили о приближавшемся сильнейшем шторме, который должен затронуть их квадрат. Безопаснее всего было опуститься на дно и переждать непогоду. По приказу командира субмарина пошла на глубоководное погружение.



В ту ночь он без конца ворочался, против своей воли постоянно прислушиваясь к звукам спящей подводной лодки. Сытый гул двигателей, электронные мелодии радаров, шорох вентиляции, стук кабуков дежурного – бесстрастное бормотание многотонного плавучего монстра, во внутренностях которого находилась вверенная Шредингеру команда.

Командиру слышался треск обшивки и странный металлический скрежет. Он прекрасно знал, что субмарина испытывалась на гораздо большей глубине, нежели та, на которой они находятся, но им постепенно овладевал подсознательный, инстинктивный страх замкнутого где-то под бесконечными тоннами ледяной воды пространства. Он терял счет времени. Стало нехватать воздуха.

Шредингер сжал влажными холодными пальцами виски. Он чувствовал непреодолимое желание выбраться наружу.



Когда командир появился среди ночи в командном отсеке и объявил, что намерен совершить погружение, два молоденьких лейтенанта невольно переглянулись. Взгляд его блестел, выдавая крайне возбужденное состояние, но возразить ему в тот момент не посмел никто.



Вскоре Шредингер, уже одетый в скафандр с закрепленным на поясе тросом, стоял в камере, предназначенной для выхода в океан, судорожно сжимая в руке глубоководный фонарь.

В первое мгновение в глаза ударила матовая чернота. Показалось, что он внезапно ослеп. Барабанные перепонки сдавило, от резкого перепада давления зазвенело в ушах. Нашарив кнопку, он включил фонарь.

Мимо него проплыло одно из тех богомерзких созданий, что обитают на больших глубинах. Давление огромной толщи воды вылепило их по-своему, придав гротескные, ужасающие черты. Немец отшатнулся. Медленно переставляя ноги в тяжелом скафандре, он двинулся в сторону подводного грота, высвеченного лучом из его фонаря. Вдруг ему показалось, будто он слышит отдаленные звуки арфы. «Должно быть, это галлюцинация. Да, верно, галлюцинация, вызванная недостатком кислорода», - бормотал про себя он. Однако, по мере того, как командир V-42 приближался к входу в пещеру, музыка становилась отчетливее и громче.

Наконец, он остановился у самого входа. Прекрасная мелодия в его ушах тем временем не стихала.

Черный зев грота не мог осветить даже специальный фонарь. Шредингер нагнулся, позволив себе опереться о край пещеры, чтобы заглянуть глубже. В этот самый момент музыка в голове замолчала. Фонарь погас. Темнота наступила отовсюду сразу.



Шредингера с ног до головы пронизал липкий ужас. На лбу выступил холодный пот. Он мог вернуться на судно, двигаясь по тросу. Эта витая металлическая пуповина связывала его с мнимо безопасным железным мешком, находившимся всего в нескольких бесконечных, кромешно черных метрах. Он схватился за трос, подтягивая его к себе, но вдруг почувствовал, как что-то коснулось его правой лодыжки. Шредингер резко повернулся и, споткнувшись о выступ дна, потерял равновесие.



Казалось, он долго падал вниз. Ударившись о твердую поверхность, он несколько мгновений не открывал зажмуренные при падении глаза. Его удивило, что трос не натянулся, не задержал его падения. Положив руку на пояс скафандра, он понял, что никакого троса на нем больше нет.

Первым, что увидел Шредингер, был матово-белый бесконечный зал. По все видимости мраморные колонны, светящиеся мутным светом, во многих местах были полуразрушены, уходя в несуществующий потолок.

Шредингер подумал об останках древнего затонувшего города. В тот момент он пожалел, что они никогда не будут найдены, поскольку их первооткрыватель менее чем через час умрет от недостатка кислорода. В его баллоне был воздух запасом максимум на полтора часа.



Внезапно он увидел прекрасного юношу, незаметно подплывшего к нему откуда-то сбоку. Удивлению Шредингера не было предела – живой человек не способен находиться на такой глубине без специального снаряжения. Сначала он принял юношу за труп одного из экипажа погибших подлодок, но труп вполне осмысленно глядел ему прямо в глаза со странной – не то безмятежной, не то зловещей – улыбкой на сероватом, бледном до голубизны лице.

Юноша подплыл вплотную к Шредингеру, и некоторое время смотрел на него своими стекленелыми глазами. Тот буквально не мог пошевелиться под этим невероятным взглядом, словно ощущая себя гостем, которого юноша давно ждал, и, наконец – дождался.

Шредингер в оцепенении смотрел, как существо с дьявольской улыбкой тянет руки к шлему его скафандра и одним движением снимает его, вырывая стальные крепления. В голове немца проносится мысль, что для этого нужна нечеловеческая сила.

Последнее, что он помнит – разорванная почти надвое ладонь юноши.





Командир Шредингер очнулся в своей каюте в холодном поту. Открыв глаза, он не почувствовал никакой разницы – света не было. Он выбежал в коридор, из которого не доносилось ни единого звука. Вместо желтовато-красных ламп аварийного освещения, коридор заливал мутный свет, проникавший из дальнего его конца.

Юноша из сна улыбался за толстым стеклом иллюминатора, сквозь швы которого сочилась темная вода.

@музыка: soman

@настроение: хррррмммм...

---

Кошачья слабость

[shagrin]

мой скромненький рассказик

- Постой здесь – шепнула она лошади, плавно соскальзывая на землю возле крайнего на улице дома. Четвертый час – самый сон, самое время. Её время. Ночь плавно переходила в утро, начинало светать, и пасмурное небо висело над городом. Тени были плавными, неясными, так же как и её движения: призрачность утра скрадывала их быстроту.



Она легко вскарабкалась на забор ближайшего дома, а затем и на крышу. Перед её взором были крыши пятнадцати близко стоящих домов; не проблема для её ловких рук и быстрых ног. Действовать следовало тихо. Она легко перескакивала со ската на скат, босые ступни практически беззвучно скользили по черепице.



Перед последним прыжком она помедлила и улыбнулась самой себе. Без неё он был ничем; нет, разумеется, она любила его, но он никогда бы не смог «зарабатывать» столько же, сколько она. Это была её идея – приходить и уходить по крышам, чтобы собаки не взяли след. Он не смог бы это проделать. В конце концов, он же был всего лишь обычным человеком…



Она присела над краем крыши. Остается только схватиться за него руками и, раскачав сильное тело, влететь в открытое окно.



Стоп. Что-то не так.

Собаки не видно, но она должна быть тут.



Собаки глупы и нечутки по сравнению с нею. Она их не боялась. Отсутствие пса в будке могло означать то, что её ждали, и убрали его специально, чтобы не спугнуть её, а могло и не означать ничего. Но тогда откуда это чувство тревоги?



По спине пополз неприятный холодок. Она испуганно озиралась: не было видно ни души, молчаливые деревья стояли не шелохнувшись, как перед грозой, и крыши блестели от росы. Но что-то было не так.



Она метнулась назад. Предыдущая крыша. Мансарда. Пыльный чердак. Окно.

- Черт!

Она зажала рот рукой, скорчившись под окошком.



Напротив дома, на тихой безлюдной улице, стоял человек с ружьем. Старый человек. Дряхлый. Но опасный…



Она могла видеть его сквозь щель в стене чердака.

Человек повернулся и навел на неё дуло. Она завороженно смотрела на него, боясь пошевелиться.



Он ничего не слышал. Просто у людей тоже бывают предчувствия. Надо просто ждать. Он не выстрелит. Он стар – а значит, не такой дурак, чтобы палить по домам среди ночи безо всяких на то веских причин. Ведь он не видел её? Правда же, не видел? Она успела присесть раньше, чем он обернулся.



Старик опустил ружьё. Текли минуты. Все больше и больше светлело, и каждый звук был звонким, громким, как удар колокола. Отсюда она могла слышать его дыхание. Нечастое, спокойное. Человек не волновался – в отличие от неё. Он был на своей территории.



Лошадь. Он же мог увидеть лошадь…

Если он заметит лошадь, его непременно заинтересует, почему она стоит там, возле крайнего дома.

Что же ей делать?



Когда она уже была близка к панике, снаружи послышались шаги. Она прильнула к щели и увидела, как к старому человеку подошел молодой.



- Пап, она не придет сегодня. Уже слишком светло. Пойдем домой.

- Мне кажется, я что-то слышал.

- Ты не мог ничего слышать. Ты же знаешь, они действуют бесшумно.

- Да…знаю. Просто я не могу допустить, чтобы эта… - он помедлил, - тварь забралась к нам в дом и прирезала нас во сне.



Она чуть не стукнулась головой об подоконник чердачного окошка. Прирезала! Какие же олухи эти люди! Разве они не знают, что кошки никогда никого не убивают – разве что в целях самозащиты? Определенно, в этом городе что-то недавно произошло. Это читалось на лицах людей, в ненормальной тишине улиц, в пустоте лавок. Оставаться здесь далее опасно. Надо снова менять место «работы»…



Когда люди наконец-то ушли и в соседнем доме хлопнула дверь, извещая о том, что путь свободен, она посидела немного, выжидая, чтобы не попасть в ловушку. Затем пустилась в обратный путь.



Лошадь тихо заржала, когда она спрыгнула с крыши, мягко приземлившись на холодную траву.

- Тихо, тихо, моя хорошая, - успокаивала она скорее себя, чем её.



Через несколько минут она верхом пересекала поле за окраиной города. Было тихо, утро только начиналось; обернувшись, она взглянула на вереницы черных домов и облегченно вздохнула. Кажется, обошлось.







- Ты просто дура!

Она отшатнулась, как от пощечины.

- Меня могли убить. Этот человек с ружьем. Я его не выдумала. Он в самом деле там был. Они ждали меня.

- Они не могли тебя ждать! Люди не знают о твоём существовании! Ты всё выдумываешь.

- Зачем мне это?! Нет, они откуда-то знают. Должно быть, это тот ребенок… Но он же совсем маленький…

- Надо было его убить.

- Убить ребенка?! Я лучше сменю тысячу городов, чем буду детоубийцей. Я не могу взять на себя такой грех.

- С каких это пор ты стала такой благородной? Когда ты обчищаешь дома, ты не думаешь о грехах.



Она повернулась к нему спиной и отошла к окну. Сквозь грязное стекло робко просвечивало солнце. Дотронувшись пальцем до трухлявой рамы, она тихо произнесла:

- Я не хочу больше.

- Что?!

- Не хочу больше воровать, - она покачала головой. – Слухи разносятся быстро. Когда-нибудь меня убьют. И я чувствую, что это будет очень скоро.

- Какое тебе дело до того, убьют тебя или нет? У тебя девять жизней.

Она резко обернулась.

- Девять, но не девятьсот девяносто девять! Ты волен не ценить свою жизнь – но я свою ценю! Вне зависимости от того, первая она, вторая или последняя. Вы, люди, мало в этом понимаете. Вы не знаете, что такое жизнь, потому что вы не способны прочувствовать её в полной мере. Черт возьми, да для вас даже ночь – всего-навсего время, когда становится темно!



Он с удивленным видом приподнялся на постели.

- Дорогая, поменьше высокомерия. Ты слишком высоко себя ставишь. У тебя нет ни одного человека, который мог бы за тебя поручиться, если тебя поймают. У тебя нет ни денег, ни связей. Ты никто. Сегодня мы продадим лошадь и уедем в новое место, раз уж ты так боишься за свою кошачью шкуру, - добавил он с презрением в голосе.

- Продадим лошадь?



Она метнулась к кровати, издав жуткий звук – нечто среднее между шипением и рычанием. И будто наткнулась на стену, увидев перед собой блеснувшее лезвие.

- Нож? Зачем нож? Ты с ума сошел? Продавать мою лошадь… Эй, что с тобой?

Её любовник осторожно встал, выставив руку с ножом в её сторону. Обошел кровать. Она испуганно пятилась. Люди её не пугали – до той поры, пока у них в руках не оказывалось оружие.

- Ты сошел с ума? Что ты себе позволяешь? Убери это, - выдохнула она.

Её руки нашарили позади стену. Левее. Левее должна быть дверь.

- Стой на месте.

- Послушай, неужели мы не можем договориться…без этого?

- Стой на месте, я сказал.

Спокойно. Только спокойно. Он ничего не посмеет сделать.

- Только не продавай лошадь, прошу тебя. Я ведь могу устроиться на работу. Мне лишь нужен месяц отдыха, чтобы я могла привыкнуть к людям, к их образу жизни. Пожалуйста.



Она говорила, медленно продвигаясь к двери. Метнулась, схватилась за ручку. Ей нужна была всего секунда, чтобы выскочить наружу, и, возможно еще одна – чтобы ударить его дверью, если он посмеет её догонять.

Заперто.



Она обернулась, и в этот момент он схватил её за горло.

- Ты сильная, но я сильнее. Не смотря на то, что я простой человек, – последние слова он произнес издевательским передразнивающим тоном.

Она вцепилась в его руку, не отрывая взгляда от ножа.

- Я знал, что ты будешь вести себя именно так. Что на тебя нельзя положиться.

- Что…

Он прижал лезвие к её щеке.

- Не дергайся, а то лишишься глаза. Знаешь, что люди в этой стране делают с мелкими воришками? О, да что я спрашиваю, конечно, знаешь. Шрам наискось через щеку. Через которую? Левую или правую?

- Левую, - всхлипнула она.

Он резко дернул рукой.

- Иди теперь, посмотрим, на какую работу тебя возьмут.

- Урод! – прижимая руку к ране, она сползла по стене. Он больше не держал её. Оттолкнув её ногой, он отпер дверь и вышел.







Кровь давно перестала идти, но рана была глубокой. У обычного человека – вот, оказывается, насколько он ненавидит эту фразу – на всю жизнь остался бы шрам. У неё же рубец полностью исчезнет к следующему лету.

Урод. Какой же он урод. Все люди такие. Их нельзя любить. Им нельзя доверять. Вверяешь им свою тайну – они в ответ начинают тебя ненавидеть и обзывать «кошачьей шкурой». Всего лишь за то, что ты другая.



С такими мыслями она собирала дорожную сумку.



Он вновь запер дверь, когда уходил, но оставалось еще окно.



Рама со скрипом открылась. Она швырнула на землю сумку, а потом и сама забралась на подоконник, свесила ноги наружу. С высоты второго этажа открывался вид на заброшенный поселок. Солнце уже садилось – и если она поторопится, то до следующего утра успеет добраться до старой мельницы, принадлежащей её брату. Брат очеловечился, растолстел, растерял все кошачьи повадки. Вот до чего доводит женитьба на представительнице чужой крови.



Она вздохнула и спрыгнула вниз.

Все-таки не зря ей говорили с детства: связи с людьми до добра не доводят. Слишком дорого иногда обходится эта слабость…

@музыка: Башня Rowan - Черный Самайн

---

[~Агата~]

"Лишённый сердца"

Предисловие.

Порою случается, что наша судьба неподвластна нам так же, как тайна бесконечности. Бывает, что наша жизнь оказывается совсем иной, отличной от той, которой она нам самим кажется. Бывает, что внушая самим себе какую-то истину, мы уходим так далеко от реальности, что потом уже не можем, да и не хотим возвращаться. Это можно назвать как угодно: сумасшествием, мистификацией, декадансом... Но от этого не уйти, не скрыться, не спрятаться, потому что оно - в наших душах. Что это? Страх перед смертью, порождающий нелепую тягу к ней, или игры разума, возникшие из грёз, детских фантазий, страхов и сноведений? Этому нет имени, нет определения, нет причины. Просто однажды такое случается, и мы замираем навсегда, погружаясь в патоку несвязных мыслей, слов и чувств, переходя на иной уровень жизни...

***

Над засыпающей весенней Москвой медленно всходила большая, круглая, как кольцо вечности, золотистая луна. Паутина тонкого облака ласково и смущённо обнажала её пышный бок, уплывая в сторону, цепляясь за редкие осколки серебристых звёзд. Легчайший ветер, какой бывает только такими вот майскими ночами, задумчиво шелестел зелёными кронами тополей, серебрилась в ночном сияниии река Москва, убегающая в одной только ей ведомую даль, наперекор машинам, редко проезжающим над ней по мосту. Водная гладь нечётко отражала отблески фонарей, дрожал на ней силует храма Христа Спасителя, его золотой купол и белые, святые стены причудливыми мазками расплывались в стороны, создавая иллюзию кривого зеркала. Мрачно возвышались над городом непоколебимые стены Кремля, такие ненастоящие, устрашающе огромные и отталкивающие своей нарочитой нагромождённостью. Необычная для московских улиц тишина заполняла дрожащее пространство. Казалось, все без исключения уснули в эту особенную ночь...

На самом деле, ночь вовсе не была необычной. Но для девушки, сидящей на подоконнике и смотрящей вдаль города, эта ночь была особенной. Впрочем, они все стали особенными с тех пор, как она встретилась с ним...

Девушка сидела, обхватив руками колени, тонкая ткань её шёлковой ночнушки едва заметно трепетала от каждого дыхания нежного ветерка, её глаза внимательно изучали звёзды и сети тончайших облаков, лениво и сонно плывущих по небу. Она ждала. В магнитофоне тихонько играла музыка, недокуреная сигарета дымилась в её крепко сжатых пальцах, подрагивал огонёк свечи у ног. Невыразимое чувство в её душе не давало ей уснуть даже на миг. Каждую ночь, с восходом луны, садилась она на подоконник, зажигала маленькую свечу и ждала, когда с одной из крыш слетит фигура, напоминающая издалека силует большой птицы, и направится к ней...

Но в эту ночь всё произошло иначе. Она не успела уследить за тем, откуда и как появилась эта лёгкая тень, она лишь услышала... нет, не услышала, ощутила, как зашуршали полы чёрного плаща и сорвался с холодных губ тяжёлый вздох. Перед ней уже висел в воздухе он, повелитель её снов и желаний, холодный и прекрасный, как луна в небе, сын ночи и тьмы. Да, он был почти таким же, как персонажы фильмов и книг: высокий, стройный, широкоплечий, в кожаных штанах и чёрном плаще, в расстёгнутой на груди рубашке. Его длинные тёмные волосы ровно лежали на плечах, серые,будто бы стеклянные глаза неотрывно смотрели на девушку, ни один мускул на бледном лилице его не подавал признаков жизни. И только в уголке бледных губ едва заметно виднелась застывшая капелька чьей-то крови...

Девушка не могла произнести ни слова, только зачарованно смотрела на его едва заметную, холодную улыбку. От гостя веяло тайной, что-то в этом существе манило и влекло к себе девушку, что-то заставляло терять власть над собой и своим телом. Она слезла с подоконника, утонув во тьме комнаты, и вампир увидел, как скользнула вниз шёлковая красная ткань, прикрывая ногу. Он неслышно последовал за девушкой в комнату, остановился, глядя ей прямо в глаза. Манящая улыбка расползалась по его губам медленно, как расползается кровь по поверхности неглубокой раны, и вот уже в тусклом ночном свете девушка различила белые и острые, как ножи, клыки гостя.

Но в её сердце не было ужаса. Она ждала этой его улыбки каждую ночь, она любила её мертвенный блеск и устрашающий холод. Она знала, что перед ней - демон, проклятый смертью убийца, но это лишь сильнее притягивало её. Она трепетала перед ним, как ослеплённый мотылёк трепещет перед смертоносным пламенем, она готова была сгорать, поддаваясь этому невыразимому чувству.

Вампир приблизился и обнял девушку так, как дерзкий любовник обнимал бы монашку, он наклонился к самой её шее, вкусил тонкий аромат её кожи. Его рука ласкала её плечо, потом спину... Он медленно и нежно преодолел грань тонких кружев красной ночнушки и принялся гладить её спину, упругую, как струна, крепкую, напряжённую от страсти... Губы его медленно приоткрылись, вплотную приближаясь к шее. Она задержала дыхание: вот сейчас... Но он нежно коснулся её кожи губами, потом снова и снова... Он целовал её осторожно, обдавая холодом своего дыхания, обнимал её, словно хрустальную статую, готовую рассыпаться в его руках прямо сейчас...

Она выдохнула с облегчением и тоже обняла его. Каждую ночь она с тревогой ждала, что инстинкт покорит его и он укусит. Каждую ночь, когда он начинал приближаться, её сердце замирало в груди, заранее отрекаясь от жизни. Поначалу ей казалось, что она готова отдать этому созданию всё: свою душу, своё тело, свою кровь. Отдать себя всю до капли, до последнего вздоха... Но когда он однажды случайно слегка оцарапал ей шею, так, что тончайшая струйка крови едва-едва выступила на загорелой коже, она вдруг испугалась, почувствовав за спиной взгляд смерти. Она тогда вскрикнула и с силой оттолкнула его от себя. На миг ей захотелось убежать прочь от этого ужаса, но в глазах вампира ей почудилась боль... Сердце встрепенулось и болезненно застрекотало, она потупила взор. А он молча приблизился и поцеловал ей шею, нежно останавливая кровь своими губами. Она тогда беззвучно заплакала, он показался ей слишком беспомощным и беззащитным, он показался живым...

Вот и теперь он лишь нежно целовал её, ласкал дыханием и холодом своего тела. Она сбросила с его плеч плащ и провела рукой по мягким волосам, запустила в них пальцы, принялась ласково теребить нежные пряди. А он медленно и почти незаметно спустил с её округлых плеч тонкие бретели и красный шёлк опал на пол, открывая перед вампиром беззащитное тело девушки. Он легко, словно танцуя, развернул её спиной к себе, она положила голову на его плечо, прикрыла глаза. Он водил рукой по её телу медленно, осторожно, так, словно, каждое прикосновение вливало в него порцию жизни. Его рука замерла на уровне сердца, и девушка едва не задохнулась о приступа холода, охватившего грудь....

Ночами, когда они лежали рядом на широкой постели, она часто прижималась к его груди, но ни разу не услышала стука. Она всегда удивлялась, говоря, что сердце не бьётся, а он, не глядя на неё, отвечал, что в его груди нет сердца. Тогда она улыбалась ему ласково и покорно, как улыбаются дети, гладила по холодной шеке, нежно целовала опухшие губы, а потом подолгу смотрела в его неподвижные глаза, искренне желая увидеть в них хотя бы намёк на шутку... Конечно, она не верила, что у вампира нет сердца....

Его сильные руки продолжали ласкать её тело, а она лишь безвольно прижималась к нему, как запуганный зверёк. Его дыхание окутывало её холодом, он целовал её плечи, руки и лицо, он касался её своей холодной бархатной кожей, лишая её воли, подчиняя себе.

- Ты веришь мне? - спросил он, и его удивительный голос закрался ей в душу, заполняя собою всё без остатка.

- Да... - одними губами, беззвучно ответила она. - Я верю...

Он развернул её к себе, улыбнулся так по-особенному, коварно и искенне одновременно, как улыбаются только вампиры, прямо посмотрел в её опустошённые глаза и страстно поцеловал в губы, слегка касаясь их своими острыми клыками. Потом он поднял с пола свой плащ и накинул на её обнажённые плечи.

- Сегодня я покажу тебе то, чего ты никогда раньше не видела, - шепнул он ей в самое ухо.

Он поплотнее завернул девушку в плащ, крепко прижал к себе и вылетел вместе снею в открытое окно.

У неё перехватило дыхание, она не чувствовала земли под ногами, боялась, оглядеться, она летела по воздуху, над спящёй Москвой, чувствуя лишь его сильные руки на своем теле. Она зажмурила от страха глаза и уткнулась ему в плечо.

- Не бойся, - сказал он ей тихо. - Я не отпущу тебя... Смотри, я вижу всё это каждую ночь.

И она, поверив ему в миллионый раз, открыла глаза и, ещё крепче прижавшись к нему, посмотрела вниз. Под ними плыла Москва, такая маленькая, словно игрушечная, со своими нелепыми кремлёвскими башенками, со своими новостройками и торговыми центрами, с храмами и церквями, парками и площадями. Отсюда, с высоты полёта вампира, город вовсе не казался красивым, напротив, он вызывал только отвращение свое ничтожностью, безликой серостью и простотой.

- Не хочу, - прошептала она. - Давай вернёмся домой, мне страшно.

Он молча развернулся и полетел обратно. А девушка уже не смотрела вокруг, все теснее прижимаясь к вампиру, уткнувшись лицом ему в шею, она мечтала только о том, как они вернутся и лягут в постель, и будут любить друг друга, ласкать, а потом, с первым лучём рассвета, его уже не будет рядом, и она станет ждать следующей ночи, чтобы снова увидеть его...

Они влетели в комнату и вампир отпустил девушку. Он молча улыбнулся и, поднеся палец к губам, подмигнул ей. Свеча на окне всё еще горела, и он обернулся, чтобы затушить её. Пламя испуганно затрепетало перед ним, задрожало, он очень медленно провел по огоньку рукой, но он не обжёг его. Вампиру неведома была физическая боль, он мог бы смело прыгнуть в костёр, лишь солнечные лучи были по-настоящему опасны для него. Именно поэтому он покидал девушку ещё ночью, до первого рассветного луча, исчезал незаметно, неслышно, растворяясь в своей ненавистной вечности.

Он легко дунул на свечу и пламя погасло.

Девушка тихонько позвала его с постели. Но что-то мешало ему обернуться и как всегда насмешливо посмотреть в её глаза. Он не знал, что это такое, но с каждой секундой досада одолевала его, сковывая всегда лёгкие и неуловимые движения. Однако он все же приблизился к ней, тем более, что время пришло, он просто был не в силах ждать дольше...

Она лежала на постели, укутавшись в простыню и заискивающе смотрела в его глаза. Впервые за всю ночь на её лице мелькнула едва заметная улыбка. Вампир снял рубашку и лёг рядом с девушкой, отбросил в сторону простыню и принялся обнимать её обнажённое тело. А она уже полностью отдалась его воле, всем своим существом она ждала каждого его нового поцелуя, каждого прикосновения. Он откинул за плечи её тёмные волосы, принялся целовать шею. Аромат любви дурманил, как опий, но больше вампира дурманил иной запах, схожий с запахом меди, подвластный лишь ему одному... Девушка не почувствовала, как в нём резко переменилось что-то, не успела уследить за тем, как его острые зубы впились в её шею.

Дикий ужас обуял её в тот момент, но она не могла ни вскрикнуть, ни пошевелиться. А он был всё так же нежен, так же ласков и немного насмешлив. Он спокойно пил её кровь, пил всю, до капли, кровь, в которой за время их встреч накопилось столько любви, столько понимания и сочувствия. А девушка только прижимала руку к груди вампира, напрасно желая почувствовать наконец-то биение его сердца...

Он насытился, аккуратно положил девушку на подушку. Несчастная из последних сил стонала, жизнь по капле уходила из неё, лицо бледнело, становясь похожим на искусно сделанную маску.

- Я мог бы подарить тебе вечность, - спокойно сказал ей вампир, - и тогда мы могли бы быть вместе. Но я не сделаю этого, не проси... - он вздохнул, и умирающей девушке снова почудилась боль в этих стеклянных глазах. - У меня нет сердца, сегодня ты, наивная девочка, убедилась в этом.

Он поцеловал её в лоб, надел рубашку и взял в руки плащ. Возле самого окна он обернулся. Девушка была мертва, её облик был неподвижен и свят, прекрасен и нежен. Вампир положил руку себе на грудь и прислушался. Но потом усмехнулся и вылетел в окно, в поток ненавистного ему города...



Послесловие.

Бывает, что наша судьба неподвластна нам так же, как тайна бесконечности. Случается порою, что наши чувства кажутся совсем иными, чем есть на самом деле, но мы отдаёмся обману, и сами как только можем подпитываем его. Этому нет названия, нет причины. Оно - в нас...

11.02.2007год.

01:39.

Анна Арийская

---

не люблю...

[.дышу тишиной.]

тёмная комната, она сидит в углу скрестив ноги, опустив голову на колени. звонок.

- привет, - раздалось на том краю провода.

- привет, - оживлённо сказала она, - как ты? мне тут совсем одиноко и холодно без тебя.

- оденься потеплее, займись чем-нибудь, - нехотя проговорил он.

- у тебя что-то случилось?

- нам нужно встретиться.

- хорошо.

они стояли на песчаном берегу реки, они любили здесь встречаться - на берегу никогда не было людей, только ветер, крики чаек, шум завода, располагавшегося рядом, и шум машин, которые проезжали по мосту, который был также не в далеке. ветер был сильный, она стояла, укутавшись в шарф.

- что ты хочешь мне сказать? - она нежно взяла его руки и притянула к себе, но он оттолкнул её. - что такое?

- нам нужно поговорить. я так больше не могу.

- как? - она почувствовала, как её сердце стало биться быстрее, что-то начало её тревожить.

дальше

- я не люблю тебя.

она посмотрела ему в глаза и увидела два ручья слёз, которые текли по его щекам. она попыталась прикоснуться к нему, чтобы вытереть слёзы, но он не позволил ей.

- я повторяю, если ты не поняла - я не люблю тебя. - он подошёл ближе к воде и опустился на колени, холодная вода дотронулась до его джинс, которые тут же намокли и прилипли к коже... она стояла не пошевелившись, где-то на мосту сигналили машины.

- ладно. хорошо, что ты это сказал сегодня и тут.

он повернулся к ней, но не увидел лица, т. к. на улице было очень темно, только ветер разносил по воздуху её волосы. но он чувствовал, что она плачет.

- я пойду тогда домой, тут ещё холоднее....

она развернулась и направилась к аллее.

- подожди, - окрикнул он, поднимаясь с песка. она остановилась и посмотрела на него, он стоял такой грустный, одинокий, в каком-то смысле покинутый всеми, джинсы его были мокрыми...

- иди домой, ты можешь заболеть, - произнесла она дрожащим голосом, всё ещё заботясь о нём, хотя уже понимала, что теперь это не её забота, он не позволит больше лезть в свою жизнь.

- я провожу тебя до дома, - сказал он.

- не надо, я дойду сама, - прошептала она, и ушла.

он остался стоять на берегу, он сел на песок и начал плакать, обхватив голову своими руками. рядом кричали чайки, проезжал по воде какой-то буксир. он поднял голову на мост... и увидел её на краю. она стояла там раскинув руки в стороны, он узнал её сразу же, но сидел как вкопанный и ничего не мог с собой поделать - он не мог ни подняться, ни крикнуть ей что-либо... да и бессмысленно это было, шум машин заглушил бы его крик... мгновение, и она в воде. он не чувствовал ничего, кроме пустоты... она забрала всё с собой в тёмную воду - душу, любовь, сердце, чувства...

- почему я решил, что не люблю её? - прошептал он и упал на песок.

он прожил не долго - всего год, весь год он провёл в муках, а ровно в тот день, когда погибла она - он пришёл на тот же мост и спрыгнул, чтобы навсегда быть рядом с ней.

---

[.Смешная Такая.]

Такой прохладной струйкой бурой

Бежала кровь из вены взбухшей,

И странной, чуть живой фигурой,

Она лежала, пряча взгляд потухший.



Еще чуть-чуть и смерть все скроет,

Опустятся устало веки,

И слышно было ей как с кровью

Стекало время с губ навеки.



Вот встать бы, взять с десяток лезвий -

Добить, чтоб жизни не достаться.

Но сил уж нет, все бесполезно…

Осталось только в пол вжиматься.



Но где ж от мук освобожденье,

Все та же боль сквозь страх и слезы,

Остались с ней души мученья,

И бились вновь мечты и грезы.



И стерта в кровь эмаль зубная,

Средой закончилась неделя,

Прощай навеки, жизнь земная,

Да здравствуй, свет в конце тоннеля.

---

стихи от МАХОРКИ

[verlauf]

продолжаем,ждем очень ваших коментариев.=)





Светлый ангел

Прозрачная река

В отраженье её

Плывут облака



На гладе воды

Краснеет пятно

А мысли трудны

Но я знаю одно



Убита здесь вера

В любовь и свободу

И хочется камнем

Быть брошенным в воду



Сияющий ангел

Горюет и плачет

О брошенной жизни

Не знавшей удачу



Он светел и грустен

Растроен судьбой

Так жаль

Я не буду больше с тобой



Любовь и свобода

Погибла со мной

Ты был мне не верен

Единственный мой



Молила тебя

Не предай,а люби

А ты мне ответил

Не хочешь?Беги!



Но я неотступно

Любила тебя

И тут и настала

Погибель моя



Безоблачной ночью

При свете луны

На страшном обрыве

У быстрой воды



Сидела я,думала

Что я творю

На что я меняю

Вечность свою



Но я понимала

Что выход один

И ты не вернешься

Что ты стал другим



Собравшись с силами

Встала на край

Вогруг все кричало

Давай!Выбирай!



Но выбор был сделан

Я жить не могла

А острые камни

Смотрели со дна



Такие же камни

Торчали в душе

Но было так больно

Одной только мне



А ты как всегда

Пропадал этой ночью

Тебе ведь не важно...

А может.., а в прочем..?



Подумать я это уже не успела

Нога соскользнула

Душа полетела

А тело разбилось об острые камни



Зачем?-убивался над речкою Ангел.

---

Мысли с ускорением свободного падения

[Martinus]

Эпиграф



Телевидение – это распахнутое окно в мир, из которого иногда хочется выброситься.

(А. Кнышев)



F = mg

(И. Ньютон)





«Криминал, аферист, дача взятки», -

Черный ящик с рогами орет.

Ну а я говорю: «Взяча датки».

Так и спорили ночь напролет.



Я выбросился из окна вместе со своим телевизором. Причина нашего группового самоубийства была проста и лежала на поверхности: он меня достал.



Теперь мы летим вниз, обнимаясь со всей полнотой страстей, будто Ромео и Джульетта. Впрочем, Шекспир на нас не смотрит. Но есть и положительный момент: на нас смотрит Эпикур, потому что так сказали эпикурейцы перед зачетом по философии. В тот вечер Сократ вместе с Ибн Синой жрал мои успокоительные, в воздухе стоял запах поздней схоластики, а по углам хихикали киники. Тараканы тоже бы хихикали вместе с ними, но они не могли хихикать, потому как все до единого умерли. От смеха.



От телевизора пахнет электрической энергией, которой он до тошноты обожрался за эту ночь.



У меня еще есть чертова уйма времени, чтобы подумать. Правда, точного времени я не знаю: для расчетной формулы требуется вес системы тел – меня и телевизора – а я не имею о нем ни малейшего понятия. И вот, наступил тот редкий случай, когда время измеряется не в секундах. Наше с телевизором время равно девяти этажам.



Моя жизнь равна «Девяти этажам», которыми я уже, кажется, всех достал!



Я думаю обо всем этом, пролетая мимо балкона восьмого этажа, перед которым на растянутой веревочке сушатся нецензурных размеров синие трусы в розовую полоску. Китайские, надо полагать.



Девять этажей времени – много это или мало? Нам с телевизором хватит. Тут, конечно, завозмущаются, замахают ручками и затопают ножками знатоки Эйнштейна: все, понимаете ли, относительно. А заодно напомнят, что E = mc^2. Конечно, время следует измерять относительно скорости. Между мною, тобою и Эйнштейном: мы знаем, чему равна скорость света или расщепления атомного ядра, за которым непременно последует ядерная реакция и большой ба-бах. Но, смею вас заверить, сегодня ба-баха не будет. Максимум – «шмяк».



А кто знает, чему равна скорость мысли? В одном скандинавском мифе Тор – тот самый, у которого молот – бегал наперегонки с мыслью, которая легко может обставить в честной гонке не то, что Тора, а самого Михаэля Шумахера. В том же мифе имело место утверждение, что нет на свете никого и ничего быстрее мысли. Теперь – скорость передачи информации по кабельному телевидению. Тоже не мала. Так что мы с телевизором еще можем обмозговать все на свете.



Телевизор, кажется, стошнило: он плюнул мне в рожу сгустком электроэнергии, перебродившей в его электронном желудке. Когда-то мы называли это «статическое электричество», хотя на самом деле это лишь последствия злоупотребления электрическим током. Закидываться меньше надо!



В квартире на седьмом этаже за столом сидят люди и пьют, не чокаясь. У них поминки. Давеча там один дед помер, отправившись в магазин за водкой. В тридцатиградусный-то мороз.



Февраль в этом году очень холодный.



Несколько дней назад я водил одну готическую девушку по Северному кладбищу. Оно огромное и древнее – в самом старом секторе можно найти могилки, упирающиеся своими корнями чуть ли не в 18-й век. Черт, как же звали эту готку... ну, неважно. Мы с ней бродили по заснеженному кладбищу, разглядывая кресты. И чего нам в такую холодрыгу дома не сиделось?



Ах, да, она была начинающей готкой, и сказала мне, что красить глаза черной тушью она научилась, а мертвецов все равно боится.

- Ты гот, а не некрофил, - пожал плечами я. – Так пей красное вино и слушай ХЫМ. Причем тут мертвецы?

- Ну, ты тоже когда-то был готом... бродил же по кладбищу?

Когда-то я был готом...

- Ну, бродил.

- А я боюсь.

Дура.

- А чего мертвых бояться? Они мертвы и уже ничего тебе не сделают. Бояться надо живых.

Вот и потащила она меня на кладбище, чтоб я научил ее бороться с собственным страхом.



Город у нас большой, и в нем есть несколько районов со стандартными названиями – Кировский, Железнодорожный, Советский – и есть два жилых массива. Западный жилой массив и Северный жилой массив.



А знаете, как в моем городе называют Северное кладбище? Северный нежилой массив.



Я купил в кладбищенском магазине две белых астры. Одну взял себе, а другую отдал девушке со словами:

- Положи ее на могилу, которая тебя напугает. Похорони свой страх.

Ну, она и положила сморщенный от холода цветок в сугроб перед надгробием какого-то бандюгана, которого до одури испугалась. А у меня уже давно была на примете своя точка – могила совершенно мне незнакомой четырехлетней девочки.



Я кладу одну белую астру

На могилу, где ангел лежит –

Похоронен мой ангел несчастный,

И совсем на меня не глядит.



- О чем грустишь, друг? – спрашиваю я у телевизора.

Он не отвечает и продолжает безучастно смотреть куда-то вправо. Ах, понятно, там в окне – мерцающий экран, и мой товарищ по суициду слегка завидует своему брату-близнецу, который сейчас сидит в тепле, жрет электричество и притягивает к себе всеобщее внимание.



Мы летим мимо пятого этажа.



Почему именно с телевизором я решил провести девятиэтажный остаток своей жизни? Телевизор сам бы мог ответить на этот вопрос, чем он и занимался все утро, вместо того, чтобы показать мне мою сладенькую Ксюшу Собчак. О, Ксюшечка, если бы я мог выбирать между тобой и телевизором, я бы, конечно же, взял в девятиэтажный полет тебя. Но тебя не было. Я остервенело щелкал по всем каналам...



Тебя не было!!!



Дура.



ДурДом – 2: Собчатник.



Из окна четвертого этажа девушка в желтом халате смотрит на нас с телевизором, нагло пролетающих мимо ее форточки. Несанкционированный полет в зоне повышенной обреченности? Мы – сами себе центр управления полетами, понятно?! Ускорение свободного падения уже тянет нас к третьему этажу.



Ускорение свободного падения. Черт, я как-то несвободно падаю – телевизор мешает. О, да, именно эта четырехугольная зараза и сделала меня несвободным. Вечно несвободен. Человек по своей сути – абонент: либо занят, либо находится вне зоны действия сети. Все мы помним эту мобильную картинку.



Мое свободное падение началось в тот день, когда я впервые затянулся сигаретой. Тогда я мог лопнуть от одной затяжки - я был тощим и злым одиннадцатиклассником. Да, я начал курить в 16 лет. Не самый плохой расклад – некоторые теряют девственность в 12. Но я начал падать, и падал все ниже и ниже. Ускорение привело меня к бутылкам, косякам, таблеткам и порошкам.



Каждый день начинается сигаретой и заканчивается бутылкой. Черт, ну кому я вру? Все дни начинаются телевизором и заканчиваются им же.



Моя жизнь заканчивается телевизором, и я прижимаюсь к нему покрепче. А с чего она началась, жизнь-то... интересно, у моей мамы в родильном отделении был телевизор? Жаль, не спросил. Я всю жизнь был лентяем – даже предсмертной записки не оставил. Писать было впадлу.



Ну вот и первый этаж. У подъезда курят отморозки. Мысли кончились, думать больше просто не о чем, и теперь мы с телевизором можем спокойно сосчитать количество всех атомов во Вселенной, измерить линейкой все Бесконечности и Безначальности и оценить объем машинного масла в луже на асфальте. У нас еще достаточно времени.



Мы выбросились из окна не от плохой жизни, а просто для прикола.



Му-му утонула с камнем на шее. Я лечу с девятого этажа, и у меня на шее висит телевизор. Он крепко обнял меня своими проводами, и я впился пальцами в его черную пластмассу. Летим.



Прикалываемся. Прикольно. У нас два сантиметра времени и целая вечность безвременья, от которого пахнет машинным маслом. Мы с телевизором летим прямо в разноцветную лужу. Ускорение свободного падения равно 9,8 метров на секунду в квадрате. Примерно.



Мне хватило короткого мига

Чтоб поставить полжизни на кон;

И написана целая книга

Про открытый Ньютоном закон.



Ах, вот она, еще одна мысль, последняя, надо полагать:



Ну и зачем?

---

Стихи от МАХОРКИ

[verlauf]

МАХОРКА,это моя подруга,у неё пока нет инета,зато есть куча старый стихов.Я буду их тут постепенно выкладывать.Если будете критиковать,будьте помягче,ждем аргументированной критики =)

Спасибо заранее)



Весна

Пришла она,цветет трава

Тепло ветров

Усос острот

Флиртодушия круговорот



Весна огромна,но не долга

Она прозрачна,дымкой ясна

Окно открыто душа убита

Весне вся отдалась

От тела отреклась



05.03.2004

---

[Перевёрнутое Зеркало]

опять я пришла к тебе... волны... ветер... песок... это всё такое родное...

а помнишь как мы когда то тут гуляли? смотрели на лунную дорожку на воде...

ты очень любил море... и оно тебя тоже очень любило... раз решило забрать к себе...

а помнишь...как ты первый раз сказал что любишь? это тоже было здесь... ты очень волновался... смущался...

а я тебя целовала и смеялась...

как же мне плохо без тебя...

когда ты появился в моей жизни... в первую же минуту я поняла что люблю... ты был для меня всем миром... красивым и добрым миром... без боли и обид... а сейчас... сейчас всё в серых тонах... мне ничего не надо...

я бросила учёбу... перессорилась со всеми друзьями и знакомыми... зачем мне всё это?

тебя нет со мной ....

прошло уже много времени с тех пор как ты ушел...а для меня это всё как будто было вчера...

если бы я тогда была рядом? может быть ты бы остался жив... может быть ты бы не пошел тогда в воду... и был бы сейчас со мной...

а помнишь... ты говорил что мы всегда будем вместе? помнишь???? почему же ты меня бросил??? почему????

я медленно умираю... я не хочу жить без тебя... мне всё напоминает о тебе... улицы по которым мы гуляли... моя комната в которой ты часто бывал... люди,магазины... цветы которые ты мне дарил...

а помнишь... когда мы с тобой поссорились... ты прислал мне огромный букет Лилий которых я так люблю...

а потом пришел сам с огромным плюшевым зайцем...

я каждый день прихожу сюда... зачем оно забрало тебя? зачем?????

я сижу тут... смотрю на море... и каждый раз мне кажется что ты сейчас выйдешь и как будто бы ничего не случалось... как будто бы не было всего того что пережила...

я наверное схожу с ума...

я даже как то раз решила уйти к тебе... сколько было крови!

но мне не дали... они не пустили меня к тебе!

ко мне как раз пришла Алёна... и... и не дала мне уйти к тебе...

а остальные кричали на меня... говорили что я дура... что так я тебя не верну...что нужно продолжать жить...

глупые... да что они понимают... я тогда сидела и плакала... а они всё кричали и кричали... ублюдки...

как можно что то говорить и делать вид что они понимаю если не любили? не любили так как я тебя люблю...

а знаешь... ты мне вчера снился... ты сказал что тебе меня не хватает... я проснулась и плакала...

почему же ты не заберешь меня к себе? прошу тебя... я не могу здесь больше...

тут холодно и одиноко...

а помнишь когда я устроила тебе сцену ревности со слезами и истерикой а ты всё меня обнимал и смеялся... говорил что я твоя глупенькая... что тебе кроме меня никто не нужен...

а потом мы опять пришли сюда...и я была самой счастливой на свете...

я часто пишу тебе письма и отдаю волнам... ты их получаешь?

а еще... я верю что ты меня ждешь... а я жду тебя... я всё еще надеюсь что ты жив... ведь тебя так и не нашли...

это единственное что удерживает меня от того что бы не уйти к тебе...

но я постепенно отчаиваюсь... надежда и вера умирают вместе со мной...

а помнишь ты говорил что когда я закончу учится... ты заберешь меня отсюда увезешь далеко далеко от всех и мы будем там счастливы и нам никто не будет мешать...

что весь мир будет только для нас а мы будем наглыми и эгоистичными и не с кем не поделимся...

забери меня...

а вчера ко мне приходили наши... они приходили мирится... все вместе... а знаешь что я сделала?

я послала их к чёртовой матери и захлопнула перед ними дверь...

пусть катятся на все четыре стороны...мне плевать на них...

одно мне больно... что мама всё время из за меня плачет... но если ты решишь меня забрать...

я плюну и на это... только забери...

ты мне веришь?

знаю что веришь... ты же знаешь что я не стану тебя обманывать...никогда!!!

прости меня... мне пора уходить... но... я обязательно приду завтра...

кстати завтра играет твоя любимая футбольная команда... я посмотрю как она играет и после игры сразу приду к тебе и расскажу как всё прошло...

я тебя люблю...

---

Рассказ

[MecheslaV]

Написал я тут в соавторстве один рассказик. Вывешиваю.



Тихий ветер осторожно метет песок по улицам безымянного города, который я никак не хочу называть. Пусть будет безымянным - мертвецы не нуждаются в именах и званиях. Город, песок, ветер... Пожалуй, больше в этом мире ничего не выжило. Ах да - я забыл упомянуть себя и свою любимую. Мы единственные выжившие... Нет, не так. Мы единственные живые в этом мире разрушенных городов и ржавых автомобилей.

Как случилась катастрофа, я не знаю, да и была ли она? Просто однажды, после долгого ночного бдения у монитора, я проснулся и не увидел никого вокруг. Не шумели машины, не голосили люди, даже лампочка не гудела. Пожалуй, я был шокирован. Мне показалось, что я остался один, неприятное ощущение. Я начал паниковать, как и любой на моем месте.

Но тут в голове возникло странное ощущение - я не могу его точно описать, но это как будто ты сразу в двух местах. Одновременно. И мне сразу стало хорошо и спокойно - я понял, что я не один, пусть это даже мой бред. Какая разница: если все мертвы, можно побыть и психом. То, другое, тоже ощутило мое присутствие и улыбнулось. Неплохо, если оно улыбается, значит это хорошее сумасшествие...

- Кто ты? - спросил я вслух - если сходить с ума, то на всю катушку.

- А ты как думаешь? - прозвучал насмешливый голос. Похоже он был только в моей голове.

- Мой бред? - озвучил я то, что вертелось на языке. В ответ я услышал смех, достаточно горький, чтобы быть бредом.

- Я? Кто знает... Теперь это не важно... Приходи в город (я не стану приводить название и тревожить покой мертвеца), я буду ждать тебя. - произнес голос с грустью. Похоже, он не верил, что я приду, придется его разубедить.

Я пошел вперед - машину я умел водить, но где я возьму ключи? Да и не нужно - я пойду пешком, всегда хотел прогуляться по миру. Дни и ночи слились в единую пелену - я шел вперед, проходя в день около сорока-пятидесяти километров. Однажды мне попалась стая бешенных собак, которые, правда, разбежались после того, как я убил их вожака. Все-таки я не зря ограбил оружейный магазин. Мародером себя я не чувствовал. Я вообще ничего не чувствовал после того как, зайдя в одну деревню, услышал вой умирающих собак. Они умирали от голода. Хозяева, прицепившие их на цепь, исчезли, а животные остались без еды. Меня начали преследовать кошмары.

Но голос в голове помогал мне держаться. Я узнал, как ее зовут, я узнал, кто она и кем она работала. Я знал ее так же хорошо, как себя - мы говорили целыми днями, пока я медленно шел в безымянный город. Мы говорили на любые темы, которые я только мог предложить. Иногда в ее голосе была грусть, иногда радость - этого я не понимал. Я всегда был меланхоличным и не любил смену настроений, но ей я это прощал. Ведь она прощала мне мои недостатки.

Медленно я развернулся и сказал голосу:

- Ты где? Я пришел за тобой в твой город. Пожалуй, я не против тебя увидеть. - Интересно, не слишком ли нервно я это произнес? Сколько я к этому готовился. Меня пробрала дрожь, но я, как всегда, ухмыльнулся. Я стоял посреди площади мертвого города и ждал ответа. Ответа от голоса, который я слышал в своей голове всю эту новую жизнь.



...По большей части моей жизнью управляла музыка, и часто мне казалось, что она создала меня. Иначе как я могла знать, что восемнадцать ангелов забрали с собой живых, оставив планету пустой и беззвучной, и не знать своего имени. Помнить сказки молчащих городов и не суметь вспомнить, на что похожи улицы, когда по ним идут люди.

Обрывки чужих мыслей валялись клочками белой разлинованной бумаги на мостовой. Крики, превращенные в песни. Песни, кричащие в оглохшие уши. Призывы и отказы. Счастье и разочарование. Под дождем все это раскисло и пропало. Мертвые письма, не добравшиеся до адресатов.

И каждый день - ливень, и ветер, несущий рыжие листья на запад. Навстречу ему.

Он звал меня голосом, и я не была против. Может быть, я действительно не более чем голос, призрак в голове последнего выжившего. Сказать точно мог только он. Он был мне нужен. Наверное, я ему тоже - стоило позвать, и он отправился в путь. Все, чем я могла ему помочь - это разрушать тишину, цепкую, вязкую, как трясина, и такую же гибельную. Это было нетрудно.

- Кто ты? - в очередной раз вопрос, на который я ответить не могла.

- Никто.

- Ложь.

- Тебе видней, - а потом разговор переходил на что-то другое и тек сам по себе, как песни, которые не оставляли меня. Песни последних дней, бесконечно плавные и бесконечно обреченные.

Он стремился понять меня, думая найти хоть какой-то ответ на один из множества вопросов, что - само собой - не давали ему покоя. Ворон мудро косился на одинокого, говорящего с самим собой путника, но молчал. Он-то знал, что понять нельзя - слишком тяжело, слишком много придется приложить усилий. Притом безрезультатно. Понять - значит оправдать; оправдать меня было невозможно.

Ворон просто не умел говорить.

Дождь. Ветер. Рыжие листья. Слепые дома.

- Ты где? - голос был усталым и лишенным эмоций. Голос человека, шедшего к цели и изменившегося по Дороге настолько, что та цель уже вряд ли что-то значила для него.

Минут двадцать было пути до той площади. Двадцать минут молчания. Я чувствовала ожидание, оно было в воздухе. Наконец, последний переулок какого-то бывшего немецкого альтштадта, старого города, пройден. Слабый луч солнца пробился сквозь тучи.

- Я здесь.

Город зашептался.



Я молча сидел и смотрел в слепые окна мертвых домов. Слушал шепот ветра, говорящего с проводами, по которым теперь не шел ток. Слушал стрекот кузнечиков, поселившихся в парке этого города. Я даже не говорил с голосом, зачем? Мое помешательство, к которому я шел столько дней, сидело рядом со мной и тихо сопело. По-моему, она уснула. Я бы тоже с удовольствием уснул, но я не мог. Я слишком боялся.

Я снова слышал вой собак - вой умирающего мира. Мира, который я больше никогда не увижу. И та, кто меня поддерживала, теперь молчала, отдыхая у меня на плече. Я ее не винил - не так-то легко говорить с последним осколком того мира, который ты никогда не любила. Я это понял, как только взглянул в ее глаза - она видела во мне не только меня, но и его... мир. Она любила музыку того прошлого. Возможно, я напоминал ей о мелодиях, что она постоянно напевала. Вызывал воспоминания.

Шепот улиц перекрыл рык. Собаки. Дикие твари с глазами голодных безумцев - бывшие домашние любимцы, которые стали падальщиками. Они, наверное, сожрали своих хозяев. Грязные, со свалявшейся шерстью, с розовыми бантиками и костюмчиками. Они напоминали своих хозяев, но не собак. Не тех верных дворняжек, что плакали около мертвых тел своих хозяев, не решаясь отойти. Сколько я видел таких сцен на своем пути? Сотни, если не тысячи. Кошка, напавшая на бульдога, который попытался съесть тело ее хозяйки. Я похоронил остатки животного вместе с трупом той старушки. Мир умер, но чувства этого мира все еще жили. Не в людях. В животных.

Револьвер послушно прыгнул в руку, и я жестом попросил свою любимую отойти. Да, я любил ее, поэтому я собирался прикончить всех этих собак. Никто не должен был причинить ей боль. Выстрелы звучали громом. Раз. Патрон высек каменную крошку из стены, стоящей за пуделем. Стая рванула вперед. Два. Терьер падает с оторванной лапой. Три. Бульдог с визгом отлетает к стене, на боку рваная рана. Четыре. Пуделю сносит ухо, эта тварь продолжает бежать вперед, безумец. Пять. Черт, выстрел уходит в небо - на руке повис какой-то гад с вытянутой мордой. Аррр, как же больно.

- Убегай! - кажется, я успею задержать их, прежде чем она уйдет. Ну же, не стой - беги! Не смотри - эта тварь сейчас оторвет мне пол-руки, не смотри! Беги! Больно...

- Ты как? - о... кажется, я знаю этот голос. Я люблю его больше жизни. Придется покинуть эту темноту - не могу не ответить этому голосу. Кажется, закат? По крайней мере солнце красное. Все красное. Даже волосы любимой и те красные. Смешно, честное слово.

- Ты смешная. Чего ты плачешь? Перестань. - я улыбнулся, хоть это и трудно. Почему так болит горло? И рука? А... На руке у меня висел этот чертов урод. А что с горлом? Кажется, она улыбнулась, правда, в глазах грусть.

- Нет.. Не плачу, честно - она вытерла слезы рукавом. Хм - похоже, у нее в руке нож.

- Что случилось? Где собаки? - оглядеться я не смог. Шея не хотела меня слушаться. Плохо.

- Нету. Они ушли, - руку с ножом она завела за спину. Я мысленно улыбнулся - я слишком хорошо узнал ее. Я знал где правда, но я не хотел проверять. Я хотел верить голосу.

- Ты смешная. Почему у тебя такие красные волосы? Ты их покрасила? - ого, кажется она удивилась. Мило. Я захотел кашлять, но почему-то не получилось. Надо было что-то у нее спросить, но что? Ах... Надо сказать ей, что я ее люблю. И про закат. Какой красивый закат. Как огонь.

- Знаешь, - кажется мой голос снова дрожит. Трус. - Знаешь, я кажется...

- Нет, не говори. Я знаю. Мы оба знаем. Молчи - ты слишком устал. - она приложила ладонь к моему рту. Приятно. Значит, она меня тоже любит? Как же хорошо. Правда, почему-то спать захотелось. Сильно. Сейчас, только скажу про закат и посплю, а завтра с утра мы с ней будем говорить. Долго.

- Красивый закат, правда? Как кровь. Как огонь. Я такой первый раз вижу. - что? Почему ее губы задрожали? Не плачь. Черт. Как я хочу спать, надо улыбнуться - может перестанет плакать. О, кажется, она хочет что-то сказать.

- Путник, можно, я тебя так назову? - я кивнул. Конечно, можно. Я путник, который шел на голос. Я не против. - Путник, спи. Ты скоро придешь в другой город. Город, который принадлежит твоему миру. Но даже там я буду ждать тебя. Иди на голос. Слышишь? Иди на голос!



Солнце сияло в зените. На скамейке парка сидела молодая девушка с испачканными кровью волосами, держа на коленях тело юноши. Кажется, по ее лицу катились слезы. Вокруг валялись трупы собак с ножевыми ранами, а в урне лежала голова пуделя со злыми глазами. Девушка взяла из руки юноши револьвер и улыбнулась. Треск барабана и короткий смешок. Последовавший за этим выстрел спугнул окрестных ворон, заставив их черной стаей улететь подальше от неспокойного места.

Ветер тихонько засвистел в проводах. Вдалеке завыла собака. Мир окончательно умер.

---

А когда надоест - возвращайся назад...

[Martinus]

С причала рыбачил апостол Андрей, а по воде ходил я и разглядывал утопленников. Вздувшиеся трупы, оплетенные тиной и обсиженные пиявками, смотрели на меня холодно и недоверчиво. Андрей смотрел так же.

- Ты кто? – наконец спросил он.

Ну что я мог ему ответить? Сказать, что я ходячий (причем по воде) справочник самоубийцы? Студент романо-германского отделения факультета филологии журналистики Ростовского Государственного Университета? Или просто придурок? Недонаркоман? Спаситель?!

- Меня зовут Мартин.

Андрей удивился еще больше.

- А где Спаситель?

- Сам хотел бы знать.

На горе возвышался крест, но там было пусто. Под ним пьяные солдаты кентуриона Марка Крысобоя резались в карты и нецензурно ругались куда-то в небо. В небе кружил черный ворон и самым наглым образом гадил на полированные шлемы.

Андрей выудил из воды консервную банку, повертел ее в руках и поставил рядом с собой.

- Совсем экологию в помойку превратили, - возмутился он. – Туристы хреновы!.. Ой, прости меня, Господи, за слово гнилое, изошедшее из уст моих...

- Прощаю, - махнул рукой я.

Андрей, справедливо уверенный в том, что Господу не полагаются джинсы и бутылка пива, окинул меня подозрительным взглядом.

- А что, есть полномочия?

- Имеются.

- А лицензия? – продолжал он.

- В наличии.

- Кем выдана?

- ОВД Кировского района города Ростова-на-Дону.

- Предъявите.

Вот прицепился, а! Даже грехи без документации отпустить нельзя.

- Извини, в другом костюме забыл, - нашел отговорку я и продемонстрировал первое, что нашлось в кармане.

Это была какая-то справка. Прочитав ее, Андрей поглядел на меня уже с уважением.

- А-а, понятненько-с! Но где же Спаситель?..

Я снова осмотрелся и почесал затылок.

- Имею основания полагать, что на гастролях вместе с Фрейдом и Куртом Кобэйном.

- А не знаете, где гастроли идут?

- Знаю. Прямо здесь, - улыбнулся я и постучал пальцем по своему виску.

Андрею наконец-то улыбнулась удача – он поймал небольшого пескарика. Положив добычу в консервную банку, апостол развел костер и, быстренько приготовив уху, принялся с наслаждением ее уплетать.

- Не желаете? – спросил он, предлагая угощенье.

- О, нет, благодарю.

Когда с ухой было покончено, Андрей вытер лицо краем туники и решился задать мне свой главный вопрос:

- Научите, а? По воде-то?..

- Отчего ж не научить? Научу. Смотри, дружище: чтобы ходить по воде тебе надо сперва приготовить зелье хождения по воде. Для этого тебе понадобится немного водки, немного пива, чуток аспирина, немного успокоительного и обезболивающего, много терпения и очень много нервных клеток. Ты смешиваешь все ингредиенты и пьешь это зелье день за днем, год за годом...

- И? Буду по воде ходить?

- Летать, летать будешь! Ты будешь всё и всем, ты будешь главным центром вселенной. Это я тебе точно говорю.

- А что потом?

- А потом, когда надоест... возвращайся назад, ко мне, моя палата – номер тридцать девять. Будешь лечиться со мной.

---

[[~HARAKIRI~]]

Тоскливое серое уныние царило в городе. Слякоть, казалось, заползала в самое сердце каждому, кто этим скучным ноябрьским утром шел на работу, в школу или просто за выпивкой в ближайший ларек. Может, к новогодним празднествам солнце и выглянет, но сейчас небо было сплошь затянуто подавляющим, бесцветным маревом. А глядя на голые деревья, грязный снег в канавах, сонных милиционеров и бесцельно едущие автобусы хотелось кричать, капризничать и не вылезать из-под одеяла. Даже терпкий запах густого кофе, добродушное бормотание зачем-то включенного с утра пораньше телевизора и уютное тепло домашних тапочек не спасало от угнетенного настроения. Кто-то сейчас, возможно, закуривает третью за утро сигарету, кто-то суетится, опоздав в офис на двадцать минут. Кто-то досматривает седьмой сон, кому-то захотелось поругаться с кошкой, а кое-кто лезет из кожи вон, чтобы не идти вновь в свой осточертевший седьмой "А". Нина сидела у окна, прихлебывала крепкий чай и наблюдала, как деловой мужчина в сером костюме и тучная дама с накрученными волосами борются за право сесть в маршрутку. Выше по улице шла стройная девушка с высоким воротником, в хрупких руках она держала поводки от трех громадных псин, хищно высунувших языки, с которых стекала слюна. Сквозь утреннюю дымку пугающими черными силуэтами выступали массивы зданий, подъемные краны на стройке, шпиль обшарпанной церкви, плоская крыша супермаркета, на которой стояли спутниковые тарелки. Мелкий дождь, моросивший со вчерашнего вечера, растирался по лобовым стеклам автомобилей скрежещущими "дворниками", пачкал известку на стенах, стекал по асфальту в канализационные канавы. Голуби, недовольно фыркая, теснились в нишах под чердаками, какой-то раздраженный водитель грузовика грозился раздавить плетущуюся впереди допотопную кучу металла на колесах. Сгорбленная старушка жалобно глядела на светофор, моля Господа, чтобы он пищал подольше…
Вскоре от бодрящего напитка осталось лишь несколько крошек заварки. Нина разочарованно вздохнула и поплелась на кухню. Вот уже вторую неделю десятиклассница лежала на карантине. Причем, «лежала» - это сказано довольно-таки прозаично, учитывая, что по утрам, после ухода родителей на работу, она висела в Интернете, выходила гулять с мопсом Туней и обычно полдничала в кафе с подругами. Мать Нины работала в частной конторе и опаздывать права не имела, так что обычно убегала в восемь часов. Отец с утра до вечера пахал в каком-то юридическом офисе, где таких страдальцев, как он, можно было посчитать по пальцам ветерана войны, в свое время работавшего на лесопилке, поэтому уходил еще раньше жены; после себя он обычно оставлял выдавленный тюбик зубной пасты, прилипшую к сковороде яичницу и чашку с остатками детского Нестле.
На кухне Туня пускал слюни в свою пустую миску, видимо, проверяя ее на водостойкость. При приближении хозяйки, пес жалобно посмотрел на нее, пару раз лизнув свой сморщенный нос. Нина достала с полки сухой завтрак и насыпала в миску, потрепала питомца по головке и заварила очередную порцию чая и с излишним энтузиазмом обратилась к отрешенно чавкавшему мопсу:
-Ну что, старик, пойдем рекламировать крем от морщин?
Пес исподлобья взглянул на Нину и что-то недовольно проворчал. Та небрежно пожала плечами, мол, не хочешь, не надо, сама буду позировать оператору своими сногшибающими морщинками. Она уже хотела включить телевизор, как зазвонил телефон в коридоре. Простонав, Нина положила чашку на холодильник и ответила на звонок. На другом конце линии молчали, однако было слышно шумное дыхание звонившего.
-Да, я вас слушаю! – выходя из себя, прорычала девушка, - дышите – не дышите, ваше благоухающее дыхание я все равно не чувствую!
-Ишь, какая языкастая! – вдруг раздался мужской голос.
Нина нахмурилась.
-Шутки изволим шутить, товарищ? – раздраженно поинтересовалась она.
-Нет, - голос был с легкой хрипотцой, низкий, даже приятный, - все очень даже серьезно.
Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Высокая, слегка бледноватая девушка с каштановыми волосами и пухлыми губами. Вот только брови над голубыми глазами сейчас нахмурены.
-Мужик, тебе чего надо?!
Молчание. Какое-то скрежетание. Голос:
-Нина, ты всегда наблюдаешь за жизнью других людей, любишь сплетни и распускаешь слухи. Помнишь, Лену из параллельного? Твое вранье насчет ее личных отношений довело ее до слез, и она едва не прожгла себе сигаретой вену. Да и не только она… Ты живешь чужой жизнью, хотя думаешь, что твоя жизнь – это твоя собака, родители, друзья… Нет. Твоя жизнь - ложь! Ты – лгунья!
Столь неожиданное, резкое обвинение повергло Нину в шок. Как этот незнакомец смеет такое говорить по телефону?! Она уже собиралась швырнуть трубку сперва на холодильник, потом уже на курок. Но Голос продолжал:
-Не ложи трубку… Возьми лучше с холодильника свой чай и выпей, успокойся…
Нина изумленно взглянула на свою яркую чашку, над которой поднимался душистый пар. Откуда он узнал? А может, это просто совпадение?..
-Да, я вижу ее, - незнакомец тихо засмеялся.
-Да ну? – все еще сомневаясь, проворчала Нина, - и что же на ней изображено?
Снова пауза, жужжащий скрежет.
-Три цыпленка на синем фоне… Как мило, браво! – таинственный собеседник вновь разразился порывом смеха.
Он, что, расставил у них в доме скрытые камеры?
-Докажи…
-Что ж, - судя по голосу, происходящее забавляло его, - смотри!
Телевизор в гостиной вдруг включился. Картинка возникшая на нем, сильно испугала Нину: в слегка зернистом изображении легко угадывался ее профиль, округлившимися от удивления глазами смотрящий на нее настоящую…
-Как… Как вы это сделали? – голос уже почти срывался на истерику.
Незнакомец сухо усмехнулся.
-Посмотри в окно…
Нина хотела положить трубку и подойти к окну, но передумала.
-Вы… наблюдаете за мной? – голос ее дрожал, - с телескопом?
Мужчина фыркнул.
-Всего-то из видеокамеры.
Девушка подумала, стоит ли ему верить на слово. Еще раз посмотрев на свое бледное лицо на экране телевизора, она убедилась, что он не врет. Оставался лишь один вопрос.
-Как вы подсоединились к нашей линии?
-Ты насчет телевизора? – звонивший самодовольно хмыкнул, - ну, можно сказать, два месяца назад я приходил к вам в качестве электрика и кое-что установил в ваш ящик.
Два месяца назад? Он уже столько времени следил за ней?
-Вы ведь не имеете права следить за мной! – краснея, выкрикнула она. Два месяца… Все это спланировано!
-Да, не имею, - незнакомец, кажется, обозлился.
Снова послышался скрежет. Изображение на экране телевизора пошло рябью, его сменила другая картинка. На ней Нина сидела на балконе и курила, все время нервно смотря вниз. На следующей она ходила в халате и что-то раздраженно кричала в телефонную трубку. В тот день ей из больницы позвонила бабушка, а она сразу же начала на нее кричать… Странно, но тогда она об этом не задумывалась. А как, оказывается, ужасно выглядит это со стороны… Девушка отвернулась, не в силах вытерпеть этого кошмара. Целых два месяца за ней следили!
-Что, деточка, стыдно? – наблюдатель, похоже, глумился над ней.
-Заткнись! – чувствуя, как слезы обжигают щеки, закричала Нина, - заткнись, подлая, мерзкая тварь!
Мужчина зло засмеялся.
-Я? Это я-то подлый? Мерзкий? Я не кричал на свою больную бабку, не посылал подруг за их спинами! – слова его были жесткими и острыми, как хлыст, - да, дорогая, я прослушивал твои телефонные разговоры, читал электронные письма… И мне, поверь, это доставляло огромное удовольствие!
Маньяк - пронеслось в голове Нины. Определенно маньяк. Незнакомец продолжал безумным голосом:
-Я смотрел, как ты выходила из душа, вытирала своим розовым полотенцем свое голое тело, будто нарочно позируя перед объективом… Я наслаждался, прокручивал пленку снова и снова… и знаешь, ты совсем не плоха собой. И когда ты…
Нина бросила телефон на стену и осела на пол. По пылающим щекам бежали слезы, на губах застыл вопль отчаяния. За что?! По цветному экрану бежали отрывки из ее жизни, знакомые лица, знакомые предметы… все казалось чужим, далеким… Нет! Это не ее жизнь! Этот маньяк все выдумал! Она сейчас проснется и пойдет, как обычно, в школу, а о неприятном сне будут напоминать только горькие слезы на подушке… Но… правда ли это все? Боже, она сходит с ума! Это невыносимо!..
Сломанный телефон продолжал вяло гудеть. Сквозь шум помех донесся едва различимый голос:
-Что, убивает одинокое безумие? Знаю, тебе некуда бежать, не к кому обратиться… Ты уже мертва!
На экране телевизора возник некий человек в синей униформе рабочего. Лицо было скрыто бумажной маской. В руках он держал лист бумаги, на котором неаккуратно, видимо в спешке, было нацарапано красным карандашом: "Ты МЕРТВА!!!". Она уже мертва… она кукла в руках психопата… Он снял ее жизнь, он знает о ней все… Больше чем она сама. Она мертва.
-Нет! – Нина вскочила на ноги и принялась пинать жужжащий аппарат, - нет! Ты меня слышишь? Я жива! Это ты мертв!
Со всего размаху кинув телефон в зеркало, тут же разлетевшееся миллионами цветных осколков, в которых отразилось ее словно изрезанное лицо, она побежала прочь из квартиры. Она бежала мимо неприступных дверей, за которыми жили мертвые люди, мимо лампочек на потолке, которые освещали своим мертвенным светом убожество этого заброшенного, гиблого дома. Все мертвы… Кроме нее есть лишь еще один живой человек в этом мире. Это…
-Коля! – изумленно воскликнула девушка, столкнувшись на лестничном пролете с черноволосым парнем с ясными синими глазами. Коля. Друг ее детства. Живой…
-Да, вроде я… - парень, видимо, был удивлен не меньше ее, - у тебя в доме, что, слоны гостили?
Нина непонимающе уставилось на него, но в следующий момент осознала, что выглядит ужасно, вся в слезах, волосы растрепаны…
-Ты куда бежишь?
-Да знаешь… - девушка сразу замялась. Неужели он сможет поверить ее дурацкой истории? – Да так, неважно…
-Тогда пойдем к тебе домой, - Коля уже взял ее за руку и потянул за собой вверх.
-Нет! Только не туда! – в панике крикнула Нина.
Юноша внимательно посмотрел на нее. Нахмурившись, он все же спустился за ней.
-Ладно… Видок у тебя неважный. Пойдем тогда ко мне.
Девушка только растерянно кивнула. Коля нажал на кнопку вызова лифта. Где-то в глубине шахты раздался устрашающий рокот и кабина с гулом стала подниматься. Парень предложил подруге свою куртку, воздух в подъезде был едва теплый.
-Глупышка, что ж ты не оделась? – спросил он, входя в грязную кабинку. Взгляд был озабоченный, - но ничего. Я вызову такси…
Коля уже начал набирать номер на мобильном телефоне, как сквозь просвет между закрывающимися дверцами, заклинив их, просунулась рука с татуировкой в виде восходящего солнца. Через отворившийся проем в лифт вошел лысый человек в синем костюме уборщика. Он отвратительно улыбнулся побелевшей от страха Нине и, не став нажимать на кнопки, дождался, пока двери закроются. Он встал позади девушки и стал дышать ей в затылок, не переставая ухмыляться.
-Спа… спаси! – прошептала она другу одними губами.
Тот все понял и кинулся на мужчину. Схватив его за шею, он принялся яростно молотить лысого по стенке. Тусклый свет в кабине замерцал. Коля подтянул к себе Нину и вытащил из кармана своей куртки длинный красный шарф. Мужчина почти потерял сознание, из разбитого, а то и сломанного носа текла струйка темной крови… Шарф туго сдавил его шею. Коля тянул изо всех сил, костяшки на пальцах побелели, лицо исказила гримаса ненависти. Этот кошмар длился целую вечность. Нина сидела на полу, прижав голову к коленям. Наконец, труп лысого мужчины в синем одеянии бездыханным мешком упал на изгаженный пол лифта. Синеглазый парень тяжело дышал, наматывая свой ужасный шарф на руку.
-Ты в безопасности, - как-то отчужденно произнес он.
-Но… но я просила лишь обезвредить его… - плача, прошептала Нина, закрывая глаза, - а не убить!
Коля присел рядом с ней.
-Этот ужас кончился… можешь, не плакать, не бойся…
Нина взглянула ему в глаза… Глубокие синие глаза…
-Правда?
-Правда, - парень неожиданно оскалился, - ведь все мы мертвы! И ты, Нина, тоже мертва!
Шарф в его руках… Под джемпером… синий комбинезон?
Мертва? Нет, этого не может быть…
-Коля… Коля!
Девушка сдавленно закричала. Свет померк…

Труп темноволосой девушки был найден на дне шахты лифта. Шея была сломана, рядом лежал красный шарф. Убийца оставил записку.
"Ты МЕРТВА!!!"

@темы: тимбаллиста

---

Человек...

[MecheslaV]

Немного жестко...

Я оторвал зубами кусок мяса и принялся его жевать. Глотнул. Желудок отозвался радостным урчанием и принялся за переваривание тухлятины. Наверное, этому трупу было около семи дней, я точно не знаю. Он был вкусный. Вкусный, после двух недель голода, вызванного тем, что пищи на этой равнине не было. Даже травы или корешков. Только дождь и пепел, сменяя друг друга, падали с неба. Черный пепел. Черный дождь.

Я с наслаждением вытянулся на земле, протер лицо. Как же хорошо, наконец, поесть. И мне плевать на то, что черты этого человека уже невозможно опознать. Мне плевать на то что это человек. Нет. Это не человек. Это пища. Пища, которая помогает мне выжить в этой серой пустыне, заполненной пеплом. На лицо упала капля дождя.

Забирая пепел ногами, я медленно брел вперед под проливным дождем. С волос, закрывая обзор, лил водопад. Их следовало бы заправить за ухо, но мне не хотелось. Зачем? Я плюнул, и ветер отбросил мой плевок далеко в сторону. Мое движение прекратилось. Я стоял и смотрел в ту сторону, откуда подул ветер. Это было что-то новое. До этого был только дождь и пепел, ветра не было. Медленно повернувшись, я пошел навстречу потоку воздуха.

Я видел других людей, которые шли или бежали навстречу ветру. Глупцы. Как они не понимают, что ветер выбрал меня. Он дует только для того, что бы не дать мне загнуться от скуки. Я закричал, но ветер унес крик далеко назад. Побежал, но бьющий по лицу дождь, вынудил перейти на шаг. Дьявол. Вон та худая стерва опережает меня. Я побежал, крича чтобы она остановилась. Безумная тварь. Она побежала еще быстрее. Пришлось скинуть куртку и шлем. Они слишком много весили. Да. Так стало значительно лучше.

Удар в спину уронил ее на землю. Следующий удар я нанес в лицо. И еще. И еще. Я бил, пока кровавые брызги не начали заливать мне глаза. Пепел вокруг ее головы стал багровым от крови. Я улыбнулся и побежал дальше, я не боялся дождя - ветер звал меня. Он нежно обдувал мое мокрое лицо, принося прохладу. Я бежал вперед, пока боль в боку не стала невыносимой. Тогда я упал. Упал на пепел и разразился кашлем. Кровь. Чертова кровь. Этот дождь победил меня. И снова плюнул, и ветер размазал плевок по моей щеке. Улыбнулся. Он верно говорит - нельзя сдаваться. Надо бежать.

И я побежал. Бежал, пока не подкосились ноги. Я снова упал на пепел и снова кашлял. Долго. Вечность. Потом кашель ушел. Вместе с дождем. Я полз вперед по этой чертовой грязи. Приходилось ее выплевывать. Ветер усилился и теперь швырял грязь мне в лицо. Нет. Не мне. Он так пытался остановить других. Я понял тебя, брат. Я снова поднялся. Но ветер швырнул меня на землю.

- Брат! Это же я! - но ветер потащил меня по грязи. Дьявол. Трижды дьявол. Я не мог зацепиться и меня несло, как перекати поле. Рядом со мной катился труп той сумасшедшей стервы. Я улыбнулся. Похоже, становлюсь безумным. Ветер стих.

Встав на ноги, я осмотрелся. Труп валялся около меня. Хм. ЧТо это за медальон на шее? "Навеки вместе"? Я упал. Я плакал. Пошел дождь. Я перестал плакать и усмехнулся. Вот так-то Элли. Помнишь, как все начиналось? Помнишь, как обещали быть вместе. Навеки вместе?

Я сидел и смотрел на тело.

Как она успела похудеть. И эти черные волосы.

Дождь прекратился.

Подул ветер.

Я сидел и смотрел на тело.

Я знал, что через три дня захочу есть.

@музыка: Catharsis - Крылья

---

[Мечтательная Ня]

Ветер распахнул форточку, заставив штору подпрыгнуть от неожиданности.

На часах светилось 23:46.

Ника танцевала в центре комнаты в длинной черной шелковой ночной рубашке.

Волосы прыгали по плечам кудряшками медного цвета.

Поймав порыв ветра, Она на секунду замерла...

"Пора."

Она тихой поступью подошла к окну, раздвинула шторы и распахнула настежь окно.

Ступила босыми ногами на холодную белизну подоконника, подошла к краю оконного проема... и шагнула в ночь.

Ночь облила с ног до головы свежестью.

Она была высоко над городом и выбирала маршрут для очередного путешествия.

"К тебе. Ты сейчас спишь. Я лунным светом просочусь сквозь стекла и буду ласкать твои волосы".

Далеко, другой край города. так далеко...

"А хватит ли сил?" - спросили сопровождающие каждое Ее путешествие ночные светлячки.

"Хватит" - ответила Она, при этом лицо Ее на секунду приняло напряженное выражение. Но лишь на секунду.

Она закрыла глаза...резко расправила руки, разодрав свежий ночной воздух...

Вырвалась из плена притяжения и путешествие началась.

Она прогуливалась над сонными домами, улицами, одинокими фонарями и передавала приветы прогуливающимся рядом. кинотеатры, гостиницы, магазины. Вроде бы такие привычные вещи с высоты Ее полета были совсем иными. Завораживающие, так и манили к себе...

Давно перевалило за полночь, мутные облака уступили место Луне.

Почти...

"Твой дом. Твоя собака. Твое окно"

Спустилась на землю, как всегда с трудом сделав первые шаги. Поймала лунную дорожку и прошла за стекло Его окна.

Он конечно спал. На животе, лишь до поясницы укрытый одеялом, уткнувшись правой щекой в подушку.

Она села на пол перед ним, поцеловав родимое пятно на Его левом плече.

Поймав лунный луч, Она гладила им Его спину. Закрыв глаза, укутавшись в воспоминания.

"Вот счастье в глазах, вот нежность, вот Ты. Вот я держу тебя за ру..."

- ты не успеешь, не успеешь! Торопись! - она вздрогнула от шелестящего шепота светлячков.

- я успею, я смогу! - гордо вздернув голову, игриво взмахнув медными кудряшками.

Последний раз прикоснувшись губами к плечу, она поймав лунный свет, выбралась в ночь.

взмыв в небо, она судорожно, прилагая все усилия бросились в сторону дома.

-быстрее, быстрее!

слабеет. Слезы градом...

- торопись! у тебя получится, еще немного! - шептали в уши светлячки.

А Она поняла что не сможет. Смахнула со щеки последнюю слезу и развернувшись назад, вернулась к его окну.

Собрав в комок последние силы, она протиснулась сквозь стекло... Подбежала к Нему, поцеловала плечо...

И почувствовала, что все кончилось.

Стая светлячков сквозь стекло восторженно, затаив дыхание наблюдала как Она встала, выпрямила спину и пристально, словно в глаза, стала смотреть на Луну.

Она одной рукой держалась за Его плечо.

Еще секунда, и на месте Ее руки, на Его плече оказался светлячок. Необычный, медного, блестящего цвета.

---

Вчера светило солнце

[.Смешная Такая.]

Вчера светило солнце. Оно грело своими ласковыми лучами каждого, кто подставлял под его жаркие поцелуи свои разноцветные макушки. На помощь солнцу, как только проснулась, пришла она и стала согревать окружающих теплом своей улыбки. Вчера исполнился месяц со дня ее знакомства с ним. Да... это и было, как вчера… Этот огромный каштан, в тени которого каждый день сидел он, эти деревянные скамейки, хаотично разбросанные по парку – все это она помнила так отчетливо. Она окунулась в сладостные воспоминания и увидела себя: вот уже почти неделю она ходит на немое свидание с ним, а ему, как будто, невдомек, что она приходит ради него. Сегодня, кажется, он ей снился… да, это точно был он – такой задумчивый, и даже немного грустный. «Это несомненно знак» - подумала она.

Вон он, этот каштан – его видно издалека, но скамейка напротив была занята какой-то пожилой парой, которые тоже решили понежиться под теплым солнышком. Но он, он сидел как всегда о чем-то думая… «Что же делать?» - лихорадочно вертелось у нее в голове. Но неожиданно он пришел ей на помощь: «Садитесь, девушка, я вижу ваше место сегодня занято, но мне целой скамейки, несомненно, много». «Значит, он меня помнит!» - обрадовалась она. Такую возможность терять было нельзя. Правда, он оказался неразговорчивым, нехотя отвечал на ее вопросы, но в его глазах, всегда грустных, она разглядела огонек заинтересованности. Так и понеслось.

Вот уже месяц они видятся каждый день, вот уже месяц она ждет от него тех самых слов… но он упорно не хочет говорить то, что написано в его глазах. Ей даже порой казалось, что он не может ей это сказать, и от этого становится с каждым днем все задумчивее, грустнее. Она даже изменился за этот месяц: как-то осунулся и похудел.

И вот она идет, нет, парит, по солнечной улице, подставляя солнцу свои милые веснушки. Вот он идет ей навстречу, но он почему-то не радуется этому солнцу. Она решила не медлить:

- Сегодня месяц как мы знаем друг друга. Ты знаешь всю мою жизнь, но мне не удалось узнать за этот месяц тебя… но я надеюсь, что мы будем вместе всю нашу долгую жизнь и я узнаю тебя полностью. У нас все впереди, мы будет жить долго и счастливо.

Но он молчал, он даже не улыбнулся. Скорее наоборот… В его глазах она увидела ужас и отчаяние… Улыбка сползла и с ее лица. Она ждала. В конце концов, он еле слышно произнес:

- Нет, мы не можем быть вместе. Не можем… и… и нам надо расстаться прямо сейчас. Навсегда. Поверь, так будет лучше.

- Почему? За что? – сорвался с ее губ отчаянный крик.

- Так надо.

- Но я люблю тебя!

- Ты не должна меня любить.

- Но я тебя люблю… что с тобой? Скажи мне, ты меня любишь?

- Я… да не в том дело, просто нельзя.

- Нет, скажи мне! – уже почти рыдала она.

- Хорошо! Ты хочешь это услышать? Я тебя не люблю!

Она развернулась и побежала прочь. Он бессильно опустился на скамейку и закрыл лицо ладонями. Плечи его мелко подрагивали.

Дома, наплакавшись, она вспоминала вновь и вновь их первый день, и последний день. «Как же так, - думала она, – ведь я знаю, что он меня любит, я знаю… но почему нельзя? Почему?».

Ей было необходимо это узнать. И она вернулась к тому каштану. Его мрачную фигуру она заметила уже издали. Он по-прежнему прятал свое лицо в ладонях. Она молча села рядом с ним. Прошло минут десять – они молчали. Уже смеркалось. Вдруг он встал и, не сказав ни слова, направился вглубь парка.

- Почему нельзя? – прошептала она ему вслед.

Он не ответил.

Она вскочила и перегородила ему путь.

- Нет, ты мне только скажи, почему мы не можем быть вместе! Не убивай меня!

- Это ты меня убиваешь, - сказал он бессильно.

- Но я хочу знать – уже кричала она.

- Ты хочешь знать? Хорошо! Получай! Да, я люблю тебя, слышишь, люблю! Но я болен, я неизлечимо болен! У меня СПИД! Мне жить осталось всего ничего, понимаешь?! О какой долгой и счастливой жизни ты говорила?!

Она почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. «Нет, нет, так не бывает, не может быть» - проносилось у нее в голове. Он молча взял ее за руку и повел домой. Она все еще не верила. У подъезда он сказал ей:

- Забудь меня. Завтра меня положат в больницу, и вряд ли я уже оттуда выйду. Прощай.

Вчера светило солнце… А сегодня идет дождь. Он плачет вместе с ней… она не спала всю ночь, а сейчас она собирается в больницу.. к нему… чтобы прожить вместе с ним пусть и не долгую и не совсем счастливую жизнь… она так решила.

---

[~Агата~]

Хоть убейте, не помню, но по-моему не выкладывала=) Рассказ не то чтобы с грустным концом... он просто сам по себе не весёлый. Мистифицированный очерк.

"Мои слёзы в ночной тиши города..."

Город стал еще скучнее и противнее, погрузившись во тьму. Все покрыл цепкий мрак, все заполнил шум машин.

Мне, почему-то, стало тоскливо и холодно на душе, и я, укутавшись в черную кофту, забралась на стол у самого окна, обхватила колени руками и, положив на них голову, стала смотреть на ночную улицу. Мысли мои окутал вязкий сумрак, сознание и сердце затихли.

Впервые за последние полгода мне было так плохо. Я отчетливо осознала, насколько несчастна моя юная жизнь, как безнадежны мои детские мечты…

Я вздохнула, едва сдерживая слезы, включила магнитофон, музыка тут же заполнила пространство комнаты.

Я молча слушала и с тоской осознавала, что все, каждое слово и каждый звук этих песен все это обо мне. Да, это я не могу спать по ночам, это я слушаю и жду…Я, и никто другой. Это у меня есть полчаса до утра, чтобы быть с ним, единственным любимым мною человеком, который так далеко от меня... А потом саморазрушение, и он не вспомнит моего лица, лежа в постели с кем–то другим…

Из глаз моих быстрыми ручьями потекли слезы, первые слезы в этом году… Острая боль резанула по сердцу, я закрыла руками лицо.

Мой молчаливый собеседник, тот самый известный своей губительной добротой дерзкий ангел, что ушёл в бесконечность очень давно, но все - таки нашел свое счастье, медленно приблизился ко мне и тихо спросил:

– Что ты?

Я убрала от лица руки и впервые четко увидела его голубые добрые глаза, которые смотрели на меня с таким сочувствием и пониманием. Я отвела взгляд.

– Что с тобой? – снова спросил он. – Почему ты плачешь?

Я покачала головой и всхлипнула.

– Мне вдруг стало, так жаль себя, впервые за долгое время… Просто я все время жалела кого-то другого, а сейчас… – Я снова заплакала, чувствуя на своем плече его легкую прозрачную руку.

– Ну не плачь, - попросил собеседник. – Не надо, пожалуйста.

– Больно…– прошептала я, вытирая слезы. – Больно… я положила руку на сердце, как бы чувствуя, что оно рвется на части и, желая сохранить его.

– Не надо, так, – мой собеседник взглянул мне в лицо. – Ты ведь, что все будет хорошо, ты сама об этом всегда говорила, – он вздохнул, откидывая с лица, светлую прядь. – Я знаю, как это бывает больно, но ведь в отличие от меня ты не одинока. У тебя есть сестры, друзья, он. Подумай, ведь ты его любишь…

–Люблю… – прошептала я.

Уныло завыла сигнализация, я посмотрела в даль городской ночи. Все освещают высокие фонари, а еще выше, в самой темноте небосклона ярко сияет сахарно-белая от мороза луна. Город маленький, тусклый, ничтожный…И даже луна, великая повелительница мрака и звезд, кажется маленькой и бессильной. Город словно кривое зеркало безжалостно коверкает все, к чему способны прикоснуться его неоновые глаза. И вот тогда я, одинокая, полная воли и веры, свободная как дикий ветер черная волчица смотрела в осколки ночного города на свое отражение и видела забитого, измученного, прирученного зверя, закованного в цепи одним единственным человеком, скулящего, путающегося в ошибках собственных чувств, …Что ты сделал со мной?…

Капли отчаяния снова хлынули по щекам, я прикрыла глаза.

– Да что с тобой, Анна? – дерзкий ангел смотрел почти напугано. – Ты злишься на него? Тебе обидно, что он снова так обошелся с тобой?

Я не могла вовремя разлюбить его… – Всхлипнула я. – Не знала, что будет так… Я устала. Устала от зимы, от снега, от города. Я чувствую в душе холодный ветер и метель, чувствую ненужной. Знаю, что это все не так, но… мне так тяжело; все так несправедливо: люди, бог, дьявол, любовь… Мне порою кажется , что весны больше не будет.

Светловолосый ангел ласково улыбнулся мне.

–Обязательно будет, вот увидишь. У тебя все наладится, вы с ним будете вместе, всегда… Я очень хочу этого. Ты только не плачь больше.

–Он обнял меня за плечи, как брат обнимает любящую сестренку перед сном, поцеловал в висок.

–Спасибо, – прошептала я. – Ты очень хороший, моей сестренки так повезло с тобой, – я улыбнулась ему сквозь слезы. – Спасибо что поддержал меня, а теперь возвращайся, она ведь ждет тебя, ты ей очень нужен.

–Хорошо, – он кивнул. – А ты обещай мне, что прекратишь плакать. Грустная маска не идет тебе, Анна.

–Спасибо, что поддержал меня, – повторила я.

Он махнул рукой и растворился, во тьме городских улиц по пути к своей единственной возлюбленной.

–Счастливая… – одними губами произнесла я, вспомнив черноглазую красавицу, свою сестру, ту самую, что подарила дерзкому ангелу такое долгожданное счастье.

Я со вздохом вспомнила того, что занимал мои несчастные мысли последние 4 года. Он тоже почти ангел, избалованный, бескрылый, с детской душой и с сердцем старика, одинокий, синеглазый… Он грустит по ночам в большой квартире, задумчиво глядя на звезды, которых в Нью-Йорке почти не видно. Он не понимает окружающий мир, и тот мстит ему обидами и болью. Этот ангел все время обижает меня своей беспомощностью, своим страхом, своим одиночеством. Я так люблю это синеглазое бескрылое существо, а он превращает меня в сновидение. Он порою не верит в мое существование, иногда любит, но молчит об этом, а когда злится–винит меня во всем. Этот странный ангел живет в моем сердце так давно, что кажется, я отдала ему всю свою жизнь, свой смех, свои слезы, любовь и жалость… Все это теперь в нем, в его синих глазах, без которых я чувствую себя пустой игрушкой. Счастье нет и с ним, ни без него. Но я так хочу подарить ему крылья.



написано мною, 10 февраля 2006 года

---

О чём рассказывала девочка-кошка…

[.Смешная Такая.]

«Её жизнерадостности не было предела, своим оптимизмом она сражала всех вокруг, своей неизменной улыбкой она согревала сердца окружающих. Даже солнце, боясь потерять звание первого в мире светила, палило при виде неё в несколько раз сильнее».

Да, так обо мне говорили.

Видя, как две пятилетние курносые подружки вышагивают по шершавому тротуару, прохожие улыбались – да, забавное было зрелище, ведь мы как сиамские близнецы все время ходили плотно прижавшись друг к другу. Но виделись мы нечасто – всего лишь раз в год, когда я приезжала к бабушке в маленькиё городок на севере. Каждое лето я приезжала и первым делом бежала к своей «сестрёнке»! Так было и в пять лет… и в шесть… и в семь… А в восемь лет мы уже не увиделись. Её насмерть сбил поезд. Наверное, в тот самый миг поезд сбил и меня, насмерть… по крайней мере, ощущения были именно такие, хотя что может чувствовать мёртвый? Ничего. Значит, всё-таки я осталась жива. Теперь каждое лето я приходила к её могиле, садилась перед памятником, на котором был выгравирован её портрет, и молча смотрела в её большие грустные глаза. С её смертью во мне что-то умерло.

Время лечит, а я – хороший пациент. Я снова улыбаюсь людям и всегда верю в лучшее.



Я перестала ездить к бабушке на лето, мне просто нечего было там делать. Да и повзрослела я… мне уже 13 лет. 1 сентября… Мы всей параллелью едем за город – отдыхать. Уже в автобусе я случайно повернулась назад и моментально утонула в синей пропасти его глаз! До этого я думала, что сравниться по мощности с ударом током ничего не может, а оказалось может – любовь с первого взгляда. Но шибануло, видать, только меня – всерьёз и надолго. Три... три года меня не отпускала ноющая боль и дикий восторг при одном его взгляде в мою сторону. Но однажды во мне второй раз что-то умерло. Умерло тихо, не причиняя особого дискомфорта. Но умерло.

А я всё продолжала улыбаться. По-другому я не умею жить.



Я стала спокойней для себя и ещё больше непоседливой для окружающих. За внешней жизнерадостностью скрывалось что-то другое, мне не свойственное. Оно проявлялось в минуты слабости, когда я убегала от своих друзей, чтоб они не увидели пустоты в моих глазах, чтобы ненароком не почувствовали боль, которую я носила где-то слева в груди. Я била себя по щекам, взывала к жизни, пыталась заплакать (говорят, это помогает), но всё было тщетно. Когда друзья меня находили с криками «а-а, вот ты где, наша кошка, которая гуляет сама по себе», я была настолько измучена самой собой, что сил хватало лишь на слабую улыбку. Впрочем, этого было достаточно, чтоб никто не заподозрил неладное.

Моя душа жаждала любви. Мне не нужно было, чтоб меня любили, нужно было любить самой. Девочки и мальчики, вновь и вновь появлявшиеся в моей жизни, уходили бесследно, не оставляя никакого, если можно так сказать, послевкусия. Я не умею плакать, я умею только улыбаться. Но еще никто не догадался, что иногда я плачу, улыбаясь. Не догадался никто, кроме него. Он появился в моей жизни после обычного знакомства. Сразу отмечу, что ничего многообещающего с самого начала не было. То есть, совсем не было. Мы были хорошими знакомыми, даже друзьями нас назвать было трудно, мы друг друга знали плохо. Да и разными мы были: я ни минуты не прекращала улыбаться, он же больше был похож на трагического персонажа – серьезный, немного грустный, ещё мы оба были похожи на представителей семейства кошачьих, правда я больше походила на кокетливую рыжую кошку, а он на грациозного черного кота с белым воротником. Но всё-таки он знал меня лучше. Это я поняла, когда однажды он меня прижал к себе и прошептал «Не плачь, мы – кошки – не должны плакать», хотя я улыбалась. Да, я плакала… тогда я плакала, улыбаясь.

Со стороны никто бы и не заметил, но он почувствовал. Увидел, прочитал в глазах и понял. С тех самых пор он был всегда рядом, он стал неизменным спутником моей улыбки. Никогда больше при нем я не плакала, просто плакать было не о чем – я любила. А он по-прежнему был весь в чёрном – снаружи и внутри. Однажды я его спросила, почему он такой грустный. Он ответил, что ждёт. На мой вопрос, что именно, ответ был предельно краток: «Свободы». «Ты свободен» - сказала я тогда. «Нет, какая ж это свобода» - горько усмехнулся он. Помню, я приняла всё на свой счёт, подумала, что он намекает на наши отношения и, по-своему поняв, какой свободы он хочет, заявила ему, что теперь он свободен и может со своей свободой катиться на все четыре стороны. От обиды ком встал в горле, но я неизменно улыбнулась и пошла прочь от теперь свободного человека. Помню его крик мне вслед «Погоди, глупенькая моя, ты не так всё поняла. Не той свободы я жду, не той». Но мне было всё равно. Он звонил, приходил ко мне, но я, всё ещё обиженная, нарочно не шла с ним на контакт. Потом звонки прекратились. Он пропал. Исчез. Испарился. А я сутки проводила у телевизора – на улицу мне не хотелось. Вечерние местные новости: очередная забастовка рабочих, открытие нового магазина, снова ДТП… «садясь в нетрезвом состоянии за руль, водитель «десятки» не думал, что в этот вечер он может лишить жизни невинного человека. Молодой человек в тяжёлом состоянии был доставлен в центральную районную больницу». Почему я так задрожала? Почему ноги сами привели меня к телефону? Почему голос его матери был таким глухим? Неужели ОН – жертва аварии?

… И вот грязно-зелёные стены больницы, обшарпанные старые полы, белых халат на моих плечах, холодная рука любимого человека, мольба о прощении на моих застывших губах. Он лежал и смотрел в потолок. Я молча стояла рядом. Вдруг он впервые улыбнулся по-настоящему и сказал «Вот она свобода! Вот оно – освобожденье! Не скучай, любимая. Жди, и ты тоже дождёшься!». Он умер. И во мне в третий раз что-то умерло.

…потом были похороны, которые я плохо помню, больница, в которой пролежала с нервным срывом, осень, которая началась почему-то позже, чем закончилась. Всё смешалось. Лишь одно стало на своё место. Я поняла, какое освобождение он имел в виду. Когда-то мы сидели с ним в парке, рядом с нами дремала какая-то смешная кошка. Тогда он сказал будто бы в пустоту «Вот кошки… у них девять жизней…бедные существа…бедные…» «Да, бедные, - подхватила я. – Так мало у них жизней». А он ответил: «Ты не поверишь, как это тяжело столько жить!». Да, его жизнь была трудна. В семь лет его семья попала в аварию. Погибли отец, брат и две его сестры. Лишь он выжил. Да еще и мать, которой не было тогда в машине. Лет через пять его лучший друг уехал в Германию, вскоре связь с ним была окончательно потеряна. Правда, спустя несколько лет появился новый человек, который стал его лучшим другом. Девушка у него тоже была. Когда он узнал, что она беременна, то его счастью не было предела, хоть ребенка они и не планировали. Он буквально носил девушку на руках. А она, никому не говоря, сделала аборт… убила ИХ ребёнка. Он не смог её простить, впрочем, она не долго терзалась угрызениями совести, спустя месяц она вышла замуж за его лучшего друга. Так за всю жизнь он потерял восемь близких ему людей… А в девятый раз в нем что-то умерло из-за меня, из-за моей глупой обиды… Да, это я его убила, и это я дала ему свободу, которую он так долго ждал. А теперь жду я. Жду, как когда-то ждал он. Жду, чтобы наконец-то улыбнуться настоящей улыбкой.



Говорят, у кошек девять жизней, вот и я знаю, что еще пять раз во мне что-то умрет, прежде чем я получу долгожданное освобождение от земных мук.

---

Не мое но оч давно нра *Вампирша*

[Melodi_]

Тук…тук…тук … стучат каблучки по асфальту…. Ночь.… И вокруг никого.… И только молодая девушка возвращается домой с какой-то вечеринки…

Она уже подходит к подъезду, как вдруг, будто из тени появляется человек….

- Ой, извините можно я пройду…- испуганным голосом сказала Она.

- Конечно, проходи, но ты можешь и остаться!- сказал он и посмотрел ей в глаза…

Его глаза были манящими и глубокими, но в тоже время в них читался холодок, холодок отрешенности от мира… Ей хотелось сказать, чтобы он оставил ее, но она не могла…. Язык, будто не слушал ее…

- Зачем??? Зачем мне оставаться???

- Ну, ты же хочешь быть со мной…

Он подошел ближе, и она почувствовала, что от его тела исходит энергия, но эта энергия была темной… Ей хотелось бежать, далеко, далеко, но ноги не слушались ее…

- Ладно, сейчас уже поздно скоро рассвет.… Увидимся завтра в 12 ночи, приходи в соседний дом кв. 13…

Он отошел, освобождая ей дорогу… Она прошла мимо него, быстро взбежала по ступенькам вверх, открыла квартиру.… И только тогда перевела дыхание….

Кто это был??? Или может что??? Откуда он взялся??? И с чего он взял, что я приду к нему??? Нет, этому не бывать.… Но где-то в глубине своей души она чувствовала, что завтра ровно в 12 ночи, она будет там, где Он сказал….

Весь день она занималась своими делами, даже не думая о вечере, но как только на часах прозвенело 11, она вдруг почувствовала, что кто-то зовет ее…

В ее голове был образ глаз…. Эти глаза…. Странные.… Но в тоже время…

Такие прекрасные…. Этот странный голубой огонек…. А может, показалось, и уж точно красная радужка глаз…. Она никогда еще не видела ничего подобного….

И вот без пяти минут 12, она пошла к нему….

Стук…

- Открыто входи…

- Можно я включу свет…

- Нет, разве тебе не нравиться тьма…

- Незнаю….

- Ну, ладно я вижу, ты пока не готова, я зажгу свечи…

- Не готова к чему???

- Не будь такой любопытной, придет время, узнаешь…

Когда в комнате загорелись свечи, она увидела его… Он был одет во все черное, и только глаза как будто светились.… Нет, она не ошиблась, вот он…. Голубой огонек.… Неужели у людей такое бывает…. Или он не человек…

- Почему ты так странно смотришь на меня???- спросил он, подходя ближе,- Ты боишься меня???

- Нет, просто это странно…

- А в жизни вообще много странностей.… Если хочешь я могу сделать так, чтобы ты поняла мир…

- Как??? Незнаю, разве такое возможно?

- Доверься мне…. И ты узнаешь… Ты готова…???...

Он подошел к ней, и взял ее за руку… Его руки были ледяные, хотя где-то внутри него чувствовался огонь,… Он поцеловал ее.… И ей показалась, что она уже не в этой комнате,… Что она летит над городами, и странами, видит, то, что было… и, то, что может быть…. Видит Вселенную…. Бога и солнце… Ей вдруг становиться больно…. Солнце жжет ее… Она, резко открывает глаза…. Боль была настоящей… Он впился острыми клыками в ее шею… Ей было больно, но в то же время очень и очень хорошо, она понимала, что возможно уже через секунду пожалеет об этом.… Но сама же держала его голову….

- Пей…

- Все хватит, если я выпью, больше, ты умрешь…

- Что это было?? Я видела всё!!!... Это так странно…

- Все потом, завтра.… А сейчас иди скоро рассвет.… И помни, теперь… ты живешь во тьме…

Она вытерла кровь кончиками пальцев.… И ушла….

Придя, домой она чувствовала слабость, накатившую на нее, но буквально через пять минут ее тело наполнилось не бывалой силой, и она поняла, что уже не человек… Она вампир… Дитя ночи.… Теперь ее жизнь, это смерть других… Ей стало больно, от этой мысли, она боялась сама себя.… Но вот первый луч солнца прокрался в комнату, в ту же минуту, ее тело будто прожгло… Она резко подскочила к окну, и задернула шторы.… Еще не время умирать…подумала она…. Вот когда я все узнаю…

Весь день она спала.… И только когда сумерки спустились над городом, она вышла из дома… Она чувствовала небывалый прилив сил.… Попыталась взлететь, но лишь высоко подпрыгнула.… Забралась на крышу.… И стала бегать по крышам домов... Все это было странно.… В 12 она пришла к нему вновь.… Но его уже не было.… В уголке она увидела песок,… Странно подумала она.… Но когда подошла ближе, поняла, что это пепел….

- Зачем??? Зачем ты сделал меня такой, а сам ушел??? Тебе надоело жить так??? Почему ты подумал, что я смогу??? Я же хотела, что бы ты меня всему научил.… И что теперь???

От злости и грусти, в ее груди появилось странно чувство, ей захотелось пить…. Странно… Она нашла бутылку воды, и в один глоток осушила ее… Жажда не утолилась.… Тогда она поняла, что это жажда крови…. Она не хочет убивать людей… Ее жизнь, жизнь получеловека, полутрупа не стоит нормальной жизни людей,… Что она видит??? У нее, уже нет, солнца.… Нет радости… нет голубого неба.… Есть только красная кровь и черное небо…

Она вышла на улицу… Часы давно пробили за полночь… но на улице кишит народ…

Она села, подперев стену…. Как будто чего-то ждала…. Ее глаза налились кровью… она хотела, есть и хотела пить… для этой цели не рожденная… она хотела мир весь покорить… она теперь ведь не живет, а существует… на жизнь забила она теперь… она прокляла тот день и всех вампиров,… что сотворить смогли ее… не видя солнечного света… обречена, прожить во тьме… она старалась не думать о прошлой жизни о себе… она не хочет быть вампиром… не способна убивать… глядит на мир стеклянным взором… не вправе что-то поменять….И так сидела до утра, в свои раздумья погружена.… И не заметила она как лучик солнца, словно зайчик, хотел ее своим теплом погреть… Он прикоснулся до руки… Ей было больно, но она терпела, ведь жить, за счет других девчонка не умела, еще секунда и песочек… лежит теперь там, у стены… Чего добилась она??? За день, что побыла вампиром?? Узнала многое тогда, когда ее лишь укусили…

---

[Achenne]

с разрешения хозяина сообщества. вешаю свой текст, правда довольно старый, зато по теме и короткий (а то у меня все вечно длиннющее)))

предупреждение: ЭТО СЛЭШ. более того, это слэш о реально существующих людях. РПС. если вы гомофоб, не приемлете подобные тексты - просто не читайте.





NAHTLOS

[нем. - «неразрывно»; дословно: «без швов»]



Жанр: RPS (Das Ich), Stefan’s POV

Рейтинг: PG-13



В моем личном списке «не верю» много понятий, например - «состояние аффекта», термин, изобретенный учеными жабами-криминалистами. «Убийство, совершенное в состоянии аффекта». Так и представляешь сорокапятилетнюю истеричку в климактерическом припадке, обрушившую на голову благоверному фамильную китайскую вазу.

На самом деле, подобные «аффекты» - бред. Любое действо проживается нами за десятки месяцев, а то и лет - я не имею в виду покупку упаковки пива, разумеется, но нечто... ну то, что назвали бы _странным_ поступком.

Я - готовился к сегодняшнему дню давно.

Может, с первого момента, когда увидел тебя. Тебе было 19, мне - 17, и ты гораздо лучше умел нравиться девушкам. Мне кажется, что они сомневались в твоей ориентации, но ты был воплощенным очарованием - тогда и теперь. Всегда. Проблема в другом: всерьез тебя воспринимали редко. Наверное, поэтому ты и зацепился за меня, я умею выразить «серьезность» словами - и жестами, да. Люди ограничены, знаешь ли, они редко подберут что-либо, кроме «ах, какая красивая мелодия» даже к шедевру, но когда швыряешь в лицо окровавленные камни-слова - до них доходит.

Тихо. Не шевелись, а то испортишь рисунок.

Итак, ты отбил мою девушку. Согласно биологическим законам выживания вида, мы обязаны были подраться, а мы подружились - и после этого ты осмелишься утверждать, что имеем какое-то отношение к «нормальным людям»?

Да не шевелись ты! Боли я тебе не хочу, пойми.

Тсс.

Какой ты горячий. Похоже, чертов грипп, озлобленное проклятие ноября, не миновал и тебя. Мне это не нравится, конечно, но, думаю, беда поправима...

И твоя болезнь не остановит меня, имей в виду. Я ждал чересчур долго.

Много лет. Я был рядом - инициатором и страховкой. Помнишь нашу поездку в Америку? Я научил тебя серфингу, затягивал в центрифугу вздыбленной черноты волн, - но внимательно следил, чтобы настоящая опасность не приблизилась к тебе.

Серфингисты утверждают, будто их игра с первоосновой всякой жизни, суть - зеркало человеческой судьбы, и применительно к нам то имеет смысл.

Я был твоим лучшим - иногда кажется, что единственным настоящим - другом. У тебя десятки, сотни знакомых, они поют дифирамбы твоему таланту и чмокают в щеку при встрече, но я бы не рекомендовал тебе заплывать бок о бок с ними дальше буйков.

Со мной - можно.

Я - друг. А позже - и любовник.

Любовник.

Нас тянуло друг к другу с первой встречи, но я надевал свинцовую маску-имитацию непонимания, опасаясь оскорбить тебя. Я нетерпелив, но любовь выворачивает характер на сто восемьдесят градусов, и я мучался - сладостно и надрывно от постоянного твоего присутствия, не решаясь на действия. Я был лабораторной крысой, что постоянно давит на рычажок центра наслаждения, и оттого издыхает с голоду.

Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Я избегал прикасаться к тебе - даже взглядом, и влечение возрастало в геометрическую степень паранойи.

То, что я делаю сегодня - снилось мне каждую ночь.

Ты сам оттянул это, признавшись, что давно любишь и хочешь меня. Я помню *наш* день в тончайших подробностях, вроде дождя на улице, твоих мокрых волос и люминесцентных капель на ресницах. Мы сидели в машине, серый дым твоей сигареты сливался с серостью за окном. Мы молчали - а потом ты прижался к моему плечу лбом, шепча влажным ртом, что любишь меня.

В тот момент мне хотелось встряхнуть тебя за шкирку - какое право ты имел так долго мучить меня? Я стиснул твои ладони - небольшие, словно у ребенка, я дышал тобою - проникаясь новой, нереальной стадией наших отношений. Поверить - не смел. Но потом вдавил тебя в спинку кресла.

Ты был теплым и уютным. А дождь снаружи - ледяным, промозглым и брюзгливым. С тобой же ощущаешь себя будто под одеялом.

Чего я только не вытворял с тобой - тогда и потом, в моей квартире, среди десятка недочитанных книг, валяющихся на полу. Остановился только когда ты тихо признался, что устал и больше не в состоянии заниматься сексом. Я пробурчал: «Извини», а ты рассмеялся - и свернулся в позе зародыша. Заснул, не забравшись на диван - наверное, я впрямь тебя вымотал...

Но смеживая веки, ты пробормотал, цитируя какую-то рецензию: «Мы великолепно подходим друг другу. Без швов».

Я всегда подхватывал твои начинания, нанизывая на хрупкий скелет музыки облачение текста. Не отвертишься - я всего-то исполняю твою волю.

Около двух месяцев я переживал иррациональную эйфорию от _принадлежности_, но потом семена взошли, и план навязчиво заскребся в стенки моего черепа вновь. Сформировался на репетиции, когда ржавые врата распахнуты, и из подземелий выползают гидры.

Ты играл на синте новую вещь, я мысленно прокручивал ритм, чтобы подстроить свое тело под мелодию.

И подумал: мы теряем время. Куда лучше - быть руками, телом, разумом - одним, не двумя.

Ох, черт. Черт. Отвлекся - и вот, результат. Как теперь останавливать кровь? Тише, тише, ну не дергайся, сейчас я все исправлю. Один бинт, другой... ничего, сюда мы еще вернемся. Хлещет. Ну почему ты такой неженка? Чуть сильнее тронь, уже рана растягивается - подступиться жутко.

Бинты цветут маковыми полями. Твоя кровь - наркотик для меня, я впитываю ее. Это возбуждает.

Перевернись. Да, так. На спину. Мне удобнее выполнять задуманное. Слушай, завтра я тебе все-таки впихну аспирин - губы у тебя потрескались, словно дно иссохших рек. _Нам_ не нужно болеть.

Не дергайся, говорят тебе! Я совершенно не желаю, чтобы ты умер от потери крови или болевого шока. Полагаю, я предусмотрел основное. И не позволю беспокойному, вследствие высокой температуры, сну испортить все.

Шприц. Скальпель. Игла.

Готово.

Сверхценные идеи шизофреников чрезвычайно богаты подробностями и тонкостями. Моя - не исключение, и мне нет дела, что меня - или уже _нас_? - сочтут безумным, жутким созданием. Не вдаваясь в дебри субъективизма индивидуального восприятия... я знаю, чего хочу. И тебе понравится, если ты переступишь через догмы.

А ты сумеешь. Зачастую ты производил впечатление слабого и безвольного существа, но на самом деле ты просто не из тех, кто вывешивает свою силу на древко флага. Ты не въезжаешь во вражеские крепости на белом коне, справедливо полагая, что в BMW - куда удобнее.

И ты никогда не страшился объявить войну морали, предрассудкам, самому обществу - ведь я был рядом. А теперь - и подавно.

Точнее...

Мы будем...

Минутку. Ножницы, снова игла и нить. Тик-так - электронные часы пялятся изумрудным равнодушием, утро стучит коваными сапогами неотвратимости. Отсчет не в мою пользу: наркотик, который я подмешал тебе в вино, прекратит действие, и если я не успею...

Успею. Ты ворчал на меня за мелкие опоздания, но в решающие моменты я не позволял себе промахнуться.

А о толпе и сплетнях - не думай. Я делаю то, что делаю отнюдь не из ревности, не из желания навеки привязать тебя к себе или ограничить твою свободу. В конце концов, ты и так _возвращался_, и зачастую мне приходилось выслушивать твои жалобы и вытирать слезы. Я выучил тебя до мелочей: если ты звонил, предупреждая о визите - я покупал шоколадные конфеты или ванильные эклеры - своеобразное, однако действенное средство от депрессии. Я крайне редко требовал от тебя «отчета» - ты сам исповедовался во всех «прегрешениях», а я прощал и как умел - исцелял твою боль.

Посему, версия о ревности не выдерживает никакой критики, так же, как и «аффект».

Тогда - зачем?

Это хороший вопрос, и ты задал бы его, если бы бодрствовал - но ты крепко спишь, одурманенный снотворным. Впрочем, я отвечу.

...Я люблю тебя.

Всегда любил - таким, какой ты есть. Думаю твое отношение ко мне аналогично. Но никто не совершенен. По отдельности мы - воплощение противоположностей, мы - два полюса внешности и характера.

Настолько разные, что...

Две половинки. Вот именно. Улавливаешь мысль?

Я составил твой облик и манеры поведения, точно завел каталог, - в каком-то смысле, это моя профессия; нельзя надевать театральные маски и образы, не приглядываясь к реальности, не переламывая ее через себя - солнечный луч через горный хрусталь. Я расписал столбиком достоинства и недостатки, свои и твои.

Минусы уничтожаются при умножении, а плюсы остаются.

Я коллекционировал, словно уникальные марки, твои высказывания, мол, ты завидуешь моей фигуре, хотел бы быть стройнее, двигаться как я, быть более легким и подвижным. В свою очередь, я восхищался твоим лицом - и, кажется, говорил тебе, что у тебя самые красивые глаза и губы на свете? А еще - руки, ухоженные и нежные, любая женщина позавидует таким рукам - аристократическим, они никогда не касались чего-либо менее благородного, чем клавиши пианино либо синтезатора.

Я едва ль не с отвращением прятал в карманы собственные искореженные упражнениями, жилистые, похожие на кривые ветви диких деревьев, пальцы; я плевал в зеркало, издевательски отображающее нечто, смахивающее на сумасшедшего зомби.

Наша противоположность - пульсация единения.

С самого начала существовало два варианта: либо мы аннигилируем, спалим себя до пепла - либо...

Нынешний. Ты сам дал мне ключ.

Музыкой, разумеется. Ты зачеркивал облик улыбчивого «обаяшки», из-под ногтей хлестала электрическая энергия, заточенная в геенне черного огня души, ты кричал - безмолвно, крал аметисты из короны Сатаны и швырял мне под ноги, а я выстраивал иероглифы слов - и танца; твоего и своего крика. Мы будто обматывали себя общей пуповиной, питаясь друг от друга.

И больше всего на свете я страшился потерять тебя.

Я нанизывал логическую цепочку. Она усеивалась коралловыми рифами идей.

Поначалу я наслаждался возможностью обладать тобой, но позже осознал - недостаточно.

Да - ты любил меня. И я - тебя. Но этого мало.

Следует _создать_ что-то новое.

Совершенство, вот именно. Совершенство - неразрушимое, оно будет сильнее ада и рая, сильнее богов и демонов. Не знаю уж, что за силы разделили нас, раскололи надвое, точно легендарный зороастрийский амулет Силы, дарующий власть над тварями подземными и небесными.

Разбитое - да возродиться вновь. Иглы, хирургические нити и немного анестезии. Это просто. Поверь.

Ты верно истолковал мое сегодняшнее воодушевление: я и впрямь замыслил нечто _особенное_.

Ты сидел, закинув ногу на ногу, и смеялся, и, как обычно, что-то болтал - по большей части, не слишком информативное. Я наблюдал, как ты отхлебываешь красное вино, слушал и ждал. Ты немного заигрывал со мной, но дурман сморил тебя прежде, чем мы оказались в постели. И тогда я принялся за дело.

Слабое освещение демонстрирует успех моей работы, серая маркировочная нить проползает, образуя единство. Кожа у тебя нежная и гладкая на ощупь, первые стежки дались мне с трудом - меня почти тошнило при мысли, что я протыкаю тебя, нарушаю полусвященную целостность, а кровь высовывалась обиженными бусинками. Почему-то я вспоминал, как ты устраивал трагедии из-за порезанных пальцев, опасаясь потерять особую гиперчувствительность клавишника. А тут - я врываюсь хирургической кривой иглой в твою плоть.

Ты слабо морщишься, но я целую тебя - и дополнение к анестезии срабатывает.

Что касается меня, боль не имеет значения. Когда нужно - я способен вытерпеть очень, очень многое. Я воспринимаю, как мое и твое тело сливаются - почти оргиастическое чувство, влажно-матовый блеск вывернутой наизнанку кожи похож на оральную ласку, я сцепляю нас скобками. Я размышляю о сиамских близнецах - они не ошибка природы, но некий недостижимый идеал, чересчур прекрасный для нашего изначально уродливого и искаженного мира - и потому воспринимаются аномалией.

А я завидовал им. Прежде.

Подумай об этом - мы никогда не расстанемся, будем чувствовать вместе - и умрем в один день, будто в старых сказках.

Разделенные - да воссоединятся...

Кое-где приходится срезать верхний слой эпидермиса, обнажать темно-розовые полоски, похожие на дразнящие язычки, и укутывать тампонами возмущенную кровь; ты кусаешь губы, я наклоняюсь и успокаивающе вылизываю их - лихорадочно-сухие, болезненные и словно орущие об ужасе и непонимании. Успокойся. Все будет хорошо - ты доверял мне среди ярости чужого океана, доверься и ныне.

Мои вспоротые ткани ложатся ровно, в точности как на гистологических картинках. Нет сомнения - приживутся. Не беспокойся, я изучил сотни анатомических справочников, прежде, чем взяться за столь ответственное дело.

Зажим. Тут надо пережать, опасная близость вены. Я связываю наши сосуды, словно сплетаю кружева - пригодились мои дизайнерские навыки. Нестандартный готик стиль, а?

Кровать - да и квартира в радиусе трех метров напоминает хирургический стол: кровь, ошметки и инструменты. Стерильность, признаться, не полная - а у тебя еще и грипп, ужасающе некстати. Но я верю в себя. И антисептики.

Нить послушно входит в дырочки, я уже воспринимаю испуганный даже через наркотическое забытье трепет твоего сердца, обжигающее дыхание и встревоженную пульсацию артерий. Я врастаю, я питаю тебя и питаюсь тобою.

Это наслаждение намного превыше секса, ибо тот лишь смыкает в определенном участке, а я обладаю тобою целиком. И ты - мною, разумеется. Наши достоинства умножатся, а недостатки исчезнут.

Все должно получиться, мой сиамский близнец. Твое тело будет моим и наоборот. И, возможно, мы разовьемся в нечто _третье_ - так прививают апельсинам лимонные ветви, чтобы получить цитрон.

Сладкое и кислое - вырастает в гибрид, стойкий и универсальный. Одна из задач - объединять точки экстремумы, добиваясь так называемой «золотой середины». Мы всегда были новаторами, но суть любой новизны в построениях на фундаменте прошлого - в конце концов, прежде, чем сочинять что-то свое, ты слушал и играл чужое.

А потом - синтезировал, из обрывков прошлого, похожих на кровавые лоскутья-остатки тканей - новый путь.

Не бойся шагнуть на высшую ступень эволюции. Я помогу. Я всегда буду рядом.

Веришь?

И не говори о боли и анормальности, когда проснешься - хорошо? Раны зарастут. А совершенство - останется.

Неразрывно.

А, главное, - без швов

@музыка: qntal - blac

@настроение: ok