Двести кубиков Агдама. Это много или мало?
Встречая возле подъезда высокого мужчину в черном цилиндре и пенсне, Семен торопливо кивал головой, и пытался проскользнуть мимо него как можно быстрее . Длинного звали Армелон Пенкосович, и Семен знал, что рано или поздно тот его убьет. Просто напросто задушит. И ничего с этим поделать не мог. Семен, зажмурившись, бросал свое тело в смердящее брюхо подъезда, взлетал пулей на второй этаж, держа наготове маленький желтый ключ от входного замка. Рывком загонял ключ, точно острый нож, в бочину обшарпанной двери и садистки поворачивал его два раза вправо. Дверь откликалась печальным скрипом. Переступив порог, Семен пытался нащупать язычок выключателя в кромешной тьме, но тот, словно издеваясь над пацаненком, ловко уворачивался от пальцев. Наконец свет зажжен, дверь закрыта. Семен сползал спиной по дерматиновой обивке двери, и сидя на корточках, устало закуривал вонючую папироску. «Что ж этот, сука, все ходит кругами», - думал он, вызывая из памяти образ Армелона Пенкосовича, - «Вот бы садануть ему по цилиндру чем-нибудь тяжелым».
читать дальше
Семен пытался однажды столкнуть ненавистного субъекта с лестницы, но непостижимым образом промахнулся и сам кубарем катился до самой двери. Где живет Армелон Пенкосович, и что за интерес у него к Семену, мальчик не знал, а потому был спешно выдворен из кабинета местного участкового старшего лейтенанта Лувуазье, у которого пытался найти спасение. Хотя предки лейтенанта и выросли на беззаботных берегах солнечный Кубы, был он милиционером ответственным и толковым, поэтому прогулялся до семеновского подъезда. Потревоженные старухи на скамейке у дома с опаской поглядели на участкового и дали категорический ответ, что никаких длинных в цилиндре и пенсне отродясь не видали. Но очень их мучил вопрос: правда ли, что в Африке все шимпанзе подохли от СПИДа. Старший лейтенант Лувуазье пожал плечами, почесал огромной лапищей жесткие кудри на голове и отрицательно замотал своей черной головой. Он понятия не имел о судьбе шимпанзе в далекой и жаркой Африке.
Семен горько вздыхал: до шимпанзе им дело есть, а то, что его убить хотят, всем наплевать.
Откуда-то испод ванны выполз облезлый кот Тухлик, и завел свою обычную шарманку: «Мааау, мааау, мааау». Косил единственным глазом на поднимающиеся к облезлому потолку в желтых потеках струйки дыма. Второй глаз больше месяца назад вывалился из глазницы и болтался на сплетении каких — то жилок или еще чего, пока Семену это не надоело. Рывком он оторвал глаз, после чего спрятал в коробке с дырявыми носками, про себя решив, авось пригодится.
Покурив, Семен ставил на плиту большую кастрюлю, доверху наполненную мутной водой и около часа сосредоточено помешивал ложкой с маленькими дырочками. Наконец, решив, что вода проварилась как следует, он разливал ее по пустым банкам, что в изобилии стояли у окна на полу и поплевав на костлявые, точно птичьи, конечности, принимался закатывать банки старинным алюминиевым ключом, доставшимся в наследство от покойной тетки Драгмилы. Она вывалилась из трамвая в прошлом году под проезжавшую мимо Карету Скорой Помощи. Семен любил тетку, как мать, тем более, что Изольда, сестра Драгмилы, в памяти мальчика осталась лишь расплывчатой фигуркой на пожелтевшей фотографии. Он жил с Драгмилой с незапамятных времен, на нем держалось все домашнее хозяйство, но это не угнетало, все равно делать больше нечего. Было в Семене что-то такое, что других детей заставляло плакать, едва они успевали взглянуть на мальчика. Из школы Семена выгнали. Учителя, вызывая его к доске, предавались такой безудержной тоске по стремительно пролетающей мимо жизни, что пускались в отчаянный пляс, выкидывая коленца прямо посреди класса. Физрук Сова, заставивший Семена отжиматься перед одноклассниками, за какую-то мелкую провинность, после этого запил так сильно, что не помог ему даже лечебно трудовой профилакторий. После похорон Совы, директор вызвал в школу тетку Драгмилу и показал ей бумагу, в которой говорилось о нецелесообразности присутствия Семена на уроках. Драгмила согласно кивала головой, мало вникая в смысл происходящего. Что делать? Была она охвачена роковой страстью, а потому семеновых странностей не замечала. Тетка все время проводила на балконе, высматривая чем занимается жившущий напротив Ираклий Мартынович, ее тайная безответная любовь еще со школьной скамьи. Она никак не могла забыть, тот злополучный осенний вечер, когда задержалась в школе дольше обычного, переписывая в библиотеке какие-то важные исторические тезисы в тоненькую тетрадь в клеточку. Выйдя из школы и завернув за угол, Драгмила остановилась как вкопанная — ее одноклассник Ираклий, расстегнув все три пуговицы на ширинке школьных форменных брюк, вытащил на свет белый предмет, сначала показавшийся Драгмиле живым существом. И только потом до нее дошло, что это является частью тела самого Ираклия. Из, с позволения сказать, шланга, на свежевыкрашенную школьную стену, весело играя в лучах заходящего сентябрьского солнца, рвалась наружу необузданная струя. Для удобства Ираклий оттянул видимо мешавшую кожицу на конце назад до упора, а может ее там и не было вовсе, в то время Драгмила еще не разбиралась в таких тонкостях. Окончания инструмента в руках одноклассника надулось, точно неведомый гриб, и манило своей лиловостью. Ираклий, уловивший шорох за спиной, обернулся. Испуг на его лице сменился идиотской улыбкой. Он загоготал и оторвав струю от стены, переместил ее на сто восемьдесят градусов, как раз на драгмилины лакированные сандалики. Та даже не шелохнулась. Глаза ее как заводные носились по отростку от фиолетового гриба на конце до густой кудрявой шевелюры на основании. Между двумя этими точками было, где разбежаться. Закончив, поливать Ираклий выпустил газы, после чего его передернуло. Видно, потерпеть ему пришлось изрядно. Спрятав диковинную штуку обратно за три надежные пуговицы, он развернулся и почесал вразвалку прочь. Драгмила зажмурившись, простояла еще минут пять, втягивая в себя воздух. Ей казалось, что нет прекрасней аромата на всем белом свете.
Эту историю сто раз слышала вся родня тетки Драгмилы и даже соседи. Выбрав момент, она по большому секрету, рассказывала ее сиплым шепотом (точно кипел прохудившийся чайник), по-нескольку раз, украшая все новыми подробностями. С тех пор прошла целая жизнь, а тетка Драгмила, отвергая все ухаживания со стороны симпатичных и не очень самцов, не сводила глаз со своего избранника, следила за ним до поздней ночи, заглядывала за двери общественных туалетов. Ираклий же, увлеченный по странной прихоти природы исключительно субтильными белокурыми ангелами, над теткой открыто ржал, как в тот раз, возле школы и богатство свое прятал от греха подальше за надежными тремя пуговицами на ширинке. Будучи дочкой весьма состоятельных и уважаемых партийных функционеров, тетка Драгмила в средствах нужду не ощущала, а потому преспокойно продав родительское гнездышко из семи комнат и огромнейшей террасы, переехала в двухкомнатное архитектурное недоумение неизвестного автора. Лишь бы быть поближе к объекту своей страсти. Оставшиеся деньги она поделила на две неравные кучки. Большую затолкала на полку в шифоньер под груду старой одежды и тут же забыла про нее, а меньшую потратила на огромную коллекцию оптических приборов и кое-какие пожитки из домашнего обихода. Ела она абы что, прямо на балконе, боясь пропустить что-нибудь важное, одевалась абы как, ибо о безнадежности всех своих мечтаний давно поняла и иллюзий не питала. Все закончилось совершенно неожиданно, впрочем, так оно жизни и случается. Ираклий умер в шесть утра перед первым сентября. Тетка Драгмила, вздрогнув проснулась и, как была в чепчике и ночной рубашке, рванула на балкон к своим линзам и приборам ночного видения. Увидев Ираклия посреди кухни в лежачем положении, она тут же забила тревогу, и через час простуженный доктор скорой помощи накрыл лицо Ираклия выцветшей от бесконечной стирки простынкой. Тетка Драгмила приняла активнейшее участие в похоронных церемониях. Ведь жил Ираклий Мартынович в гордом одиночестве, а белокурые бестии разлетелись, кто куда, лишь в воздухе запахло смертью. Она сама омыла тело и облачила его в тот самый школьный костюм, чудом сохранившийся у покойного, выдавая свои действия за последнюю волю Ираклия. Когда настала пора прощаться с покойным, тетка Драгмила убедительно попросила всех выйти и по-плотнее закрыла дверь. Прислушивающиеся соседки не уловили ни единого шороха, а когда двери вновь распахнулись, от цепких взглядов дворовых старух не ускользнули бурые пятнышки вокруг злополучных трех пуговиц, но объяснения им дать старушечьи умы не смогли.
Тетка же Драгмила, оставшись без цели в жизни, быстро захирела. Показалось ей, что средства стали подходить к концу. На увещевания Семена, что в шкафу полно денег, только отмахивалась. Решила она себе выбить пенсию. Поехала в соответствующую канцелярию да не доехала. Говорят, по дороге, сама выбросилась из трамвая, может это и правда, а может чистая случайность. Перед уходом, она строго настрого наказала единственному племяннику сторожить квартиру и присматривать за хозяйством, а до ее прихода дальше магазина не отлучаться.
Семен дал слово, и теперь закручивая неизвестно какую по счету банку, вспоминал тетку Драгмилу и тихонько матерился. Хорошая была тетка, что уж тут говорить, денег вон полный шифоньер, но шебутная...
Закончив с водой, Семен долго курил в форточку, стряхивая пепел в деревянную кормушку для воробьев, которую он сколотил сам, по указанию одноногого учителя труда Куца Федоровича. Тот по-своему любил Семена и даже позволял нажимать большую красную кнопку на токарном станке. Трудовик скончался от рака на пару месяцев раньше физрука. В кормушке лежал безголовый труп голубя — дело цепких лап кота Тухлика, кстати, голова птицы хранилась в той же коробке с дырявыми носками, где и глаз кота.
Покурив, Семен вздохнул: жить ему оставалось недолго. При встрече у подъезда взгляд Армелона Пенкосовича сверкнул недобро, а тонкие губы еле слышно что-то прошептали. Только сейчас до Семена дошел смысл сказанного. Сегодня! Длинный в цилиндре объявил дату семеновой смерти и спорить с ним было бесполезно. Мальчик прошел в дальнюю комнату, где жила тетка Драгмила, чтобы попрощаться. Вытащил из комода пожелтевшую фотографию: его мать Изольда и Драгмила на курорте, пьют в кафе нарзан. Семена тогда еще и на свете-то не было. Что с его матерью, мальчик не знал, Драгмила на все вопросы лишь хмурила брови. Вредная соседка Дульсинея сказала, что мать вовсе не мать уже, а отец, но Семен всегда был невысокого мнения об ее умственных способностях. Пальцем, похожим на куриный коготь, мальчик содрал с фотографии лица у обоих сестер, скрутил из них шарики, закинул в рот, и, тщательно разжевав, проглотил. «На память», - подумал он. Вернувшись на кухню, Семен пошарил под газовой плитой и вытащил молоток, брезгливо очистил от налипшей паутины и двумя ударами оборвал жизнь кота Тухлика, который ничего не подозревая, лакал из консервной банки с надписью «Рагу Овощное». Его правый глаз плавал на поверхности недопитого молока странным буйком, жидкость в банке окрасилась в розовое. «Прости, Тухлик, так надо», - мальчик вытер руки о футболку. В подъезде глухо бухнула дверь. Семен напрягся. Армелон Пенкосович. Это его шаги. Черные лайковые перчатки, тонкая нить удавки. «Я вам такого удовольствия не доставлю» -,
племянник сжал кулаки.
Семен открыл по сильнее газ, на всех четырех конфорках и в духовке. Сел на корточки перед лужицей, посреди которой развалился труп Тухлика. «Чем-то похож на Италию», - подумал он, вспомнив глобус, что стоял в его комнате на полке, и закурил последнюю папироску в своей короткой, но непростой жизни.
читать дальше
Семен пытался однажды столкнуть ненавистного субъекта с лестницы, но непостижимым образом промахнулся и сам кубарем катился до самой двери. Где живет Армелон Пенкосович, и что за интерес у него к Семену, мальчик не знал, а потому был спешно выдворен из кабинета местного участкового старшего лейтенанта Лувуазье, у которого пытался найти спасение. Хотя предки лейтенанта и выросли на беззаботных берегах солнечный Кубы, был он милиционером ответственным и толковым, поэтому прогулялся до семеновского подъезда. Потревоженные старухи на скамейке у дома с опаской поглядели на участкового и дали категорический ответ, что никаких длинных в цилиндре и пенсне отродясь не видали. Но очень их мучил вопрос: правда ли, что в Африке все шимпанзе подохли от СПИДа. Старший лейтенант Лувуазье пожал плечами, почесал огромной лапищей жесткие кудри на голове и отрицательно замотал своей черной головой. Он понятия не имел о судьбе шимпанзе в далекой и жаркой Африке.
Семен горько вздыхал: до шимпанзе им дело есть, а то, что его убить хотят, всем наплевать.
Откуда-то испод ванны выполз облезлый кот Тухлик, и завел свою обычную шарманку: «Мааау, мааау, мааау». Косил единственным глазом на поднимающиеся к облезлому потолку в желтых потеках струйки дыма. Второй глаз больше месяца назад вывалился из глазницы и болтался на сплетении каких — то жилок или еще чего, пока Семену это не надоело. Рывком он оторвал глаз, после чего спрятал в коробке с дырявыми носками, про себя решив, авось пригодится.
Покурив, Семен ставил на плиту большую кастрюлю, доверху наполненную мутной водой и около часа сосредоточено помешивал ложкой с маленькими дырочками. Наконец, решив, что вода проварилась как следует, он разливал ее по пустым банкам, что в изобилии стояли у окна на полу и поплевав на костлявые, точно птичьи, конечности, принимался закатывать банки старинным алюминиевым ключом, доставшимся в наследство от покойной тетки Драгмилы. Она вывалилась из трамвая в прошлом году под проезжавшую мимо Карету Скорой Помощи. Семен любил тетку, как мать, тем более, что Изольда, сестра Драгмилы, в памяти мальчика осталась лишь расплывчатой фигуркой на пожелтевшей фотографии. Он жил с Драгмилой с незапамятных времен, на нем держалось все домашнее хозяйство, но это не угнетало, все равно делать больше нечего. Было в Семене что-то такое, что других детей заставляло плакать, едва они успевали взглянуть на мальчика. Из школы Семена выгнали. Учителя, вызывая его к доске, предавались такой безудержной тоске по стремительно пролетающей мимо жизни, что пускались в отчаянный пляс, выкидывая коленца прямо посреди класса. Физрук Сова, заставивший Семена отжиматься перед одноклассниками, за какую-то мелкую провинность, после этого запил так сильно, что не помог ему даже лечебно трудовой профилакторий. После похорон Совы, директор вызвал в школу тетку Драгмилу и показал ей бумагу, в которой говорилось о нецелесообразности присутствия Семена на уроках. Драгмила согласно кивала головой, мало вникая в смысл происходящего. Что делать? Была она охвачена роковой страстью, а потому семеновых странностей не замечала. Тетка все время проводила на балконе, высматривая чем занимается жившущий напротив Ираклий Мартынович, ее тайная безответная любовь еще со школьной скамьи. Она никак не могла забыть, тот злополучный осенний вечер, когда задержалась в школе дольше обычного, переписывая в библиотеке какие-то важные исторические тезисы в тоненькую тетрадь в клеточку. Выйдя из школы и завернув за угол, Драгмила остановилась как вкопанная — ее одноклассник Ираклий, расстегнув все три пуговицы на ширинке школьных форменных брюк, вытащил на свет белый предмет, сначала показавшийся Драгмиле живым существом. И только потом до нее дошло, что это является частью тела самого Ираклия. Из, с позволения сказать, шланга, на свежевыкрашенную школьную стену, весело играя в лучах заходящего сентябрьского солнца, рвалась наружу необузданная струя. Для удобства Ираклий оттянул видимо мешавшую кожицу на конце назад до упора, а может ее там и не было вовсе, в то время Драгмила еще не разбиралась в таких тонкостях. Окончания инструмента в руках одноклассника надулось, точно неведомый гриб, и манило своей лиловостью. Ираклий, уловивший шорох за спиной, обернулся. Испуг на его лице сменился идиотской улыбкой. Он загоготал и оторвав струю от стены, переместил ее на сто восемьдесят градусов, как раз на драгмилины лакированные сандалики. Та даже не шелохнулась. Глаза ее как заводные носились по отростку от фиолетового гриба на конце до густой кудрявой шевелюры на основании. Между двумя этими точками было, где разбежаться. Закончив, поливать Ираклий выпустил газы, после чего его передернуло. Видно, потерпеть ему пришлось изрядно. Спрятав диковинную штуку обратно за три надежные пуговицы, он развернулся и почесал вразвалку прочь. Драгмила зажмурившись, простояла еще минут пять, втягивая в себя воздух. Ей казалось, что нет прекрасней аромата на всем белом свете.
Эту историю сто раз слышала вся родня тетки Драгмилы и даже соседи. Выбрав момент, она по большому секрету, рассказывала ее сиплым шепотом (точно кипел прохудившийся чайник), по-нескольку раз, украшая все новыми подробностями. С тех пор прошла целая жизнь, а тетка Драгмила, отвергая все ухаживания со стороны симпатичных и не очень самцов, не сводила глаз со своего избранника, следила за ним до поздней ночи, заглядывала за двери общественных туалетов. Ираклий же, увлеченный по странной прихоти природы исключительно субтильными белокурыми ангелами, над теткой открыто ржал, как в тот раз, возле школы и богатство свое прятал от греха подальше за надежными тремя пуговицами на ширинке. Будучи дочкой весьма состоятельных и уважаемых партийных функционеров, тетка Драгмила в средствах нужду не ощущала, а потому преспокойно продав родительское гнездышко из семи комнат и огромнейшей террасы, переехала в двухкомнатное архитектурное недоумение неизвестного автора. Лишь бы быть поближе к объекту своей страсти. Оставшиеся деньги она поделила на две неравные кучки. Большую затолкала на полку в шифоньер под груду старой одежды и тут же забыла про нее, а меньшую потратила на огромную коллекцию оптических приборов и кое-какие пожитки из домашнего обихода. Ела она абы что, прямо на балконе, боясь пропустить что-нибудь важное, одевалась абы как, ибо о безнадежности всех своих мечтаний давно поняла и иллюзий не питала. Все закончилось совершенно неожиданно, впрочем, так оно жизни и случается. Ираклий умер в шесть утра перед первым сентября. Тетка Драгмила, вздрогнув проснулась и, как была в чепчике и ночной рубашке, рванула на балкон к своим линзам и приборам ночного видения. Увидев Ираклия посреди кухни в лежачем положении, она тут же забила тревогу, и через час простуженный доктор скорой помощи накрыл лицо Ираклия выцветшей от бесконечной стирки простынкой. Тетка Драгмила приняла активнейшее участие в похоронных церемониях. Ведь жил Ираклий Мартынович в гордом одиночестве, а белокурые бестии разлетелись, кто куда, лишь в воздухе запахло смертью. Она сама омыла тело и облачила его в тот самый школьный костюм, чудом сохранившийся у покойного, выдавая свои действия за последнюю волю Ираклия. Когда настала пора прощаться с покойным, тетка Драгмила убедительно попросила всех выйти и по-плотнее закрыла дверь. Прислушивающиеся соседки не уловили ни единого шороха, а когда двери вновь распахнулись, от цепких взглядов дворовых старух не ускользнули бурые пятнышки вокруг злополучных трех пуговиц, но объяснения им дать старушечьи умы не смогли.
Тетка же Драгмила, оставшись без цели в жизни, быстро захирела. Показалось ей, что средства стали подходить к концу. На увещевания Семена, что в шкафу полно денег, только отмахивалась. Решила она себе выбить пенсию. Поехала в соответствующую канцелярию да не доехала. Говорят, по дороге, сама выбросилась из трамвая, может это и правда, а может чистая случайность. Перед уходом, она строго настрого наказала единственному племяннику сторожить квартиру и присматривать за хозяйством, а до ее прихода дальше магазина не отлучаться.
Семен дал слово, и теперь закручивая неизвестно какую по счету банку, вспоминал тетку Драгмилу и тихонько матерился. Хорошая была тетка, что уж тут говорить, денег вон полный шифоньер, но шебутная...
Закончив с водой, Семен долго курил в форточку, стряхивая пепел в деревянную кормушку для воробьев, которую он сколотил сам, по указанию одноногого учителя труда Куца Федоровича. Тот по-своему любил Семена и даже позволял нажимать большую красную кнопку на токарном станке. Трудовик скончался от рака на пару месяцев раньше физрука. В кормушке лежал безголовый труп голубя — дело цепких лап кота Тухлика, кстати, голова птицы хранилась в той же коробке с дырявыми носками, где и глаз кота.
Покурив, Семен вздохнул: жить ему оставалось недолго. При встрече у подъезда взгляд Армелона Пенкосовича сверкнул недобро, а тонкие губы еле слышно что-то прошептали. Только сейчас до Семена дошел смысл сказанного. Сегодня! Длинный в цилиндре объявил дату семеновой смерти и спорить с ним было бесполезно. Мальчик прошел в дальнюю комнату, где жила тетка Драгмила, чтобы попрощаться. Вытащил из комода пожелтевшую фотографию: его мать Изольда и Драгмила на курорте, пьют в кафе нарзан. Семена тогда еще и на свете-то не было. Что с его матерью, мальчик не знал, Драгмила на все вопросы лишь хмурила брови. Вредная соседка Дульсинея сказала, что мать вовсе не мать уже, а отец, но Семен всегда был невысокого мнения об ее умственных способностях. Пальцем, похожим на куриный коготь, мальчик содрал с фотографии лица у обоих сестер, скрутил из них шарики, закинул в рот, и, тщательно разжевав, проглотил. «На память», - подумал он. Вернувшись на кухню, Семен пошарил под газовой плитой и вытащил молоток, брезгливо очистил от налипшей паутины и двумя ударами оборвал жизнь кота Тухлика, который ничего не подозревая, лакал из консервной банки с надписью «Рагу Овощное». Его правый глаз плавал на поверхности недопитого молока странным буйком, жидкость в банке окрасилась в розовое. «Прости, Тухлик, так надо», - мальчик вытер руки о футболку. В подъезде глухо бухнула дверь. Семен напрягся. Армелон Пенкосович. Это его шаги. Черные лайковые перчатки, тонкая нить удавки. «Я вам такого удовольствия не доставлю» -,
племянник сжал кулаки.
Семен открыл по сильнее газ, на всех четырех конфорках и в духовке. Сел на корточки перед лужицей, посреди которой развалился труп Тухлика. «Чем-то похож на Италию», - подумал он, вспомнив глобус, что стоял в его комнате на полке, и закурил последнюю папироску в своей короткой, но непростой жизни.
-
-
10.07.2008 в 11:53-
-
10.07.2008 в 11:54