[ErikaF]

- Но для чего?
- Ни для чего. Всего лишь выбор.
- Это глупо. Что кроме рваного тулупа ты получил за этот шаг? Мне не понять тебя никак! Твоя награда - инвалидность, а после - общая забытость. Мне не понять тебя, мой друг!
- И не поймешь, держа медали моих бессмысленных заслуг.
- Бессмысленными стали вдруг твои призы, олимпиады и имя лучшего пловца?
- И без лаврового венца цветы весны не потускнели. И птицы вроде так же пели...
- Зато не можешь ты ходить. Прошел бы мимо в тот сентярь. И тут же к чёрту всё забыть!
- Но после надо дальше жить... И засыпать и просыпаться. И даже подходить к воде. И кролем - к финишной черте... И называться "Номер первый". Ты знаешь сам ответ, наверно. И всё же споришь ни о чем. Когда троллейбус рухнул в воду, поверь, плевал я на погоду, на грязь, осколки, да на всё! Я был им нужен. Вот и всё!
- Ты не боялся?
- Было страшно. В воде не видно ничего. Мне приходилось лишь на ощупь искать её или его. Раз вынырнул... в руках - подушка. Цена ошибки - чья-то жизнь. Кругом лишь водяная синь, что стала для меня ловушкой... Я часто видел их во сне. Наверно, по моей вине, не смог домой вернуться кто-то. Какие тут медали к черту? Они не стоят ничего...

(с) Deacon

@темы: Несчастный случай, Болезнь, Воспоминания, Грустное, Интернет, Мысли вслух, Настроение, Смерть, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Город

---

[Виктор Форд]

БОЛЬНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ

I

Деньги. Деньги. Деньги. Деньги.
Их много. Очень много. Денег так много, что, кажется, вот-вот и из глаз очередного бизнесмена они польются блаженной миррой.
Мы превратили их не в культ. И даже не в религию. Мы превратили их в то на что можно купить завтрак, обед, новые белые чулки, Иисуса, ребёнка, почку, секс и всё это за 66.99!
Сейчас я стою у здания централ банка. Сейчас я поджигаю Мальбора портретом дедушки Рузвельта. Сейчас я смотрю на то, как под матовым пледом ночи светится пожаром смесь из стекла, металла, офисов, и денег, денег, денег, денег. Я вдыхаю запах горелого счастья. Аромат жженой мечты. Привкус тлеющего кокаина.
Мне смешно от мысли что любой, даже самый колоссальный пожар, всего лишь химическая реакция. Окисление. Рим. Окисление. 1666 год, Лондон. Окисление. 2011 год, пожар имени Виго Скот. Пожар имени Принцессы Свободы. Мой пожар. И даже он. Окисление.
Деньги будут гореть, и вонять вечно.
Деньги. Деньги. Деньги. Деньги.
Пожар.
Он должен был сжечь материю прошлого, но горят просто деньги. Без смысла. Без цели. Это должна была быть Великая Революция, но на деле это. Революция? Виго Скот. Ты обезьяна с учебной гранатой. Ты не сделал ничего настоящего. Расскажи мне Виго. Расскажи, что ты не сделала на самом деле.

II

Люблю сентябрь. Люблю пятницу. Люблю последнею пару. Эти тупые люди, что меня окружают, такие смешные. Самая смешная это Стелла Лабарнес. Лысая. Её кожа напоминает слегка подсушенную дольку мандарина. Такая же гладкая и матовая. С 11 лет она поливала голову краской. Блондинка. Волосы цвета трупа на старых фотографиях. Стелла Лабарнес - труп со старого фото. Тупой, труп шопоголика-наркомана. Мы знакомы были ещё в школе. Ладно, я знала её, и хотел дружить с этой картонной королевой всея нехера. Она была красавицей, и всё кружилось вокруг неё. Она и сейчас красавица. Только уродливая. Была ли в этом её заслуга? Ей просто сказали, что она сексуальна и авторитетна. Типичная ситуация. А кем была я? Маленькая девочка полная романтики. Как типично и скучно.
Я сижу и пялюсь в пустой листок. Там должны были быть решенные задачи.
Сдаём работы.
Стою на улице, и жду, когда Стелла разберётся с последней растительностью на её гладкой черепушке. С ресницами. Я могла бы подождать её и в туалете у зеркала, но вряд ли я удержалась бы от смеха, когда смотрела бы на этот апофеоз маразма. И я хочу курить. Курить просто потому, что скучно. Я жду. Нет, я не о Стелле. Я жду чего-то великого. От себя? Не знаю.

III

Вечером в тот день мы не знали чем заняться. И решили просто дунуть травы дома у Стеллы. Гашиш. Он дешевле, чем экстази или марихуана.
Недостаток экстази в том, что сразу после начала сеанса тебя тянет к людям. Хочется дарить всем любовь. И ты не понимаешь этих странных взглядов прохожих, которым ты только, что сделала предложение руки и сердца. Мужчина или женщина. Не важно. Любовь всем. Это первые 15 минут. Потом апатия скручивает тебя до ломи в костях. С горя хочется убить весь мир. Марихуана. Тут всё просто. Под ней ты кайфующий овощ вокруг которого мир плещется безумными красками нереальности. А гашиш просто лишает тебя мыслей и желания действовать. Гаш, гаш, кайф даш? Хахаааа.
-Виго.
-Чего тебе.
-Как тебе Артур?
-Забудь о парнях сушёная барби.
-Я надену парик.
-Какая же ты тупая.
-Что у нас есть пожрать?
-Откуда я знаю, что у тебя дома есть из еды.
-А… точно, мы же у меня дома.
-Знаешь Стелла,… я хочу сделать что-нибудь значимое.
-Например?
-Не знаю.
-Тебе опять скучно.
-Ага.
-Пошли по магазинам.
-Деньги это зло, мы слишком зависим от них. Человек вообще перестал быть чем-то живым. Одни юридические и физические лица. Только присяжные и подсудимые. Лишь избиратели и налогоплательщики. Естественного отбора нет. Мы вырождаемся. Покупаемся. Продаёмся. Каждый из нас шлюха. Просто кто-то больше, кто-то ещё больше. То, чему учат в школе, не спасет от виселицы или вражеской пули. Мы не имеем никаких знаний для выживания. Инстинкты стали забытым наследством обезьян. Борясь за право дышать сейчас, человек станет в сотни тысяч раз больше, чем был.
-Хороший гаш.
-Ага.

IV

Нагреть солярку на медленном огне. Добавить в нее постепенно хозяйственное мыло. Прилить в получившуюся смесь бензин.
Так делается напалм.
Одна часть ацетона. Три части перекиси водорода. Десять капель серной кислоты. Смесь настаивать 5-6 часов.
Так делается динамит.
Листовки именно с таким содержанием мы раздавали детям на улице. Наше новорождённое будущее должно иметь шанс стать действительным настоящим.
Поверх рыжих и вьющихся волос лежит красный берет. Чёрное пальто. В руках стопка бумаги. Лысый сухофрукт боязливо плетётся рядом.
Так делается будущее.
Всё происходило в парке. В воскресенье. Падал первый снег, и бумага местами покрывалась мокрыми пятнами. Дети не понимали, зачем эти накуренные тёти раскидывают такие интересные бумажки.
Родители возмущались. Копы гнались. Мы смеялись.
Мне уже не так скучно. Я уверена все, что мы делаем, принесёт плоды. Потом. В будущем.
-Ты сумасшедшая Виго.
-Не суди меня строго. Просто так надо. Кто если не мы?
-Наверное.
Мы сидели в раковине, какой-то старой сцены. Наверное, когда то здесь, под открытым небом ставили водевили и небольшие пьесы. Теперь это холст графитеров. Теперь это приют бомжей. Всё так знакомом и просто. Из какого-то окна соседнего дома играет Битлс. Всё пройдёт. Всё пройдёт. Тихий голос шепчет: всё пройдёт. И будущее станет настоящим. Просто нужно сделать так. И всё пройдёт.

V

Мы сидели в раковине, какой-то старой сцены. Наверное, если бы не тот парень всё было бы по-другому. Его звали Марк Кинтер. Лучше я дам ему слово.
Слово Марка.
В жизни мне всегда не везло. В детстве для меня удачей было любое утро. С возрастом…ничего не изменилось. Разница между неудачником и мной такая же, как и между рыбаком и человеком с удочкой.
Я не спал уже дней шесть. Дома не был две недели. Мелочь в карманах подходит к концу. Придорожные кафе встречаются всё реже, а шлюхи становятся всё дешевле на вид. Всё говорит о том, что скоро меня ждёт провинциальный городишка.
Основная масса населения таких городов это среднестатистические домохозяйки. Они всю жизнь проводят за плитой. Ждут своего менеджера средней руки на белом принтере. Их плоть – это хлеб корпораций. Их кровь – это смесь моющих средств и дешевого вина. Алгоритмы заменили им мозги. Потребление заменило им жизнь.
Они невыносимы.
Вдали виднеется полоска дыма. Кто-то потерял дом. Или Жизнь. Кто-то получил медаль «пожарник месяца». Всё это материально и созидательно.
И очень глупо.
К счастью я совершенно чётко не имею понятия о том, где я сейчас. Какое это шоссе. Какой это промежуток моей жизни. Я бесцельно сломал свой мир. Никакой реальной материи и созидания. Я создал ничего. Я эволюционирую деградацией. Ну, разве это не искусство? Разве оно не так же стремится к совершенству и не имеет практического применения?
Совершенство может быть и со знаком минус.

VI

Когда я пришёл в этот городок, то понял, насколько я был прав. Сплошная газетная скука и журнальная апатия. Ничего настоящего. Но вот парк. Там, что-то происходит. Я слышу. Чувствую. Иду.
Нагреть солярку на медленном огне. Добавить в нее постепенно хозяйственное мыло. Такие интересные бумажки в руках взволнованных детей. Зачем они? Откуда?
Иду по невидимому следу. Вижу ракушку какой-то заброшенной сцены. Две фигуры. Чёрная и белая.
Как на старых фото.
-Это ваши бумажки?
-Ага.
-Зачем они?
-Так мы делаем будущее.
-Даёте настоящие знания.
-Создаём плацдарм для эволюции.
-Хотите сделать сразу нечто важное?
-Что?
-Человек не должен зависеть от денег. Деньги делают государство. Мы должны положить конец насилия над Человеком.
-Как?
-Сожжём их. Взорвём здание централ банка.
-Ты псих.
-Просто мы одни нормальные в этом безумном мире.
-Ага.

VII

Слово Виго.
Прошла неделя. Мы Дома у Стеллы. Окна занавешены газетами. Я, Марк и Стелла. Сидим в уютном свете оранжевой лампы. Шутим. Смеёмся. Заряжаем магазины винтовок и пистолетов.
Мне уже не так скучно.
На кухне кипятится вода для кофе. В навесном ящике рядом с плитой остывает и настаивается тринитротолуол.
Марк, он такой интересный. Действительно умный. В отличие от меня он разрабатывал этот план годами. Я и Стелла. Мы станем просто его орудием для достижения Высшей Цели. Высшая цель? Нет, ну, конечно же, ему просто. Скучно. Как и мне. Но ведь мы вообще делаем, что-либо только потому, что скучно. Или хотим выжить.
Мы сидим на полу и попиваем кофеёк.
Руки в оружейной смазке. Стелла так смешно корчит мину от этого запаха.
Дура.
Мы сидим на полу и смеёмся. Весь мир существует вне нас. Он скучен. Мы движемся, а он стоит на месте.
Это, как тогда. В парке. Давно. Настолько давно, что я даже не знаю, было это на самом деле. Или это плод моего прокуренного воображения.
Падал первый снег. Мне было скучно. Парк был пуст и светел. Мне тогда было скучно по-другому, не как сейчас.
Я села на колесо обозрения. Снег на сиденье таял. От этого было ещё холоднее. Я поднималась вверх. Небо становилось ближе. Белое. Большое-большое. Там тоже было скучно. Как мне тогда, давно-давно, но не как сейчас. Мне стало очень спокойно. Я опускалась вниз. То, что я увидела, на это просто нельзя было не обратить внимание. Я опускалась со скоростью первого снега. Я всё ещё в движении, а остальная материя замерла мёртвым грузом где-то там. Это было чудесно.
Сейчас можно услышать лишь эхо того спокойствия. Наверное, потому, что это уже не в первой. Как второй поцелуй. Кто помнит второй поцелуй? Для кого он имеет значение? А отличается, чаще всего, от первого только тем, что он второй.

VIII

-Виго, это всё как-то… не правильно.
Она такая жалкая.
-Ты похожа на потерявшегося щенка. Иди домой щеночек.
Я хотела перешагнуть через труп охранника, но эта дура схватила меня за руку.
-Серьёзно! Это уже слишком!
-А что ты хотела?! Думала в игрушки играем?! Так и собиралась ходить по книжным магазинам и перекладывать библии в раздел научной фантастики?! Разве так делается революция?! Или иди со мной. Или оставайся тут.
Я открыла дверь парадного входа в здание централ банка. Сзади пистолет сняли с предохранителя. Я развернулась и направила нарезное дуло винтовки в рот Стелле.
-Давай лысый огрызок человека. Чего ты ждёшь? Слабо спустись курок? Ты глупа и безвольна. Бросай пистолет. И беги домой щеночек.
-Я не хочу стрелять.
-Я знаю. Я вижу это в твоих глазах.
Я смотрела в эти слезливые глазки сквозь прицел. Как они пылали страхом. Как ей тяжело было просто держать палец на курке.
-Мне страшно Виго. Пойдём домой.
Мне так же страшно. Даже сильней. Но это стоит того.
Каково это? Убивать.
-Прости меня подруга. Так надо. Кто если не я.
-Подруга? Ты ещё никог БАХ!!!
Я ещё не поняла, что произошло. Такое чувство… дуратское. Убивать легко. Просто спускаешь курок. И ты мертвее убитого тобой трупа. Ты всегда теперь будешь такой.
Ниже падать некуда.
Марк отключил сигнализацию и полностью обесточил здание. Теперь оно светилось лишь редкими вспышками моей винтовки. Настроения совсем нет. Уже как-то совсем. Плевать.
Взрывчатка заложена. Марк сказал, что его люди спрятали по всему зданию канистры с напалмом. Плевать.
Выхожу и нажимаю кнопку.
БАБАХ!!!
В знак победы над этим миром закуриваю. Сигарету поджигаю купюрой в сто долларов. Смотрю на это. Даже не знаю как назвать. И в голове рождаются строки
Красно-оранжевый крест
На грязно-зелёно бумаге
Пеплом плюётся в продажное небо.

IX

Сзади пистолет сняли с предохранителя.
-Марк, зачем? Зачем ты навёл на меня эту глупость.
Я не стала оборачиваться. Плевать.
-Всё просто Виго. Я агент федерального бюро отдела по борьбе с терроризмом. А этот взрыв… просто так надо Виго.
Это всё, что ты должна знать.
-Плевать.
-Ну, как скажешь.
БАХ!!!
Я увидела всё словно со стороны. Два трупа. Труп со старого фото.
И федерал.
Стелла стояла позади меня. С огромной дырой в башке. С вытянутой рукой и дымящимся дулом пистолета.
Больше она не могла говорить.
Кровь залила её белоснежное платье и белую, как снег кожу.
БАХ!

@темы: Авторское

---

[Виктор Форд]

БЕЗВКУСНАЯ КОСМЕТИКА

1

Передо мной длинный коридор с высокими потолками. По коридору мчится ужас на неприлично высоких шпильках. Металлические набойки её каблуков, ударяясь о пол, производят непереносимый шум. Моя мигрень превращается в агонию. Я должен терпеть и улыбаться. Улыбаться звону колец. Цепочек. Браслетиков. Каблучков. Терпеть ужас с отвратительной улыбкой. Её губы похожи на широко разорванный рубец.
Её имя звучит в каждом проклятии. Найдите в словаре «ненавистная жена». Найдите в словаре «душегубка» и в синонимах этих слов вы увидите имя моей любимой. Дэвалора.
Я веду убийцу моей жизни под руку. Дэва тараторит и тараторит. Моё лицо непроизвольно морщится от головной боли.
-Что такое дорогой?
Её слова для меня как лязг ломающихся листов металла.
-Всё хорошо дорогая.
Я улыбаюсь.
Хотя это больше похоже на оскал боли. Наверное, потому что это он и есть.
Вы не задумывались, что диаметр губной помады точно соответствует сорок пятому калибру?
Я жалок.
Мы садимся в порш семьдесят девятого года. Дэва всё тараторит и тараторит. Наверное, если постараться, то в её очаровательный ротик влезет целый кулак. Мы едем среди красивых высоких сосен. Гладкая дорога. Где то за болтовней Дэвы играет спокойная музыка. Солнце светит не очень ярко. Где то за вонью духов скрывается хвойное очарование утреннего леса. Такое ощущение, что она по ночам залазит в ванну из духов и спит там. Интересно, насколько далеко вылетят наши тела, если я дёрну руль, например, вправо?
И ещё вопрос.
Почему я этого не сделаю? Потому, что боюсь? Живя с этой женщиной, инстинкт самосохранения сам по себе отмирает. Почему я этого не сделаю?
-Дорогой, ты меня вообще слушаешь?
-Да дорогая.
Любимая всё тараторит и тараторит.

2

Наверное, стоит рассказать немного и о себе. Я родился из-за ряда исключительных обстоятельств. Концерт Kiss. Метадон. Кат. Быть может даже кокаин. И много, очень много пива Аббот Аллет. Затем шесть лет в городке домов на колёсах. Пока наш не разнесло взрывом газового баллона. А вместе с ним и моих предков. Затем детский дом при церкви «Любви Божей». Затем приёмная семья. Чудные люди. Миссис и миссис Броут. Эмили и Аделина. Говорят, старика Дарвина Броута хватил сердечный приступ, когда он узнал, что его доченька Эмили женится. Собственно после этого удара молодожёны и получили в наследство крупную компанию по производству бензопил. Конечно, тут не обошлось без какого-нибудь безымянного солдат удачи, но в наше время принято больше доверять бумагам, чем разуму и простейшей логике, не так ли?
Деньги и информация – оружие массового поражения, отныне и навсегда. Имея одно, ты непременно получишь другое, а умение распоряжаться и тем и другим даст тебе возможность поставить в ряд всех членов ООН и заставить прыгать каждого через обруч.
Что-то я отвлёкся. В столь богатой семье и воспитание я получил соответствующее. До сих пор писаю сидя.
Я точно не знаю, почему мне пришлось жениться на Девалоре. То ли это принесло многомиллионную прибыль. То ли спасло кого из этих двух лесбиянок от суда.
Я жалок.
Меня научили быть равнодушным к своей судьбе.
Много ли нужно лака для волос, что бы заполнить им лёгкие человека?

3

Вернёмся к порше семьдесят девятого года, который мчит среди сосен и медведей. Я и Дэва, мы едем в лесной городок. Там живут работники нашей фирмы. «Первое впечатление крайне важно» всегда говорит Аделина. Для этого мы и проложили прекрасную дорогу, по которой новые работники проезжают на комфортабельном автобусе. Мол, «Ахренеть! Если у них такая дорога, то и фирма просто потрясающая!».
Дэва занимается отбором персонала. У нас семейный бизнес. Хотя я являюсь чем-то средним между личным шафёром и туалетной бумагой.
Мои мамаши решили, что заниматься добычей леса тоже довольно выгодно. А ещё у них есть несколько фирм по пошиву фланелевых рубашек в клеточку.
Ну, вы понимаете, о чём я.
Я и Дэва, мы в кабинете приёмной комиссии. Большой стол, уютные кресла, громадное окно почти во всю стену. Первое впечатление крайне важно. Перед нами много мужчин. Бородатых и не очень. Есть и девушки. Только на работе, за заранее готовыми вопросами, Дэве хоть как то удаётся скрыть свою непроходимую тупость. Я стою рядом и держу сумку возлюбленной. Человек-вешалка-туалетная бумага. Около двух часов Дэва пытала вопросами этих бедолаг.
Предыдущее место работы?
Почему вы хотите работать именно здесь?
Насколько вы исполнительны?
Вы хорошо чувствуете себя в коллективе?
Страдаете ли вы, какими либо фобиями?
Склонны ли вы к агрессии? К апатии? К желанию заткнуть мой рот, который только и делает, что несёт какую-то чушь целыми днями напролёт?
Не знаю, какой была Дэва до свадьбы, но, наверное, дочь директора крупной компании по переработке мусора и должна быть капризной дурочкой.
Я и Дэва, мы идём по светло-серому коридору, несу сумочку кремово цвета. Жалюзи прикрыты совсем чуть-чуть, и солнце мягко струится в безжизненно прохладные помещения. Дэвалора за подбородок поворачивает мою голову к своей. Наши глаза встречаются, и я ещё раз понимаю, как они пусты. Мои глаза, в отражении её глаз.
-Ян, дорогой, ты ведь знаешь, как я тебя люблю?
-Конечно, дорогая.
Она знает, как это злит меня. Ей нравится, как дёргаются мои скулы от ненависти.
-Ну, вот и отлично, у меня есть для тебя работа.
-А почему её не дать кому-нибудь из тех людей, что были на собеседовании?
-Я не могу смотреть, как мой мужчинка сидит без дела.
Её губы впиваются в мои. Прокуренные зубы и дыхание, как воздух в водопроводе с застоялой водой. Я должен терпеть.

4

Ночевали мы всё в том же рабочем городке, в специально оборудованных для нас домиках. Наутро я узнал, что моя работа заключается в том, что бы сортировать важные бумаги, скреплять их стиплером, где это надо, отвечать на телефонные звонки, и всякой другой офисной мелочевкой. Заниматься очень важным делом. Представляете, мне даже дали секретаршу. Забавно. Как вам сидеть в душном кабинете целый день? А мне даже нравится. Ну, по крайней мере, звучит это хорошо. Я думаю. Когда я пришёл на рабочее место, то увидел там уже знакомую девушку. Не раз её встречал в офисе, когда волочился за моей Дэвалорай. Она мне любезно, с улыбкой, сообщила, что я займу её место. Затем показала, что бумаги из финансового отдела надо класть в зелёный ящик. Из отдела учёта хозяйственным имуществом в синий. И ещё некоторые неинтересные вещи. Под конец знакомство меня с кабинетом и моими обязанностями я свободно мог читать в её глазах боль. Нежелание уходить. Я видел, как она хотела остаться здесь. Я за подбородок поворачиваю её голову к своей. Её глаза слегка влажные. Они говорят «пожалуйста».
-Почему тебя увольняют?
-Я…понимаете, я не виновата!
Её голос полон слёз. А глаза кричат «ПОЖАЛУЙСТА!»
-Успокойтесь, не нужно…
-Я точно уверена! На все сто процентов, что не я ничего не перепутала! И этот долг не моя вина! Поним…понимаете?!
Её голос захлёбывается в слезах. Закрыв глаза руками, она бежит прочь по светло-серому коридору. Сильно ударяется лицом об угол. К счастью лицо не пострадало, так как оно было прикрыто руками. Она не могула видеть поворот. Девушка упала довольно комично, но улыбки у меня это не вызвало. Я думаю. Я хотел подойти и помочь, но она отмахнулась от меня рукой разбитой в кровь. «ОСТАВЬТЕ МЕНЯ!» кричали её слёзы сквозь голос полный отчаяния. Даже… возвращаться в кабинет, как-то не очень и хотелось. Но надо помнить, бухгалтерия – зелёный, хозучёт – синий. Бедняжка.
В кабинете просидел почти весь день. И за это время принесли всего две бумаги. Их надо было просто скрепить степлером. Почему-то мне стало обидно. Эти бумаги мне принесла моя секретарша. Ну, мне приятно думать, что она моя секретарша. Амаи, так её зовут, приносит мне только бумаги, что бы я положил их в коробки или скрепил, или подписал, а не кофе, и если я шлёпну её по упругой японской попке, вполне могу получить иск.

5

Дни текут довольно быстро. Солнце светит ярче. Трава зеленее. Просто Дэва уехала по каким-то делам в город. Наверное, к любовнику. Я заполняю бумаги. Отвечаю на телефонные звонки. С Амаи мы уже успели подружиться. Приятная девушка. Милые глаза. Очаровательные, слегка вьющееся волосы. Светло-зеленый костюм невероятно сочетается с её глазами цвета свежих листьев салата. Сегодня утром Амаи увидела синяки на моей шее. На том месте, где кончается затылок. Она спросила «Ян, откуда они у вас?». И что я мог ответить? То, что вечерами я запираюсь в ванной и сжимаю свою шею в том месте, где начинается шея? В ванну воды не набираю. Я сижу в керамической посудине за четыре тысячи долларов и сжимаю шею у основания. В том месте, где начинается затылок. Я мог бы не закрывать дверь. Я мог бы делать это в любой из других многих пустых комнат.
Я жалок.
Мне по-настоящему стало жаль себя. До слёз жаль. До скупой мужской слезы. Мужчины, который писает сидя. Я сидел и смотрел в бумаги, принесенные из отдела кадров. Амаи стоит рядом. Я не знаю, что она делает: остекленевшим взглядом смотрит на мои синяки, или судорожно бегает глазами по кабинету, в поисках хоть чего-нибудь на чём можно заострить внимание. Неловкая тишина медленно течёт холодным потом по японской тоненькой шейке. Кажется, уже день сменил ночь, которая сменила день, сменивший ночь, а Амаи всё ещё стоит рядом. Какого чёрта?! Я вижу, где кончается её зелёный пиджак и начинается юбка закрывающая колени. По неписаным человеческим протоколам она должна сейчас, не сказав ни слова, выйти, а потом неделю мы оба не посмеем посмотреть друг другу в глаза. Но по истечению этой недели неловкости всё станет на свои места. И что же вы думаете?! Эта японская дрань, в зелёном костюме, который так прекрасно сочетается с её узенькими глазками, кладёт руку мне на плечё и говорит «всё хорошо». В неминуемо оглушительной тишине я слышу, как вновь размыкаются её губы. ЗАМОЛЧИ ТВАРЬ! «расскажи мне, что это». ЗАЧЕМ?! ОБЪЯСНИ МНЕ, ЗАЧЕМ?! НУЖНО БЫЛО ПРОСТОЙ УЙТИ! Но нет, ты осталась. Азиатский кусок дерьма с такими красивыми чёрными волосами. Что я должен был делать? Ситуация вышла из под контроля. Мосты сожжены. И ЧТО, ЧЁРТ ПОБЕРИ, Я МОГ СДЕЛАТЬ В ТАКОЙ СРАНОЙ СИТАЦИИ?! Я резко встал. Стул, на котором я сидел, упал. Я схватил эти слегка вьющееся волосы и прошипел в ухо «нужно было просто уйти…тварь». Какого чёрта я делаю? Мои руки сами схватили нож для бумаг со стола и поднесли его к горлу Амаи. Какого чёрта я делаю?! Ещё всё поправимо. Я просто взорвался. Нужно положить нож на стол и всё будет хорошо. Паника комом встала в моём горле. «Ян, успокойся, я тебя понимаю, ничего страшного» НУ, ЗАМОЛЧИ! ЗАМОЛЧИЗАМОЛЧИЗАМОЛЧИ!!! Её сладкие губки говорят «Ян, я знаю, сейчас не время об этом говорить» через волосы, через рукоять ножа я чувствую, как всё самообладание сжалось в её кулачках. «Понимаешь… я…» По моей щеке стекает слеза. Моё тело двинулось вперёд. На выход из кабинета. В офисе царила мертвецкая тишина. Посмотрев на потолок, я вспомнил, что в коридорах нет камер. Солнечный свет лениво льётся сквозь жалюзи. Пахнет хвоей. Ни камер, ни людей. Значит никто нас не видит. Истерика бесполезна, если ты один. Что делать. Звук падающего ножа. Я готов убить всех. Эмили. Аделину. Дэву. Готов? Не дури Ян. Амаи берёт меня за плечи, разворачивает к себе лицом и смотрит в заплаканные глаза. Я не могу рассуждать адекватно. «Глупый… глупый Ян. Я люблю тебя, а что делаешь ты? Сам себя убиваешь». Девушка в светло-зелёном костюме прижимает меня к себе. Я чувствую, как по моему плечу текут слёзы из глаз цвета свежих листьев салата.
Новая жизнь?
Бред. Несусветный бред. Но я знаю, что теперь всё наладится. Всё будет по-другому. Мы начнём жить. Мои мамаши влиятельный сучки, но мы справимся. Будем бежать и бежать сквозь орды елей и медведей. Бежать всю жизнь. Загонять себя в иголочное ушко. Жить под открытым небом. Это ведь не романтично на самом деле. Я всю жизнь был на цепи. И не нуждался ни в чём. А сейчас мы будем бежать и бежать. Долго. Больно. Страшно. По настоящему.

@темы: Авторское

---

Торговец мечтами

[Эльстер]

Автор: Меркуцио Эрфе (Ки Крестовски)
Название: Торговец Мечтами
Жанр: драма, мистика
Размер: мини
Саммари: Англия, 19 век. Два брата-художника: талантливый и очень талантливый, любящий и завистливый, родной и приёмный. Их отец. И мистический персонаж, загадочный Торговец мечтами, подорвавший жизни всех троих. Печальная история о мечте, преданности и таланте.

Теперь, когда всё уже позади, мной начинает овладевать нехорошее чувство, что осталось мне недолго… Наверное, это чувство просто рождено тоской и безысходностью, владеющими мною в последнее время. Прошло уже много-много лет с начала этих трагических событий, сломавших всю жизнь мне и ещё одному человеку, поэтому мне кажется, что всё не может просто вот так закончится. Когда столько страдаешь, страдание становится единственной привычной формой существования. Поэтому, когда оно отступает, никак не можешь к этому привыкнуть…
Впрочем, зачем я себя утешаю?..
Я ведь прекрасно знаю, что для меня оно только начинается.
А всё ведь началось с него. С Торговца Мечтами.
Я помню ту хмурую ноябрьскую ночь 1873 года, когда впервые услышал о нём. Отец рассказывал мне про Торговца Мечтами, сосредоточенно смешивая порошок и масло для краски… Отец был знаменитым художником, он стал им ещё тогда, когда мы не жили в Лондоне. Моё детство прошло в провинциальном английском городке, немного захолустном, но тихом и довольно милом. Тогда мне было всего лет восемь-десять, не больше, но я уже начал осваить дело своего отца. Я уже умел смешивать краски и рисовать угольным карандашом. А несколько раз отец даже учил меня писать темперой.
Отец гордился мной, а я, в свою очередь, любил его больше всех на свете. В детстве я был готов на всё ради его улыбки или одобрительного кивка. А отец мечтал о том, что бы я стал его достойным наследником. И я успешно исполнял его мечту.
Наш маленький дом был миром гармонии. Это были дни абсолютного счастья.
О, если б я только знал, как горько мне придётся расплачиваться за них в ближайшем будущем!.. Я бы наслаждался каждым мгновением вдвойне! Но пршлого не вернуть.
В тот вечер за окном журчал дождь, и пламя свечей плясало на лице моего отца. В свете огонька его седые волосы отсвечивали рыжеватым, и казалось, будто пепел времени слетел с давно поседевшей головы, и волосы снова зарделись озорной рыжиной, как давным-давно, несколько десятков лет назад. Его глубоко посаженные глаза блестели, как два тёмных камня. Ещё я помню его руки. Такие широкие, они казались неуклюжими, громоздкими, словно их вырезал из дерева неумелыми ручонками начинающий ученик-столяр. Помню, я всегда поражался, как такие грубые руки умеют творить такие необыкновенно красивые вещи…
Вы поймёте, о чём я говорю, вы видели его картины. Они сейчас занимают самые почётные места в знаменитых лондонских галереях…
Так вот, он готовил смесь для краски и рассказывал мне о Торговце Мечтами. Он сказал, что это не человек, и не ангел, и не дьявол. Никто до сих пор не знает, кто он. Но он является к самым страдающим, в минуту полного отчаяния. Но только к тем, кто тревожится не из-за своей судьбы, а из-за судьбы другого человека. И он предлагает сделку – он исполняет самую сокровенную мечту того, за кого у тебя болит сердце. А взамен…
Тут отец почему-то замолчал.
«Что взамен, папа?» - спросил я, когда молчание затянулось.
«Взамен он забирает твою мечту, - ответил отец. – Самую дорогую и сокровенную… Он забирает её себе, и она никогда не исполняется».
Я задумался о том, какая моя мечта может быть самой сокровенной. Пока в этом мире был только один человек, за которого я был готов отдать её – мой отец. Но я мечтал лишь о том, что бы он мог гордиться мной. И он мечтал о том же самом. И что бы я смог предложить Торговцу Мечтами, я вись он ко мне? Ничего. Для этого мне нужно было обрести мечту, отдельную от мечты моего отца. Но разве может случиться что-то такое, что сможет разъединить наши с ним стремления?
И именно в этот миг, словно судьба решила посмеяться над моими мыслями, раздался стук в дверь.
Стук, который перевернул всю мою жизнь…
Отец открыл дверь. Сначала он никого не увидел, и решил, что над ним подшутили. Но тут чья-то маленькая ручка ухватила его за штанину. Он посмотрел вниз и увидел маленького мальчика, лежащего на пороге нашего дома. Мальчик был совсем малышом, примерно одного со мной возраста. Тогда он выглядел ужасно.
На нём были какие-то рваные лохмтья, насквозь мокрые от дождя, и потемневшие, как мне тогда казалось, о грязи, а на самом деле – от крови… Он прошептал в каком-то полузабытьи «О, сэр, умоляю вас, помогите мне, сэр…» и лишился чувств. Отец поднял его на руки и отнёс в дом. Там он раздел его, и я не смог удержаться от вскрика. Всё тело ребёнка было покрыто ужасными кровоточащими ранами.
«Присмотри за ним, - сказал отец. Он был бледен, но голос его звучал твёрдо. – Я иду за доктором. Молись Богу, что бы он не лишал жизни это невинное создание!» Так он сказал мне и скрылся в темноте дождливой ночи.
А я остался один на один с умирающим мальчиком. Тогда мне безумно хотелось удержать его от смерти. Но, как назло, все молитвы вдруг исчезли у меня из головы! Я не знал, что делать. Тогда, повинуясь какому-то внезпному порыву, я схватил его за покрытую синяками руку и горячо зашептал, что бы он не уходил… Я, как умел, своим нелепым детским языком расписывал ему всю красоту нашего мира и все радости жизни. Рассказывал ему о рассветах и закатах, о ласковых дождях и горячем солнце, о родителях, друзьях, братьях, сёстрах, о рисовании… Я не знал, чем ещё удержать его от смерти. И поэтому рассказывал обо всём, что привязывало к жизни меня.
В один момент, когда его дыхание стало немного слабее, мой взгляд упал на окно, и я вздрогнул. Мне показалось, что там промелькнула какая-то большая белая тень…
Но в следующую секунду дверь распахнулась, вошли отец и доктор. Я и думать забыл об этой тени. Доктор засуетился, стал накладывать ему повязки… Отец послал меня на кухню, заварить какие-то травы… Не помню уже, но мы всю ночь отчаянно бились за жизнь случайно попавшего к нам ребёнка. Позже я узнал, что по дороге доктор отдал распоряжение селянам обыскать все дороги в поисках раненых людей – он был уверен, что где-то неподалёку остались и его родители. Но никого так и не нашли.
Под утро утомлённые отец и доктор уснули. А я остался сидеть возле кровати мальчика. Не знаю, почему, но я чувствовал какую-то отвественность за него с того момента, как отец оставил меня присматривать за ним. Я сидел и смотрел на его измученное, отощавшее личико. Теперь щёки его порозовели и дыхание выровнялось. Смерть отступила под нашим отчаянным натиском.
Я пытался догадаться, что же такого ужасного случилось с этим ребёнком и его родственниками. И думал, что же будет дальше. Но я не боялся – я знал, что мой отец поступит достойно.
И вдруг его глаза распахнулись. Он увидел меня и растерянно уставился прямо мне в глаза. А я просто замер от неожиданности. Так мы, наверное, просидели несколько минут, пока мальчик слабым голосом не попросил воды. Я немедленно кинулся исполнять его просьбу. На кухне я увидел, что за окном уже вовсю светает.
Я принёс ему стакан и графин с водой. Он много и жадно пил, не говоря ни слова. Когда вода в графине закончилась, он попросил ещё. Я снова побежал на кухню за водой. Так он выпил пять графинов, а когда я пошёл за шестым, то увидел, что вода в ведре кончилась. Почему-то у меня не хватило духу будить прислугу, и я сам попытался вытащить ведро, собираясь принести из колодца ещё воды. Своей вознёй я разбудил отца.
Едва проснувшись, отец немедленно разбудил доктора, а сам отправился к колодцу.
Какое-то время я рассеянно бродил рядом с комнатой, где лежал больной. Я не входил, потому что боялся помешать взрослым.
Однако вскоре отец с доктором сами вышли. Вид у них был озадаченный. Отец подозвал меня к себе и очень серьёзно спросил:
- Скажи, Кристоф, ты говорил с этим ребёнком?
- Да, - ответил я, не менее озадаченный.
- И что же он сказал тебе?
- Ничего особенного. Просто попросил воды, и всё.
Отец с доктором мрачно переглянулись.
- Что-то случилось? – сдержанно спросил я, хотя внутри у меня всё звенело от любопытства.
- Мы пытались расспросить его о случившемся, - пояснил отец. – Но мальчик ничего не помнит. Абсолютно ничего! Ни прошлой ночи, ни своих родителей, ни даже их титула. Он словно потерял всю память о преженей жизни. Единственное, что нам удалось узнать, так это его имя – Джонатан.
- Конечно, потеря памяти не столь уж редкое явление, - заметил доктор, хмурясь и протирая очки. – Но вам с вашим почтенным отцом это обстоятельство создаст немало проблем. Однако есть и хорошие новости – жизни мистера Джонатана уже ничто не угрожает. Конечно, он потерял много крови, но уход и хорошее питание скоро поднимут его на ноги.
На этой ноте отец и доктор расстались, порешив, что обратятся с этим делом в полицию.
Полиция так же пребывала в растерянности. Тела его родителей так и не нашли, и личность мальчика так и не установили.
В конце концов, отец оставил его жить в нашей семье и дал ему нашу фамилию.
Так у меня появился младший брат.
В детстве мы были неразлучны. Когда он ещё лежал в постели, мы непрерывно поддерживали наше общение. Я часто показывал ему свои рисунки, и восхищение, сиявшее в его глазах, покорило меня. Я всегда был исключительно самовлюблённым человеком.
Мы много говорили, и в итоге стали настоящими друзьями. Поначалу казалось, что счастье в нашем доме расцветало пуще прежнего. Но не прошло и полугода, как его сладостные побеги начали стремительно вянуть.
Спустя три месяца после того, как Джонатан поднялся на ноги, он неожиданно заявил, что так же желает учиться ремеслу художника. Отец принял его просьбу с восторгом, а я лишь снисходительно улыбнулся. Моя гордыня не позволила мне отнестись к его желанию всерьёз. Я даже помыслить не мог, что этот ребёнок сможет когда-нибудь сравняться со мной.
Однако первые же его работы повергли нас с отцом в изумление. Джонатан рисовал ничуть не хуже меня. Отец восторженно отозвался о его таланте. Мальчик с сияющим взглядом обратился ко мне… но зависть тронула моё сердце, и я лишь холодно процедил «неплохо». Джонатан сразу же сник. Казалось, моё мнение волнует его гораздо больше отцовского.
Это было только начало. Спустя месяц упорных тренировок Джонатан не только догнал меня в мастерстве, но и превзошёл. У него действительно был настоящий талант. Он был художником от природы.
Казалось бы, меня должно было это радовать, но каждый успех приёмного брата приводил меня в неописуемый гнев.
Отец уделял нам поровну своего внимания, но мне всегда казалось, что Джонатану он уделяет больше. Не передать словами, что я чувствовал, когда отец увлечённо рассматривал его рисунки. В такие минуты мне хотелось сделать что-то ужасное.
Когда же к нам приходили гости, они всегда восхищались работами Джонатана несравненно больше, чем моими. Это ранило меня едва не до слёз. Я чувствовал себя униженным.
Прошло семь лет с момента нашей первой встречи, когда я вдруг окончательно и бесповоротно понял, что мне никогда не превзойти Джонатана. К тому моменту мы уже давно переехали в Лондон, и мы с братом поступили в художественную школу. Я прикладывал огромные усилия, стремясь обогнать Джонатана. Наверное, во всей школе не было учеников лучше нас. По технике мы уже давно сравнялсь, но дело было не в этом.
Сами по себе мои работы были безупречными, но рядом с картинами Джонатана они выглядели как чучело рядом с живой птицей. Они были слишком техничными, заученными, искусственными. Джонатан несколько отходил от академических правил, и всё же его картины были наполены необъяснимой живостью. Они были свежи и энергичны, словно созданное художником пространство «дышало». Нарисованные цветы благоухали, от неба веяло прохладой, а на деревьях словно плясали солнечные лучи. Я в толпе многих других с завистью смотрел на эти работы, каждая из которых выглядела отдельным миром, созданным заботливыми руками Джонатана.
Самое обидное, что ему, в отличае от меня, не приходилось прикладывать для этого никаких усилий. Каждая картина будто сама по себе рисовалась его кистью. Какая-то неведомая сила управляла руками этого юного творца, а он напевал и улыбался, небрежно нанося мазок за мазком…
Всё резко изменилось в нашей семье. Я стал вспыльчивым и раздражительным, был дерзким с отцом и грубым с Джонатаном. Отец сильно постарел за это время, и не мог защититься от моих безжалостных нападок. Джонатан всегда защищал его, проявляя при этом этом удивительную мягкость по отношению к нам обоим. Но каждое его слово, произнесённое с теплотой и сочувствием, выводило меня из себя стократ сильнее, чем самое страшное оскорбление.
Я ненавидел Джонатана.
Нет и не будет в мире человека, которого я бы ненавидел так, как его. Он отнял у меня всё!.. Любовь и внимание отца, моё достоинство, мою бескорыстность в работе. Хуже всего было то, что он делал это совершенно ненамеренно. Краем сознания я понимал, что он заслуживает всё это гораздо больше, чем я. Следовательно, я не имел права его ненавидеть. Но я слабый человек. Мне было проще винить во всём Джонатана, чем признать собственные недостатки и попытаться их исправить.
Но однажды случилось нечто совершенно удивительное. В нашу школу пришёл владелец элитной галереи. Он обладал необыкновенно утончённым вкусом. Все знали, что в его галерее выставляются лишь лучшие из лучших. Как мы узнали позже, он решил приобрести себе парочку произведений юных талантов, как образец ученической работы. Нагрянул он неожиданно. Ни студенты, ни заведующие нашей школой не успели как следует подготовиться. Он попросил отобрать работы пяти лучших учеников.
Учителя подняли суету. Такая неожиданная честь почти напугала их. Учеников и работы выбирали несколько спонтанно, но среди них оказались, разумеется, и мы с Джонатаном.
И когда этот человек ходил вдоль импровизированной галереи, он вдруг остановился напротив моей работы! Сердце моё отсчитало не меньше десяти гулких ударов прежде, чем он объявил, что покупает эту картину. Он спросил, кто автор этой работы, и, услышав мой голос, назвал цену. Услышав её, я чуть не потерял сознание. Это были очень большие деньги, обычно так платили только профессиональным мастерам! Дыхание моё сбилось, я не мог выговорить ни слова. Покупателя смутило моё молчание, он подумал, что я не хочу продавать картину и предложил повысить цену.
- О чём вы говорите, сэр! – воскликнул я. – Я с радостью подарю вам свою работу, ведь оказанную вами честь невозможно оценить никакими деньгами!
Он улыбнулся горячности «черезмерно пылкого юноши», как он назвал меня, и сказал, что всё-таки хотел бы выразить своё уважение таланту хотя бы финансовой поддержкой.
Я был безмерно счастлив. Деньги я взял, но отдал их в фонд учебного заведения. Они не имели для меня никакого значения. Крупная сумма согревала моё безмерное самолюбие, и это всё, что мне было нужно.
Вся школа кинулась меня поздравлять. Преподаватели – с гордостью, соученики – кто с искренней радостью, кто с завистью. Но последнее чувство мне было даже приятно. Мне льстили эти завистливые взгляды, мне было приятно осознавать, что эти люди понимают, насколько я выше их. Боже, каким же я был ничтожеством!.. Ну почему же всемилостивый Господь не сжалился над свои рабом и не открыл ему глаза раньше?!. О, жестокий рок!
Но среди всей этой толпы выделился лишь один человек. Это был Джонатан. Протиснувшись ко мне, он крепко пожал мне руку, а на его устах играла радостная и открытая улыбка! «Как я счастлив, Кристофер! Я всегда знал, что ты – лучший!» Вот что он сказал мне.
Меня словно ударили.
Я был уверен, что он завидует мне, злится, что оказался позади! Я хотел, что бы чувствовал себя униженным, обделённым, как я в своё время! Но нет! Ничего подобного! Он действительно искренне радовался за меня – сильнее, чем кто-либо в этой толпе. Да как он смеет радоваться моим успехам?! Во мне будто проснулся дьявол. Ярость вскипела с такой силой, что я едва сумел сдержать её. Наверное потому, что в это момент я вдруг понял, что в всех своих страданиях виноват только я сам. Вовсе не талант Джонатана, а мои собственные слабость, зависть и самолюбие делали меня несчастным.
Но у меня так и не хватило сил признать это.
И я возненавидел Джонатана ещё сильнее.
Когда мы вернулись домой, Джонатан, не силах сдержать своего восторга, побежал докладывать отцу о моём блестящем успехе. Я так же явился к нему, сдержанный и полный достоинства. Отец не выказал ни радости, ни удивления. Он лишь спросил, какую из своих картин я продал. Я описал её. Отец вспомнил, что видел эту работу, и хмуро покачал головой. Ни похвалы, ни тёплого слова я от него так и не дождался.
Я почувствовал прилив горького разочарования. Единственный человек, чьё одобрение мне действительно было нужно, так и не выказал его. Зато Джонатан трещал без умолку, расхваливая меня на все лады. Я был готов разрыдаться от досады. Ну почему всё не так, как должно быть!
Впоследствии оказалось, что эта картина была лишь началом моей шумной карьеры. Год спустя я снова увиделся с этим владельцем галереи. Я готовился стать выпускником, и он предложил купить у меня ещё несколько работ. Более того, он успел рассказать обо мне многим знакомым ценителям искусства, они все были впечатлены моей работой, и кое-кто уже подумывал о заказе. Я пришёл в восторг. А владелец сказал, что я самый одарённый молодой человек из всех, что ему встречались, и предложил постоянное сотрудничество.
Надо ли говорить, что я согласился?
Отцу, который неожиданно начал слабеть день ото дня, всё это почему-то не нравилось. Когда я самодовольно рассказывал о своих перспективах, он всегда молчал и неодобрительно покачивал головой. Я никак не мог понять, в чём причина такого поведения, но расспрашивать не осмеливался.
Зато Джонатан так и сиял. Казалось, это были не мои заслуги, а его. Он по-прежнему смотрел на мои работы с таким же восторгом, как и в первые дни нашего знакомства. А я по-прежнему злился на него, и на все его восхищённые отзывы отвечал лишь холодной вежливостью.
Джонатан окончил школу не так блестяще, как я, но тоже с успехом. Он был, фигурально выражаясь, на втором месте. Учителя так же хвалили его, но теперь, когда по школе поползли слухи о моей связи с владельцем элитной галереи, всё внимание доставалось мне. Я чувствовал себя настоящим Богом среди студентов, которые по-прежнему завидовали мне и восхищались мной.
И лишь над Джонатаном я никак не мог возвыситься. Ничто не могло опорочить это чистое сердце, и его детская радость не вызывала у меня ничего, кроме бессильной досады. Да простит Господь мою грешную душу!
После школы мы немедленно принялись за работу. Заказы и покупатели так и посыпались на меня. Я рисовал портреты влиятельнейших людей, и все салоны считали огромной честью приобрести мои работы. Не прошло и двух лет, а я уже был невероятно знаменит, не смотря на юный возраст. Я считался одним из самых лучших художников Лондона, и моя слава затмила даже славу отца.
Что до Джонатана, он так же писал портреты, но людей куда более низших сословий, и его работами интересовались лишь салоны и галереи среднего уровня. Для меня до недавнего времени это было абсолютным феноменом. Мне было больно смотреть на работы Джонатана, потому что эти были настоящие произведения. Шедевры с большой буквы. В них ощущалось прикосновение самого Бога. Мои работы были просто жалким ремеслом по сравнению с его картинами! И всё же вся слава доставалась мне, а не ему. Не будь моё сердце так отравлено к тому времени, я бы мог по-настоящему восхищаться Джонатаном, как художником. Но даже сквозь пелену зависти я не мог не видеть, что его работы стократ более достойны всеобщего восхищения, чем мои!
В чём же дело, недоумевал я тогда, неужели у общества настолько испорченный вкус?..
Хотя это меня мало волновало. Постопенно меня перестала волновать и завоёванная слава. Я же ясно видел свою бездарность рядом с талантом Джонатана, и мне было всё равно, что остальные не желают этого замечать.
Впрочем, лишь один человек видел превосходство Джонатана надо мной. Это был мой отец. Наконец-то я понял, чем он был так недоволен, когда узнавал о моих успехах.
Я так жаждал его восхищения, внимания, похвалы! Это был единственный что-то значащий для меня зритель. Но я не получал от него ничего. Все отцовские чувства он перекинул на приёмного сына.
Верно говорят, что больнее всего может лишь тот, кого по-настоящему любишь. Осенью 1886 года отец нанёс мне самый страшный удар.
Всю жизнь он хранил тонкое ювелирное изделие – кольцо с печатью в виде причудливого узора. Когда я был ребёнком, мы с ним могли подолгу разглядывать этот витьеватый рисунок, и каждый раз видели что-то новое. Однажды отец сказал, что отдаст мне это кольцо, когда я стану настоящим художником. Я пообещал себе сделать всё для того, что бы отец смог осуществить своё намерение.
И вот, летом 1886 года, неожиданно дала знать о себе чахотка, всю жизнь слабо тлевшая в теле отца. Он начал страшно кашлять, сначала простым кашлем, затем – с кровью.
Нас с Джонатаном серьёзно обеспокоило состояние отца, мы начали тратить огромные деньги на лекарства, докторов и сиделок для него. В ответ на все наши старания он лишь печально улыбался, и пытался уговорить не расходовать денег понапрасну. Но мы его, естественно, не слушали.
Не смотря на наши усердия, отец буквально таял на глазах. Последние два месяца своей жизни он провёл в постели.
В конце октября наступил тот печальный день, когда отец понял, что пришло его время покинуть этот мир. Ни врачи, ни лекарства уже не смогли бы ничего изменить.
Я и Джонатан с грустью провожали отца в последний путь, вместе сидя у его постели. Его сильно лихорадило, и он почти всё время пребывал в забытьи. Но в один момент, перед самой кончиной, он внезапно открыл глаза и посмотрел на нас с удивительной ясностью во взоре.
- Любимые мои Джонатан и Кристофер, - проговорил он слабым голосом. – Видит Господь, как тяжело мне разлучаться с сыновьями, дороже которых для меня нет никого на свете. Вы – единственное, что привязывает меня к этому миру, и лишь моя неизмеримая любовь к вам делает это прощание несвоевременным. Но я простой смертный, и не могу противиться Всеотцу, призвавшему меня к себе. Поэтому сейчас я должен сказать вам «прощайте»! Однако прежде, чем наступит этот горький миг, я хочу кое-что сделать. Кристофер, принеси мне резную шкатулку твоей матери.
Я исполнил приказание, и отец взял шкатулку дрожащими руками. Моё сердце подпрыгнуло в груди, когда я увидел в его старых пальцах то самое резное кольцо. Огромным усилием я заставил себя сохранить внешнее спокойствие. Неужели сейчас наступит момент, о котором я мечтал всю жизнь?..
И какое же я испытал горькое разочарование, когда отец протянул это кольцо растерянному Джонатану!..
- Я пообещал отдать это кольцо сыну, когда он станет настоящим художником, - молвил отец. – И им стал ты, Джонатан. Поэтому я передаю его тебе.
- Ради всего святого, отец, я не могу его взять! – сказал Джонатан. – Простите мне такую дерзость, но я уверен, что не заслуживаю этой чести. Настоящим художником стал мой почтенный брат, а не я!
Отец перевёл взгляд на меня, и глаза его погрустнели.
- Мальчик мой Кристофер, - сказал он печально. – Было время, когда я не сомневался, что однажды ты получишь это кольцо. Но гордыня и чувство превосходства погубили твой талант. Ты разучился рисовать ради искусства, ты стал рисовать только ради публики. Но истинный художник должен слушать Бога, а не человека. Если бы ты не гонялся за славой, не кичился своим даром, я бы с гордостью мог назвать тебя своим наследником. Но я ухожу с надеждой, что однажды тебе опостылят пустые рукоплескания, и ты сумеешь открыть свой настоящий талант! А потому не омрачай душу умирающего отца своим гневом, и прости мне мой поступок.
С этими кроткими словами он передал кольцо Джонатану.
Я не мог злиться на отца. И, как обычно, перекинул свои чувства на приемного брата. Он даже поёжился, словно почувствовав мою ненависть.
- Ныне же я оставляю вас, сыновья мои, - сказал отец почти шёпотом – настолько он был слаб. – Любите ваших родных и близких, чтите память ушедших родителей, и проживите эту жизнь скромно и достойно. Я буду молиться за вас – даже после смерти.
Так он произнёс свои последние слова и закрыл глаза. Не прошло и минуты, как дыхание его остановилось.
В тот день мы больше не разговаривали с Джонатаном. Я метался по своей комнате. Боль и отчаяние бушевали в моей душе. Скробь по ушедшему отцу мешалась с досадой. Я разочаровал его, и у меня уже не будет шанса исправить это! А виноват во всём Джонатан. Если бы он не появился в нашей семье, этого не случилось бы!
В таких мыслях, полных печали и гнева, я провёл тяжёлую одинокую ночь.
Последующие три дня мы с Джонатаном были заняты организацией похорон, и мне было не до ненависти к младшему брату. Однако на сердце у меня было тяжело.
Нам не повезло – в день похорон разыгралась настоящая буря, поэтому они вышли короткими и сумбурными. Священника почти не было слышно из-за шума ветра и дождя, гости не смогли даже как следует попрощаться с умершим. Ливень хлестал со страшной силой, в тёмных тучах гремел гром и сверкали молнии. Цветы, которые принесли на отцовскую могилу, разлетались в разные стороны под порывами ветра.
Мы с братом вернулись домой поздно вечером, промокшие, усталые и совершенно опустошённые. Не переодеваясь, мы прошли в гостиную, и рухнули там на кресла. Подоспевшя домохозяйка даже не сделала замечания, что наша мокрая одежда портит обивку – настолько подавленный у нас был вид. Она принесла нам по чашке горячего чая, но мы к нему не притронулись. Мы просто сидели молча, погружённый каждый в свои невесёлые мысли.
Тишина становилась гнетущей, и Джонатан сказал:
- Мне будет не хватать нашего отца.
Я ничего не ответил, но старая ненависть вдруг кольнула меня в сердце.
- Хотя он и завещал нам чтить его память, - грустно продолжал Джонатан, - я всё же не могу принять его бесценный дар. Я не считаю его щедрые похвалы справедливыми. Настоящим художником, которым наш род будет гордиться, стал ты, а не я. Поэтому я хочу отдать то, что по праву принадлежит тебе!
Он пдошёл ко мне и протянул кольцо.
Какое-то время я сидел, как громом поражённый. На секунду меня охватило раскаяние за то, что я злился на этого благородного и бескорыстного человека, но лишь на секунду. А когда она прошла, мне на глаза словно красная пелена упала. Все прежние тёмные чувства нахлынули на меня с новой силой.
Я вскочил с кресла и ударил Джонатана по руке. Кольцо со звоном улетело в угол. Я ожидал всплеска злости со стороны Джонатана, но посмотрел на меня испуганно и растерянно, словно недоумевая, чем он вызвал мой гнев.
Этот невинный взгляд взбесил меня ещё больше.
- Да как ты смеешь! – вскричал я. – Ты издеваешься надо мной?! Хочешь, что бы твоё милосердие всё время напоминало об оскорблении, которое отец нанёс мне перед смертью?! Лучше радуйся тому, что ты добился своего – вся любовь единственного человека, который что-то значил для меня, досталась тебе!
Это были жестокие слова, но в тот момент я был непомерно рад их жестокости.
- О чём ты говоришь, Кристофер? – болезненно спросил Джонатан. – Я никогда этого не хотел!
- Не смей мне врать! – бросил я в ответ. – Ты всегда слушался только отца и потокал его требованиям! Ты выслуживался перед ним! Ты никогда не пытался стать истинным, настоящим художником, и все тёплые слова, которые сказал тебе отец, были пустой лестью, благодарностью за твою собачью покорность! Я один из лучших художников Лондона! Я настоящий преемник семьи Моррисонов! А ты – всего лишь жалкий подкидыш, плод мягкосердечия моего отца, и тебе никогда не сравняться со мной! Никогда, понял?!
- Всё не так, Кристофер! – с отчаянием сказал Джонатан, но ничто уже не могло остановить моего безумия.
- Я ненавижу тебя, Джонатан! Лучше бы ты умер в тот день, когда мы нашли тебя!
Джонатан бросился ко мне, желая то ли ударить, то ли молить о прощении. Но я стремительно выбежал из комнаты, захлопнув дверь. Первое, что я увидел – лестница, ведущая наверх, в комнату моего отца. Я побежал по ступеням. Я не знаю, чего мне хотелось в тот момент. Мой разум отключился, и телом управляла лишь охватившая меня злоба. Я услышал хлопок двери и голос Джонатана, который звал меня, но я не слушал. Я пребывал в какой-то неистовой эйфории. Ярость подарила мне абсолютную свободу, вдруг освободив от всех страхов. Мне хотелось совершить что-то ужасное, безумное.
Окна в отцовской комнате были настежь распахнуты. Я услышал гром бушевавшего ливня за окном. Ставни громко хлопали от порывов ветра, лёгкие занавески так и плясали. Ведомый странным бесовским чувством, почти весельем, я перекинул ноги через подоконник и очутился на покатой крыше. Она была мокрой и скользкой, и всё же каким-то чудом мне без труда удавалось сохранять равновесие. Мои сапоги скользили по черепице, но без страха делал шаг за шагом. Вокруг меня ревел ветер, грохотал гром, а небо сверкало зарницами. Я подставил лицо режущим струям ливня и засмеялся. Я не боялся ничего! В своём гневе, безумстве и неистовстве я словно слился с этой бурей, я был един с нею, я стал её частью!
Я стоял на крыше, мокрый до нитки, раскинув руки и смеялся, смеялся страшным хохотом, словно сам Сатана вселился в мою душу – хотя, наверное, так и было. Мне хотелось целиком отдаться разъярённой стихие, разделить с ней свои горькие чувства и обрушить их на грешную землю с такой же неумолимой силой! Я почти ничего не видел, ослеплённый дождём, и всё же продолжал упорно идти вперёд и вперёд, пока не услышал отчаянный крик:
- Кристофер!
Я обернулся, вздрогнув от неожиданности, и едва не упал с крыши. Позади, всего в двух шагах от меня, стоял Джонатан. Мокрые волосы облепили его лицо, его шатало от порывов ветра, но в глазах горел упрямый огонь. Он протянул мне руку.
- Кристофер, остановись! Ты что, хочешь погибнуть?! Возьми меня за руку и пойдём обратно домой!
Я рассмеялся ему в лицо.
- Отец лишил меня дома, когда объявил своим наследником какое-то безродное отродье!
Я думал, что такое оскорбление пробудит наконец гнев в его сердце. Но ничто не могло заставить Джонатана проникнуться ненавистью! С изумлением я увидел жалость в его глазах. Это напугало меня.
- Пожалуйста, прекрати, - мягко попросил Джонатан. – Ты же знаешь, что говоришь неправду. Пойдём домой, брат! Ну же!
По небу прокатился оглушительный раскат грома. Даже я вздрогнул, но Джонатан по-прежнему спокойно стоял и протягивал мне руку. Я по-настоящему испугался его сочувствия, как демон боится церковного креста. Я сделал два шага назад и беспомощно крикнул ему:
- Отойди! Оставь меня!..
- Я не брошу тебя, - покачал он головой. – Послушай, Кристо…
Он не договорил. Маленький кусочек черепицы треснул под его ногой, и Джонатан соскользнул вниз. Прежде, чем упасть, он как-то беспомощно взмахул руками, пытаясь удержать равновесие. Две секунды я видел его развевающийся плащ, а затем услышал страшный звук, слышный даже свозь грохот бури – стук тела об землю. Я стоял на крыше, не видя ничего, кроме его поломанной фигуры на земле, и не мог поверить в случившееся.
Внезапно я услышал пронзительный крик. Кричала одна из служанок, выглянувшая в окно и увидевшая Джонатана на земле. Этот крик привёл меня в чувство. Заметив меня на крыше, она бросила на меня полный ужаса взгляд и скрылась.
А со всей возможной поспешностью добрался до окна, забрался в дом и помчался во двор, где лежал Джонатан. Он был весь в крови, но его грудь слабо вздымалась. Я подхватил его на руки и бросился на дорогу. Каждая секунда была на счету, а нам нужно было как-то добраться до доктора. Дорогу размыло, и я мог идти с трудом, от тяжести бесчувственного тела у меня онемели руки. Внезапно сквозь завесу ливня я увидел небольшой экипаж, запряжённый двумя лошадьми. Я бросился чуть ли не под копыта, кучер едва успел натянуть поводья. Дверца открылась, и оттуда выглянул благочестивого вида седой мужина. Упав перед ним на колени, я взмолился о помощи. Он оказался добрым человеком, и согласился отвезти нас с братом к дому доктора.
Прислуга долго не хотела пускать меня к доктору – ведь было уже далеко за полночь, - но вид умирающего Джонатана тронул её, и он согласилась разбудить своего господина. Доктор пришёл незамедлительно. Быстро окинув взглядом Джонатана, он велел мне подождать в гостиной, а сам отнёс его к себе в кабинет.
До самого утра я просидел в доме доктора ни жив, ни мёртв. В душе моей не осталось уже ни злости, ни скорби, только ужасное чувство вины, терзающее мою грудь раскалённым ножом. Когда доктор пришёл ко мне, уже занимался рассвет, но утро было серям и пасмурным – дождь так и не кончился.
Вид у доктора был очень усталый.
- Я сделал всё, что мог, - сказал он печально. – Но не хочу тешить вас призрачными надеждами. Повреждения слишком серьёзные, и вряд ли пациент протянет ещё хотя бы сутки. Сейчас слишком опасно подвергать тело передвижениям, поэтому пока он останется у меня. Вы тоже можете пожить здесь какое-то время, пока ситуация не прояснится.
Я поблагодарил доктора, как мог и вышел на улицу. Как мне хотелось, что бы дождь смыл всё горе прошлой ночи!
Я немного отошёл от дома, упал в придорожную грязь и разрыдался. Я привык считать, что ненавижу Джонатана, но я никогда не желал ему смерти. Я знал, как он любит жизнь и окружающий мир. Он не заслужил такого! Ну почему так случилось?! Я должен был умереть, а не он!
Так я думал, лёжа в грязной луже, позабыв о всяком достоинстве, и плача, как маленький ребёнок. Я уже не знал, что должен делать и чувствовать.
Как вдруг услышал глубокий, ясный голос над собой:
- Господь устроил человеческую душу слишком сложно. Люди не могут понять даже сами себя, что уж говорить о других?..
В изумлении я поднял голову и посмотрел на стоящего перед собой человека. Он был очень высоким. На нём был белый плащ, на котором не было ни единого пятнышка грязи, несмотря на дождь. На голове – такая же белоснежная широкополая шляпа, и длинные волосы его тоже были такими белыми, что нельзя их было назвать даже седыми. Его лицо закрывал широкий шёлковый шарф, поэтому я мог видеть лишь тёмные глаза непонятного цвета. Я был так потрясён, что даже перестал плакать.
- Кто вы? – робко спросил я незнакомца. – Вы – ангел, явившийся за безгрешной душой моего брата?..
Тот рассмеялся, и от его смеха меня бросило в дрожь.
- Нет, - сказал он. – Но однажды я был ангелом-хранителем твоего брата, и спас ему жизнь.
- Кто же вы? – повторил я свой вопрос.
- Сдаётся мне, ты догадываешься, - усмехнулся белый незнакомец. – Ты много слышал обо мне, и однажды нам даже довелось увидеться. Тогда, в тот день, когда Джонатан стал твоим братом, ты видел меня. Помнишь?
Я вспомнил белую тень, мелькнувшую за окном, и меня затрясло.
- Вы – Торговец Мечтами? – с трепетом сказал я.
Он снова рассмеялся.
- Верно. Это я. Неожиданно, правда?
- Но зачем вы пришли? – спросил я беспомощно. – Зачем вы пришли ко мне – разбитому и сломленному человеку, которому уже нечего желать и нечего предложить взамен?
- Ах, вот как ты говоришь, - сказал Торговец Мечтами. – Ну что ж, тогда я тебе кое-что расскажу. Возможно, после этого ход твоих мыслей несколько изменится.
Ты неспроста увидел меня в тот день. Я ведь связан с твоим братом очень давно – и тогда я пришёл, что бы исполнить контракт, заключённый с его отцом.
- С отцом Джонатана? – недоумённо переспросил я.
- Да. Он происходит из богатого и знатного рода. Но мальчик родился смертельно больным. Никакие доктора не могли ему помочь, и стало ясно, что через несколько лет он умрёт. Джонатан случайно узнал об этом за год до встречи с тобой. Тогда ему было всего семь лет. Он схватил своего отца за руку и заплакал, говоря, что не хочет умирать. Отцовское сердце разрывалось на части от боли, но он ничего не мог сделать. Ночью он никак не мог уснуть, и вслух воскликнул, что готов продать душу дьяволу за спасение своего сына. Я услышал это, и явился к нему – я ведь всегда прихожу к отчаявшимся.
Но его душа была мне не нужна. Мне нужна была его мечта, взамен за которую я исполнил мечту его сына исцелиться и прожить целую жизнь. И он отдал мне свою мечту. Он всегда мечтал, что бы все близкие ему были живы и счастливы.
В тот день, когда я исполнял договор, все родственники и близкие отцу Джонатана люди погибли. По разным причинам – у кого-то был пожар в поместье, кто-то обанкротился и покончил собой. Поэтому у самого Джонатана не осталось никого. На экипаж их семьи в тот вечер напали грабители и убили родителей Джонатана. Самому мальчику удалось спастись. Я великодушно лишил его воспоминаний об ужасной участи его родственников, что бы он мог начать жизнь заново, без оглядки в прошлое.
Так он попал к вам.
И первый человек, с которого началась его новая жизнь – это ты, Кристофер Моррисон. Именно ты поддержал его волю к жизни, когда он ещё был без чувств. Именно тебя он увидел первым, когда открыл глаза. Именно ты стал его источником всех его радостей, когда он был прикован к постели. Ты подарил ему новый смысл жизни – рисование.
И он любил тебя, больше всех на свете. Наверное, даже больше, чем ты любил своего отца.
- Но почему?! – не сдержавшись, воскликнул я. – Почему меня, а не отца?! Ведь он сделал для Джонатана гораздо больше меня!
- Потому что любовь не выбирает. Она просто приходит, и всё. И ты, сам того не зная, сделал для Джонатана больше, чем кто-либо другой, даже отец. И он любил тебя всем сердцем, чисто и бескорыстно. Но он видел, как ты несчастен рядом с ним. Джонатан знал, что ты мечтаешь превзойти его. Он очень хотел, что бы ты был счастлив. И я пришёл к нему. Джонатан заключил со мной контракт, продав свою мечту в обмен на исполнение твоей.
- Что же это была за мечта? – с ужасом спросил я, уже понимая, каким будет ответ.
- Он мечтал, что бы ты любил его, так же, как и он тебя, - сказал Торговец Мечтами. – И его мечта, как ты сам понимаешь, не исполнилась. Но он отдал её зря – потому что ты сам не понимал, чего хочешь. Я дал тебе всеобщий почёт и признание, пусть и незаслуженные. Но оказывается, тебе и их было мало! На самом деле ты хотел поменяться с Джонатаном местами. Ты хотел быть настоящим талантом, пусть и не признанным, а Джонатана мечтал видеть в качестве завистника. Но я не мог отобрать ни талант Джонатана, ни чистоту его прекрасного сердца. Такие вещи не в моей власти. Поэтому он отдал самое дорогое зазря. Чернота твоей души разрушила все его светлые стремления.
Торговец Мечтами вздохнул, и его глаза наполнились непередаваемой грустью.
- А ты ведь знал, что сам во всём виноват, Кристофер. Знал – но что-то в тебе упорно сопротивлялось этому знанию. Тебе всего-то и нужно было, что избавиться от своей бессмысленной зависти. Но ты пожелал быть слепым. Так расплачивайся же.
- Прошу вас, смилуйтесь надо мной! – простонал я, окончательно сломленный этим ужасным рассказом. – Зачем вы здесь? Чего вы хотите?
- Хочу дать вам шанс спасти свою грешную душу, мистер Моррисон. В Джонатане до сих пор тлеет желание жить и быть счастливым.
- Я бы хотел попросить вас исполнить его мечту, - сказал я. – Так же, как я бы хотел попросить вас исполнить его прежнюю мечту о моей любви. Но чем же я могу заплатить?! Мне уже нечего желать, кроме смерти!
- Не лгите мне, да и самому себе тоже, - сказал Торговец Мечтами. – Я ясно вижу все ваши мечты. Вы хотите вернуться домой вместе с Джонатаном и начать всё заново. Вы хотите рисовать – пусть не так хорошо, как раньше, но честно и оригинально, как Джонатан. Вы хотите быть счастливым и жить в согласии вместе с единственным родным человеком. В обмен на всё это я могу исполнить желания Джонатана, и избавить вас от вечных угрызений совести, благо что она у вас ещё осталась. Но готовы ли вы на такую жертву?
- Я в любом случае обречён на страдания, - ответил я. – Так пусть же хоть Джонатан будет спасён! Пожалуйста, отнимите у меня всё, что вы перечислили, но сделайте моего брата счастливым!
- Хорошо, - задумчиво ответил Торговец Мечтами. – Я вновь спасу ему жизнь. Но, учитывая то положение, в котором вы окажитесь, ваша любовь будет ему в тягость. Поэтому, что бы избавить Джонатана от мучений, я избавлю его от любви к вам. Так вы потеряете единственного человека, которому вы дороги. Вы согласны, мистер Моррисон?
- Да, - с отчаянием сказал я, опустив голову. – Заберите у меня всё, только сделайте Джонатана счастливым!
В этот момент Торговец Мечтами посмотрел на меня с теплотой и даже сожалением.
- Вы хороший человек, Кристофер. Мне искренне жаль, что мне придётся так с вами поступить, отняв даже последнюю радость в жизни. Протяните руки.
Я хотел уже покорно исполнить его приказание, но в последний момент сказал:
- Могу я задать последний вопрос?
- Что ж, задавайте.
- Скажите, кто вы?
Его взгляд снова погрустнел.
- Я тот, кто думал, что сможет сделать людей счастливыми. Я знал, что бесполезно исполнять желания самих людей – почти все хотят денег или власти. Но я подумал, что если я стану исполнять желания тех, кто им дорог, то помогу стать им чище. Однако плата за такой бескорыстный поступок оказалась слишком жестокой. Мои стремления оказались ошибкой, и поэтому я прекращаю свою деятельность. Мне придётся отправиться к вышестоящим и держать ответ за свои самонадеянные поступки. Так что человечество больше никогда не увидит Торговца Мечтами.
Он печально усмехнулся.
- Благими намерениями вымощена дорога в ад. Истоки зла лежат в добродетели, как бы страшно это не звучало. Ваш брат прекрасный человек – но именно его доброе сердце, за которое многие были готовы отдать самое дорогое, погубило стольких людей. Лучше никогда ему не знать об этом. Простите меня, Кристофер, от имени всех несчастных, в чью жизнь я посмел вмешаться. А теперь, протяните руки – и да поможет вам ваш Бог!
Не было ни боли, ни крови – просто вместо привычных кистей рук у меня вдруг оказались обрубленные культи.
Вот и всё. Не нужно отнимать у художника ни кистей, ни красок, что бы он перестал быть художником.
Это оказалось лишь началом. Вскоре доктор с изумлением заявил, что Джонатану стало гораздо лучше, и ничто не угрожает его жизни. Моим рукам он ничуть не удивился – оказывается, он с самого начала запомнил меня именно с такими руками. Похоже, таинственный Торговец Мечтами мог управлять ещё и памятью людей. Я не желал злоупотреблять гостеприимством благородного доктора, и отправился домой.
Там меня уже ждала полиция. Оказывается, её вызвала служанка, которая видела меня на крыше.
Был суд, и меня обвинили в попытке намеренного убийства. За это меня приговорили к десяти годам каторжной работы. Я плохо понимаю, в чём она будет заключаться – ведь у меня теперь нет рук. Так же, как я понял, меня лишают наследства моего отца. Так что я буду молиться о том, что бы эти десять лет тянулись подольше – ведь когда меня отпустят, мне будет некуда идти.
Похоже, мне придётся закончить жизнь нищим на улицах Лондона, вымаливая милостыню у прохожих.
Последний раз я видел Джонатана в суде. Он взглянул на меня всего один раз, и я поразился незнакомой холодности, мелькнувшей в его глазах. Сумеет ли он сохранить ту чистоту сердца, которой обладал раньше? Или я убил в нём всё хорошее той роковой ночью?
По окончании суда ко мне подошёл один из присяжных и сказал, что м-р Моррисон, мой младший брат, интересуется, не нужно ли мне что-то передать из дома? Я хотел было попросить бумагу, кисти и краски, но затем вспомнил о своих бесполезных культях и лишь покачал головой. Присяжный кивнул и исчез.
С тех пор я ничего не слышал о Джонатане.
Надеюсь, он счастлив.
А я сижу в холодной тюремной камере, и то и дело хочу потереть друг о друга руки, что бы согреться, а потом вспоминаю, что их у меня теперь нет. Наверное, я не скоро смогу к этому привыкнуть.
Да, Торговец Мечтами сдержал своё обещание – он действительно отобрал у меня всё.
И теперь единственное, о чём мне остаётся молиться, так это о том, что бы моя вера в Джонатана никогда не угасла. Потому что, не смотря ни на что, у меня всё же осталась одна-единственная мечта.
Не пожалеть о выборе, который я сделал.

@темы: Мифическое, Рассказ, Творчество, Философия, Чувства

---

[ErikaF]

Мой лорд, сегодня на часах – обрывки ночи.
Свечу позволите зажечь? Здесь слишком мрачно.
Один, на скрипке сквозняков, молитву «Отче…»
Вы повторяете опять, и это страшно.

Мой лорд, поесть бы Вам чуток, в вине нет истин.
Под звон хрустальной тишины, за что Вы пьёте?
Сейчас весь Лондон за окном в осенних листьях,
А Вы всё августом потерянным живете.

Мой лорд, набросьте же камзол себе на плечи
Здесь слишком холодно внизу, в подвальной пыли
Бывает, жизнь вонзает нож, но время лечит,
И даже рваная душа имеет крылья.

Мой лорд, и мне знаком горчащий вкус потери,
Клинок судьбы убьет одних, других лишь ранит.
Неужто, Вы сдались, мой брат? Не верю!
В груди монарха должен биться только камень.

(с) Deacon

@темы: Авторское, Воспоминания, Грустное, Личное, Мысли вслух, Настроение, Разлука, Смерть, Стихи, Творчество, Философия, Чувства

---

::Город прошлых лет:: глава 1

[Tonny_Sheanen]

Название: Город Прошлых лет

Автор: tonny_sheanen

Жанр: роман, драма

Краткое описание: 1920 год. В Америке полным ходом идет борьба с алкоголем. Однако никто не собирается ни закрывать питейные заведения, ни бросать пить.

Этим вечером в городе было жутко ветрено. Не спасали даже стены домов, которые стояли друг к другу вплотную. Сквозняк сновал меж ними и гонял по улице засыпающих на ходу прохожих. К ночи на улицах стало совсем безлюдно. И только сирена полицейской машины слышалась в отдалении.

Из-за угла одного дома на улице Морг показалась седая макушка Тауни. Её правый глаз был скрыт за кожаной повязкой.Она повертела головой то влево, то вправо и, убедившись в безопасности пути, крикнула кому-то за стенкой:

- Все чисто. Пошли.

За ней вышли еще двое молодых парней в черных плащах с воротником до ушей. В руках они несли массивный деревянный ящик, который на ходу чем-то гремел. Девушка шла к ним лицом и спиной к дороге, изредка оглядываясь, чтобы не оступиться. На ней так же был длинный немного не по размеру кожаный плащ, пола которого волочилась по дороге. Свою шляпу она прижимала локтем к боку.

На другой стороне улицы было бюро ритуальных услуг с вывеской «Похоронное Бюро сестер Крайс». Его витрины были оббиты черным деревом, внутри них траурно стояли деревянные и кованные могильные кресты. На двери висела табличка «Закрыто». Девушка нырнула в проезд за бутиком, откуда выезжали похоронные кортежи. Там был второй вход в помещение.

- Быстрее. Черепахи бегают быстрее, чем вы! Сюда! – послышалось из дверного проема запасного выхода. Там стояла женщина в сизом платке и рукой приманивала отчаянных.

Троица быстро проскочила вовнутрь здания. Парни поставили ящик у ближайшей стены и вскрыли его. Тауни встала рядом с женщиной и вместе с ней стала рассматривать содержимое. Оценив принесенное, хозяйка одобряющим взглядом окинула всех троих.

- Молодцы, ребята – сказала она - На этот раз вы постарались. Надеюсь, проблем не было… – она положила руку на плечо девушки, отчего та слегка дрогнула и напряглась.

- Нет-нет – ответила Тауни - Все прошло как по маслу – и притворно засмеялась – Нам даже платить ничего не пришлось.

- Это как же?! – женщина удивленно улыбнулась и подняла бровь.

- У меня свои методы.

- Ну ладно. Давай деньги сюда.

Тауни нашарила в кармане денежный сверток и протянула его женщине. Та развернула его и вы вытянула несколько крупных купюр. Получив заработанное, двое парней скрылись за дверью. Молодая и зрелая женщины остались наедине.

- Далеко пойдешь, Тауни. На твоих способностях вести переговоры и выходить целой из поножовщин можно далеко уехать. Я могу не беспокоится о преемнике.

- Спасибо, мам. Я не подведу тебя – после слов о невредимости Тауни неуверенно сглотнула и аккуратно поправила левый рукав плаща.

Она непринужденно уселась на стул перед рабочим столом своей матери и закурила. Женщина, видя порок дочери, захотела вырвать сигарету из её пальцев, но сдержалась. Не маленькая уже, пусть сама решает, чем себе крышу туманить. Она лишь неодобряюще скривилась, сняла платок с плеч и повесила его на спинку

стула.

Женщина выглядела вполне молодо для своего возраста. У нее были длинные черные здоровые волосы, которые дочь унаследовала от нее, ясные голубые глаза и вполне себе стройная фигура. Она была на десять сантиметров выше дочери, и все послеродовые отложения удачно компенсировались ростом. Но после того случая, когда её дочь раз и навсегда перестала быть красавицей, она носила исключительно строгие черные костюмы, которые превращали её фигуру в бесконечное черное пятно.

Её дочь больше была похожа на отца, чем на мать. У нее были его улыбка, его нос, его рост, но глаза, волосы, овал лица и фигура были от матери. Её волосы металлического оттенка – чтобы не сказать совсем седые – были аккуратно подстрижены в каре и всегда красиво уложены. И для всех было загадкой, кто её так напугал или почему она подкрасилась в этот цвет. Об этом она молчала. Но, конечно, больше волос всегда озадачивали шрамы на её лице. Тайна их появления была неведома как друзьям, так и близким родственникам Тауни. Все были обречены нести бремя её уродства вместе с ней.

- Как поживает наш бизнес-с? – спросила Тауни, выпуская дым.

- Вполне прилично – тихо ответила женщина, держа тяжелую голову на локтях. После длинного полного волнений рабочего дня она жутко устала – Очередная партия поступит вдогонку к твоей.- Прекрасно.

- А как дела с транспортом? Он у нас будет?

- А ты договаривалась о нем?

- Вчера днем я заглянула в офис к мистеру Фиджеру. Там его не было. Да что там говорить, там почти вообще никого не было! Сидел один… мямля. Пришлось к нему обратиться.

- Но он хоть позвонил?

- Сегодня вроде должен.

Женщины хором вздрогнули от неожиданного звонка телефона, стоявшего на рабочем столе.

- «Похоронное бюро сестёр Крайс. В последний путь первым классом» - привычно ответила на звонок женщина – Крайс-старшая у аппарата. Чем могу…

- К черту формальности, мадам Крайс – перебил её хриплый голос в трубке.

- Доброй ночи, мистер Фиджер – приветливый голос женщины сменился жестким деловым баритоном - Вы получили сообщение?

- Да. Хоть и от третьих лиц.

- Это не наши проблемы. Деньги нужны именно вам. А вместо того, чтобы работать на прямую, вы где-то прячетесь. Так не полагается, мистер Фиджер, нет?

- Приношу извинения за неудобства, мадам Крайс – человек некоторое время виновато молчал в трубку - Так, вы готовы к сотрудничеству?

- Мы готовы.

- Мои машины выедут со стоянки завтра ровно в полночь. Постарайтесь обеспечить безопасность маршрута.

- Ваши машины не пострадают. А вы позаботьтесь о сохранности груза.

- Си, непременно.

- Надеюсь на вашу добросовестность, мистер Фиджер.

- Принимаю вашу благосклонность в дар, мадам Крайс – короткие гудки.

Две последние фразы были традиционным прощанием в клане донны Крайс. Но когда мадам положила трубку на аппарат, Тауни уже не было в кабинете.

@музыка: Альфред Шнитке – Безумие

@темы: Авторское, Литература, Мафия, Город

---

Фиаско

[Эльстер]

Рассказ, написанный на той же волне, что и предыдущий. Но на этот раз более мрачный и сюрреалистический бредовый.
Саммари: Одинокая обезумевшая девушка каждый вечер выходит на улицы ночного города. И всё, что она несёт с собой - это боль и страдания...

Фиаско


О, этот бездонно-тёмный вечер, холодно-воздушный, влажный осенний вечер на выходе из подъезда. Этот ветер, что заставил её поёжится, плотнее запахнув кожаную крутку, восхитительно-ледяной, которому она с наслаждением подставит своё лицо! Рики выходит на ночные улицы – своё королевство. Здесь всё принадлежит ей!
И этот свет в окнах многоэтажек, и низкие уличные арки, весь этот бетон, вся эта мешанина из асфальта, плиточных стен, проволочной ограды, тумана фонарей и лунного света… Рики идёт по улицам, одинокая непровозглашённая королева ночного города, и ей кайфово, просто непередаваемо кайфово!
Рики не боится. Ни маньяков, ни бомжей, ни приставучих парней, ни ментов.
Потому что она – часть города. Она едина с ним. Он становится её хранителем, стоит ей ступить на шаг из подъезда, вплетаясь в его непередаваемо прекрасную атмосферу, где урбанистика тонко граничит с красотой ночной природы.
Здесь всё её, и она не боится.
Наоборот – её стоит бояться.
Если вы красивая девушка с русыми волосами до плеч и большими голубыми глазами на курносом миловидном личике, вам надо бежать, когда увидите её – тёмную худощавую фигурку в распахнутом плаще до пят и тёмным хвостом волос. Не смотрите на то, что она ниже вас ростом. Не поддавайтесь на приятный голос и обаятельную улыбку. Не обманывайтесь тем, что она – всего лишь девушка.
Это Рики.
Не надо ждать, пока она подойдёт к вам. Если бы вы стали к ней близко-близко и сказали бы «а ты помнишь Рени Энроуд?», вы бы увидели, как исказятся черты безмятежного лица в гримасу, какая судорогой сводит морды мёртвых животных – с оскалом и выползающими шарами глаз из глазниц. Вот тогда бы вы поняли, что не стоило этого делать.
Но вы этого и так не сделаете – и даже не потому, что вы не знаете, кто такая Рени Энроуд и почему ночная скиталица Рики не переносит её имени. Просто вы привыкли жить в уютном, добром мирке, где таким страшным вещам, как история Рени Энроуд просто нет места. А уж том, что нечто подобное может случиться и с вами, вы и предположить не можете. Даже если бы всё это начало происходить у вас на глазах, ваш мозг просто отказался бы воспринять это, как реальность.
Поэтому вы никуда не бежите, когда замечаете вдали эту фигурку. Да и с чего бояться? Время ещё совсем не позднее. Просто осень, поэтому темнеет рано. А вы возвращаетесь из магазина, у вас тяжёлые сумки. Вы купили много продуктов, наверное, что бы приготовить себе вкусный ужин. А может, не только себе, но и любимому человеку, с которым вы, возможно, живёте. Или даже целой семье. А может, у вас завтра гости? Иначе с чего вы накупили столько продуктов?
Вот вы идёте, и даже совсем не думаете о фигурке в распахнутом плаще, которая движется вам навстречу – нет, вы думаете о завтрашнем дне, о тяжёлых сумках, о ключе с брелком в глубине кармана, об учёбе или работе… И вдруг – оп! Ну надо же! Какая неудача… Порвалась одна сумка! И из неё покатились апельсины или помидоры – ну или что вы там предпочитаете, — разбилась об асфальт бутылка дорогого вина… Ай-я-яй, ну что за невезуха…
Но удивительно, фигурка в плаще, эта маленькая девушка с хвостиком чёрных волос, не проходит мимо! Она бросается к вам, и начинает помогать собирать продукты. Кстати, вы удивлены, что сумка порвалась? А она – нет. Ей так надо было, поэтому так и случилось. Нет, она не колдунья. Просто она – часть города, по которому вы идёте, не забывайте. Город сам подсказывает ей, что может сейчас случится. А она умеет слышать его послания и подстраивать под них свои цели. Они союзники.
Так вот, она немедленно бросается на корточки и начинает собирать разбегающиеся фрукты, овощи, консервы… Что вы скажите в ответ на такое? Вы ведь, наверное, не ожидали? Уж наверняка вы начнёте её благодарить, может, даже будете из вежливости щебетать что-то вроде: «Ничего, ничего, я сама справлюсь…» Но мысли ваши будут только об испорченных покупках, и стыда… Кстати, а перед кем стыдится-то? Тут, кроме, вас с Рики никого нет. Она-то знала, что здесь никого не будет. А вот вы не знали. И не заметили этого. И не заметите, потому что разве может исходить какая-то угроза от низкорослой худенькой девушки с чёрными волосами? Нет. Так зачем же обращать внимание на такие мелочи.
А она галантно скажет вам, что ей совсем не трудно.
— Вы, кажется, расстроены? – спросит она вежливо, почти по-джентльменски. – Давайте я помогу отнести вам сумки.
Вы запищите, начнёте протестовать, но вообще-то после такого огорчения вы очень хотите помощи и сочувствия. И вот какой прикол – Рики это понимает. Поэтому она сумеет вас убедить. Скажет, что ей всё равно сейчас нечего делать. Или что она не может бросить в беде человека. Возможно, слово «человека» она заменит на словосочетание «такую прекрасную хрупкую девушку». Рики безошибочно подберёт те слова, которые смогут вас уломать. Она это умеет. Не сомневайтесь.
И вот она возьмёт у вас порванную сумку и спросит, где вы живёте.
Вы скажите ей адрес или путано объясните словами, если у вас хорошая зрительная память. Вы будете идти, думая о чём-то своём, мимо потухших окон, за которыми люди спят и не видят вас. Рики будет шагать впереди. Она вам очень понравится. Вы и сами не поймёте, почему. Если вы болтушка, она легко и непринуждённо завяжет с вами интересный разговор. Если у вас будет настроение помолчать, Рики будет идти молча. Ваши каблучки или подошвы будут стучать по шершавому мокрому асфальту, и вы вдруг почувствуете себя необычайно комфортно рядом с этой странной девушкой.
Вдруг в какой-то момент она остановится и скажет:
— Я знаю более короткий путь до вашего дома. Сумки тяжёлые, может, воспользуемся быстрой дорогой?
И вы, конечно же, согласитесь. Вы последуете за ней так же доверчиво, как котёнок за мамой-кошкой. И вы даже не спросите маршрута этой дороги. Потому что, при всём вашем недалёком умишке, притуплённая ежедневным мусором из телика и интернета интуиция сумеет почуять в этой девушке дух самого Города – а разве можно не довериться Городу? Можно. И даже нужно. Но вы этого не поймёте.
Вы ведь ничего не боитесь. Но не потому что вы смелая. А потому что вы всего лишь хорошенькая златовласка с большими голубыми глазами, которая привыкла жить в пушистом розовом мирке, где нет ничего более страшного, чем прыщик на вашем смазливом личике. И вы ни хрена не понимаете. Потому и не боитесь.
Вы пойдёте за ней, за Рики.
Вы не будете знать, что в это время она вспоминает Рени Энроуд и те времена, когда она, Рики, была великолепной красавицей, чувственной и развратной, которой не мог отказать никто. Он была обольстительницей, не знавшей поражений. Она не была проституткой, но покорения, покорения людей, прекрасных и гордых, красивей, чем она сама – вот единственное занятие, которое она по-настоящему любила. Это делало её счастливой.
Но потом ей встретилась одна – та, которую Рики желала сильнее всех остальных. Но именно она ей отказала. Рики не знает этого, и никогда не узнает, но Рени Энроуд, да-да, та самая, что отказала ей, по природе своей была садисткой, особо извращённого и жестокого вида – ей нравилось ломать человека духовно, а не физически. Рени доставляло это наслаждение едва ли не большее, чем Рики – очередная сексуальная победа. Она знала, что Рики станет её последней жертвой и решила оттянуться, как следует. Рени отказывала ей вовсе не потому, что ей не нравилась Рики. А потому, что она знала, как почувствует себя Рики, когда Рени ей откажет.
Тонкие белые женские пальчики. Крутят ромашку.
«А давай погадаем, Рики. Ромашка уж точно не даст мне соврать. Давай! Я буду честной. Смотри! Любит…»
Дёрг лепесток.
«…не любит…»
Дёрг.
«…любит…»
Дёрг.
«…не любит…»
Дёрг.
«…любит…»
Дёрг.
«Ой. Смотри-ка. Не любит! Интересно, а почему это так? Кто это кого не любит? А? Как ты думаешь, Рики?»
Фиаско. Поражение. Полное и безвозвратное.
Такое не прощают.
Не должно быть в мире человека, который не пал бы к ногам Рики.
И Рики решила убить её своими руками, тем самым навсегда стерев след своего поражения с лица земли. Обратить в прах тот лавровый венок, до которого она так и не дотянулась.
Но Рени сыграла с ней злую-злую шутку, как умела она одна. Прекрасная девушка уже больше года медленно умирала от онкологии. В тот вечер, когда Рики пришла к ней, что бы стать убийцей, Рени перерезала себе вены бритвой в ванне, тем самым закрепив за собой свою победу над Рики. Венок ускользнул из её рук. А Рени ушла из жизни, ни о чём не жалея – жалкий остаток недожитых дней она променяла на смерть за любимое дело.
А Рики это нанесло удар, который её сломил.
Поражение было для неё настолько немыслимо, что это стало для неё концом.
Но надо было как-то жить. Надо было как-то сбегать от этой невыносимой боли от пережитого фиаско. И Рики нашла свой путь побега.
И когда вам, моя милая девочка, холодный клинок разорвёт надпочечники, вам не повезёт, и вы не умрёте от болевого шока. Вы ещё успеете почувствовать, как ваше тело валиться на землю, а чья-то рука хватает вас за голову, и прикладывает об асфальт с такой силой, что веки раздирает в кровавые лохмотья, а осколки крошащихся зубов протыкают язык и губы. Вы будете кричать скорее от ужаса, чем от боли, поэтому Рики придётся перевернуть вас и несколько раз вонзить нож в хлюпающий кровью рот. Ей этого будет достаточно. Она не обратит никого внимания на рассыпавшееся из ваших сумок барахло. Она просто возьмёт то, что ей нужно и уйдёт; нарочно оставив вас живыми, но перерезав на всякий случай сухожилия, что бы вы ещё были живы, когда с ближайшей помойки к вам поползут мягкие серые крысиные тельца, что бы съесть вас. И вряд ли вы вспомните, как в детстве вас до смерти напугал кадр из фильма, где пираньи живьём съели человека. Вы тогда плакали от страха, а рядом сидела ваша мама, прижимая вас к себе и успокаивающе гладя по головке.
Теперь если ваша мама и увидит ваш изъеденный скелет с наполненными кровью глазницами, она вряд ли прижмёт вас к себе и успокоит.
Бедная, бедная вы девочка, провинившаяся лишь в том, что ваши светло-русые волосы и большие голубые глаза напомнили Рики глаза и волосы той, из-за которой она стала тем, что она есть. Но не расстраивайтесь. Вы не первая и не последняя, кому суждено увидеть эту маленькую фигурку в длинном плаще на улицах ночного осеннего города. После вас ещё будут многие, очень многие, которые никогда не вернутся домой, к своим мамам, что бы те обняли их и погладили по головкам.
Кто знает… Быть может, душа Рени сейчас поёт и радуется. И никакой ад ей не помеха, если она видит, как её поступок повлиял на Рики, и сколько страданий она продолжает приносить людям даже и после своей смерти – и всем этим несчастным девушкам, и их родственникам, и самой Рики. Поверьте, если Рени это знает, то любой ад станет для неё раем. Она добилась своей цели, возможно, сама того не подозревая…
А что же Рики?
Рики живет. Ей просто больше ничего не остаётся. Жизнь в постоянном бегстве – от невыносимого, сжигающего мучения фиаско, которое уже ничто не может исправить. Потому что в глубине души Рики знает, что все эти девушки – всё равно не Рени. И их смерть не исправит её поражения. Но хотя бы это кратковременное забытье, которое позволяет ей не утонуть в бездне выворачивающего душу наизнанку мучения – ради этого Рики готова на всё.
И город её принимает. Потому что Город жаден. Ему нравятся те жертвы, что регулярно ему приносит Рики. Он готов ей помогать
До рассвета ещё далеко. Впереди почти целая ночь. Рики стоит на набережной, перегнувшись через перила, и бросает в воду камешки. Тонкие, округлые и белые. Галька, что ли?
Ох!..
Это же не камешки. Это женские пальчики.
Отрезанные.
И вот Рики стоит, кидает их в воду один за другим и едва слышно шепчет:
-…любит…не любит…

@темы: Болезнь, Суицид, Воспоминания, Негатив, Смерть, Город

---

Тёмная комната

[Эльстер]

Фэмслэш. Написано года три назад. Пожалуй, мой лучший рассказ на ЛГБТ-тему.

Вот и всё.
Вот ты и моя.
Так просто, верно?
Певичка ты моя ненаглядная. Птичка певчая, неугомонная. Мало тебе было нашей тёмной комнаты, да? Обязательно надо было лезть на сцену, на утёс над морем бушующих фанатов? Сколько тебе было лет, когда ты подсела на этот страшный наркотик – славу? Кажется, ты начала петь с пятнадцати или с шестнадцати…
Но всё когда-нибудь прекращается. Кто-нибудь сдёргивает нас с иглы. Врачи, родители, какие-нибудь там наркологи-хренологи. В конце концов, приходит смерть, и вкрадчиво шепчет тебе: «Хва-а-атииит…» Или просто сухо сообщает: «Пора».
Или же прихожу я.
А помнишь наш концерт, ну тот, первый?.. Когда мы совершенно случайно – блистающая небольшой, но яркой славой певица и случайно забрёдшая на концерт угрюмая урбан-бродяга – встретились в нашей первой тёмной комнате? Гримёрка, что ли, или костюмерная… Там было много каких-то дурацких картонных коробок, мы их все уронили в порыве страсти.
И так началось.
Странный союз. Ты — дочка богатых родителей, которая долгое время была примерной отличницей и думала, что в будущем станешь преподавателем экономики, но затем судьба закинула тебя на сцену, сойти с которой оказалось выше твоих сил. И я – бунтарка против всего мира, наркоторговка и машиноугонщица, обитатель обшарпанных переулков, где сточная вода капает на мокрый асфальт, и совокупляются помойные крысы.
Невероятно.
Просто невероятно, как в такой обстановке я сумела сохранить то, что люди теряют в самой рутинной жизни – преданность. Не знаю, как так получилось. Наверное, потому, что у нас очень устоявшийся коллектив. Мы – одна из самых грозных банд – что, думали в городе? Хо! – в стране! А когда ты член такой мощной команды, необходимо умение не только предавать, но и быть верным.
Да.
Такое сочетание противоположностей.
Ты никогда этого не понимала, птичка ты моя пустоголовенькая. Для нас, убийц и бандитов слово чести – не пустой звук. Да, у нас о ней другие понятия и представления, но мы умеем хранить преданность, если поклялись в ней! А вот ты, хорошая дочка двух толстосумов, видно, ничего не смыслила в этом. Не помещались такие сложные вещи в твоей хорошенькой головке. Вот и вышло то, что вышло.
Всё, чему ты была предана – так это рукоплескания этой безликой, единой массы, зомбачно раскачивающейся в такт твоим песням. Ты была предана ничему. Иллюзии. Тому, чего на самом деле не существовало. А вот всё остальное для тебя было лишь большой сценой с декорациями, где ты, как тебе казалось, выступаешь в главной роли. Наркотик – это ведь всегда то, что позволяет нам убежать от реальности в свои мечты, верно? И для тебя этим стало то мнимое обожание, которое дарила тебе публика. Это никчёмное сборище серых людей, готовых в любую секунду перекинуть свою любовь и внимание на кого-то, кто сможет затмить их прежнего кумира.
Но тебя вполне устраивала такая мимолётная любовь.
Ты всегда радостно выпрыгивала на сцену в своём неизменном имидже готической милашки, этакой Мисы-Мисы из этого дурацкого японского сериала, который я через силу смотрела из-за твоих уговоров. Единственное, что тебе было нужно – это что бы на тебя все смотрели, обожали, пытались дотянуться, и ещё больше начинали обожать из-за твоей недосягаемости, а затем бежали дрочить в туалеты и ближайшие подворотни. И плевать, что через неделю твой образ полностью сотрётся из их ограниченных умов, ведь поступит новая пачка таких же безликих обитателей зрительного зала, которые сделают тебя своей богиней на одну ночь. В этом вы с ними были похожи. Вам не нужны были вечные идеалы. Вы были, как бабочки, не засиживающиеся долго на одном цветке. Твои фанаты упархивали к новым звёздочкам, а ты – к новой публике.
Но потом появилась я.
За что я тебя любила, до сих пор понять не могу. Твои крашеные волосы, твой штукатурный макияж, нелепое шмотьё и деланно-инфантильное поведение, все эти истерики с текущей тушью, безумные капризы… У канарейки больше ума, чем у тебя, милочка. Но я всё это тебе прощала.
Ради моментов, которые я по-настоящему ценила.
Когда мы, закутавшись в одну куртку, октябрьской ночью торчали на крыше многоэтажного дома, пялились на мерцающие внизу огоньки города и тянули кофе из пластиковых стаканчиков. Когда бешеный ветер едва не сдувал меня с мотоцикла, а я даже сквозь кожаную косуху чувствовала тепло твоего тела, прижимающегося ко мне. А как мы, словно дети, устраивали водяные битвы в ванной, а потом смеялись над ломящимися в дверь соседями, у которых начинал протекать потолок – делали вид, что нас нет дома, помнишь это?
Что меня всегда в тебе удивляло, так это неизменная любовь к лесу. Ты всегда мне казалась городской девочкой, но почему-то ты любила часто гулять в лесу весной и летом, заткнув уши наушниками с тяжёлой музыкой. Да, на «Рамштайн», «Найтуиш» и рёв японских трансвеститов ты с радостью меняла пение соловьев, шёпот ветра и журчание ручья. Дура. Но ты правда любила лес, особенно деревья. Этого у тебя не отнимешь. У меня даже где-то валяется фотография, где ты, театрально закатив глазки, прижимаешься к стволу огромной сосны. Одна из моих любимых фоток с тобой, хоть ты и кривляешься на ней. Хотя ты всё время кривлялась, а я никак не могла втолковать, что тебе гораздо больше идёт, когда черты лица у тебя спокойны…
Ооо, ты любила фотографироваться, с твоим-то нарциссизмом. Но зачем-то на каждую фотографию строила рожи. Зачем? Неужели тебе это казалось настолько забавным, что ты не понимала, как уродуешь себя? Или просто старалась не выходить из имиджа маленькой глупенькой девочки, каковой себя мнила? В твои-то двадцать. Так что приходилось мне выкручиваться, что бы запечатлеть чистые, не перекошенные черты любимого лица. Ты не знаешь, но я тебя часто фотографировала, когда ты спала. Во сне ты была вообще красивей, чем в любое другое время. Спящая ты моя красавица…
А помнишь, как ты впервые пришла в моё убежище?.. Нет, не то, где я жила со своей бандой. К этим безнравственным насильникам я бы тебя ни за что не пустила, это тебе не милые мальчики, косящие под японских эстрадников. Это было моё личное, собственное, нет, не жилище, скорее комната отдыха. Ха-ха, смешно сказано… Но в ней не бывал никто, даже мои коллеги из банды. Я нашла её в одном заброшенном доме, который почему-то до сих пор не снесли. Это было единственное, что принадлежало мне безраздельно. Я провела туда электричество. Там была одна настольная лампа и магнитофон. Несколько книг – я, как то ни странно, люблю читать. Притащила туда раскладушку, что бы оставаться на ночь, когда тепло. На окнах без стёкол висели куски чёрного бархата, убогое подобие занавесок. Что поделаешь, я всегда была хорошим механиком, но плохой рукодельницей…
Тёмная комната. Так я называла это место.
Ты была первой и единственной, кого я допустила в мою тёмную комнату. В своё личное пространство, где на всём лежал отпечаток моей души, моей личности… У меня было много любовников до тебя, но ни с одним из них мы не занимались любовью в тёмной комнате – только с тобой… И минуты, когда ты, тихая и утомлённая, засыпала у меня на груди, а из щели занавесок падала полоска лунного света, пересекая твою щёку… Это были самые счастливые мгновения моей грёбаной жизни.
Мы не разговаривали после секса. С такой глупышкой, как ты, и поговорить-то было не о чем… В твоей крашеной головке едва хватало места для чего-то, кроме брэндов всякого шмотья и цитат из аниме-сериалов.
Так я думала… Пока ты не написала эту песню. Ты так и назвала её – «Тёмная комната». Песня «о двух истомившихся душах, нашаривших друг друга в темноте»… Песня тронула меня. Особенно после того, как ваш басист, гееватого вида барашек, сказал мне, что ты написала эту песню сама. И слова, и музыку.
Я почти поверила, что ты любишь меня.
Но всё выяснилось, когда нашу банду подставили. Босс просто продал нас – иначе и не скажешь. Видать, устал от буйной бандитской жизни и решил выйти на пенсию. Напали без предупреждения. Не выжил никто – кроме меня. Выход был лишь один. Мне нужно было бежать из страны.
В тот день у нас было назначено свидание. Ты, ни о чём не подозревая, листала мангу, сидя в тёмной комнате. Я ввалилась туда в разодранной одежде, с наливающейся густой кровью раной в боку и дымящимся пистолетом. Вопреки моим ожиданиям, ты не стала визжать и паниковать, а спокойно спросила, что случилось. Я рассказала тебе. И тут же предложила бежать со мной. Я была готова ради тебя хоть раненой мчаться на мотоцикле, отстреливаться от десяти нападающих сразу, кидаться под пули, что бы заслонить твоё нежное тело!.. Ты понимаешь, что я чувствовала в этот момент?!
Но ты просто повернулась спиной, что бы уйти. Словно и не было ничего. Ты же бабочка. Тебе не тяжело улетать с цветка, как бы сильно он тебя ни любил… И мне стало страшно. До тебя у меня никогда не было ничего подобного – и я знала, что не будет и после. И мне стало страшно. Я не хотела потерять самое дорогое, самое светлое и прекрасное, что у меня была…
Я падала перед тобой на колени, просила, умоляла. Я была жалка в своей любовной истерике. И ты засмеялась надо мной
И этого я не выдержала.
Ты была независима от меня. Я никогда не обладала тобой. Твой смех заставил меня осознать это, и осознание этого свело меня с ума.
До этого я прощала тебе все. Все твои бесконечные потрахушки со случайными фанатами – что парнями, что девушками, все измены, флирт у меня на глазах. Знаешь, почему ты так ценила всю эту мимолётную любовь фанатов и случайных любовников? Потому что за неё не нужно нести ответственность. Ты, в своём бескрайнем эгоизме, никогда не задумывалась о существовании такой черты характера. И не смогла оценить настоящей, искренней любви.
И я выстрелила.
Несколько секунд после грохота, ты смотрела удивлённо, словно заметила что-то необыкновенная. В глазах светилась несвойственная тебе ясность. А потом они быстро затуманились болью. Ты медленно и мягко упала на пол. Несколько секунд тихих предсмертных всхлипываний и рваного дыхания – и всё закончилось.
Я всё это время стояла неподвижно, забыв о ранении, о погони, обо всём.
Если это единственный способ сделать тебя моей, я им не погнушаюсь.
А теперь я лежу на той самой раскладушке, где мы столько раз давали волю нашей страсти, и прижимаю к себе твоё тело, которое уже потеряло последние капли живого тепла. Погоня не останавливалась, и скоро мои враги придут сюда, и тогда меня постигнет твоя участь – так что не горюй, ты будешь отомщена.
Но пока они не пришли, я буду перебирать губами твои волосы, пахнущие кокосом и твоей кожей. Не важно, сколько времени у меня ещё осталось. У меня теперь лишь одно предсмертное желание – пусть, когда загрохочет череда выстрелов, я буду всё так же ощущать этот лёгкий аромат и мягкость твоих волос под моими губами.

@темы: Любовь, Негатив, Смерть, Город, Предательство

---

[artery_blue]

Выдыхаю воздух клубами
Дым сигарет словно,
Поцелую нежно губами
Шелк твоей нежной кожи.

Мы одни на роскошной постели
Из холодного хрупкого снега,
Дотянуться бы нам до неба и..
Но опять, мы опять не успели.

@темы: Авторское, Грустное, Мысли вслух, Настроение, Разное, Стихи, Чувства

---

Весенний бал

[Варвара Лесная]

И снова здравствуйте. Небольшой такой рассказик, надеюсь, вам понравится. Внимание, вампиры!


Тихий стук каблучков. Касс входит в Большой Зал и замирает. Весенний Бал в самом разгаре. Звучит живая музыка, пары кружатся в летящем вальсе. Слышны смех, веселые переговоры. Вот Албена очаровательно улыбается своему кавалеру. Вот Танита покрылась ярким румянцем. Не иначе как Никос сказал ей что-то настолько приятное. Маленькая Сара бегает за большим догом Чарли и пытается повязать ему алый бант. В дальнем углу сидит Валери. Глаза ее немного печальны, маленькая ладошка лежит на заметно округлившимся животе. И все такое праздничное, красивое и яркое... Только что-то выбивается из всей этой идиллии. Касс закрыла глаза и вдохнула. Запах! Запах крови...
Распахнув глаза девушка увидела совсем не то, что секунду назад. Весельем тут и не пахло. Пахло кровью, болью, страданием. Девушка закричала.
Все, Албена, Танита, Никос и даже малышка Сара лежали на полу в лужах крови. А в дальнем углу... В дальнем углу кто-то страшно выл. Касс поборола страх и направилась туда. Валери даже не подняла на нее глаза. Женщина до крови прокусила губу, смотрела вперед пустыми глазами и скулила, как раненый пес. Она покачивалась из стороны в сторону, придерживая руками то, что осталось от ее живота. Кто-то разодрал чрево беременной женщины на лоскуты. Касс с ужасом смотрела на свою старшую сестру и не зала, как ей помочь.
- А вот и малышка Кассандра пожаловала. - Такой знакомый голос отразился от высоких сводов зала.
Девушка резко обернулась. Перед ней стоял красивый высокий мужчина. На вид ему можно было дать не больше 30. Касс невольно залюбовалась его аристократической бледностью, темными волосами и глазами медового цвета. Голос заставлял девушку дрожать. Она даже не смогла открыть рот, что бы ответить.
- Как тебе моя иллюзия. Не правда ли, она намного приятнее реальности? - Спросил мужчина, делая шаг навстречу. Касс замерла.
- Как? - у девушки резко пропал голос. Она заглянула в глаза чудовищу и окаменела.
- Не бойся меня. - Очаровательно улыбнулся незнакомец, подходя к девушке совсем вплотную. - Это же я, твой жених. Неужели ты меня не узнала.
Жених? Что за бред?! Касс нервно сглотнула и стала вглядываться в лицо. Оно показалось ей знакомым. Но вот откуда...
- Ты так ласково привечала меня в своих снах, - мужчина провел ладонью по щеке девушки и улыбнулся еще очаровательнее. В полутьме зала мелькнули значительно выступающие клыки.
- Теодор? - шепотом спросила Касс и вздрогнула. Ее Тео был милым и таким родным, красивым и нежным. А этот.. от него веяло могильным холодом и злобой. Прикосновения заставляли девушку трепетать.
- Узнала... - вздохнул Тео и прижался к губам девушки. Он был нежен, но в то же время настойчив. Касс ответила на ласки парня. Поцелуй был так приятен. В животе появились трепещущие бабочки. Окружающие девушку смерть и страдание тут же перестали ее волновать. Она была в объятьях того, кому так сладостно отдавалась каждую ночь.
Теодор прервал поцелуй и отстранился. Взгляд его стал резким и жестоким. Он оттолкнул девушку и усмехнулся.
- Какая ты. - Оскалился вампир. - Неужели тебя совсем не заботит, что наш маленький пир происходит на смертном одре твоих друзей. Смотри-ка, а твоя премилая сестрица пытается бороться. Но ей уже ничего не поможет.
За какую-то долю секунды Тео подскочил к все еще скулящей Валери и легким движением свернул ей шею. Касс смотрела на это затуманенным взором и глупо улыбалась. Она ничего не видела вокруг себя, лишь ощущала жар поцелуя на своих губах.
- Тео... любимый... - прошептала девушка, протягивая руки к вампиру. Тот лишь еще сильнее рассвирепел. Он подскочил к девушке и ударил ее наотмашь. Касс отлетела в сторону и упала.
- Ты... Ты... Ты такая же как и все люди. Ты думаешь только о себе. Тебе нет дела до других. Даже до сестры.. - вампир сорвался на крик и завис над девушкой. Только тут глаза Кассандры прояснились. Теперь она видела перед собой чудовище. Кровожадного вампира, лишившего жизни ее друзей. Хладнокровного убийцу.
- Боже... Боже... - зашептала девушка, приподнимаясь. Глаза застилали слезы. Она начинала осознавать, что произошло. Боль пронзила ее тысячью раскаленных игл. Она подползла к телу маленькой Сары и прижала кудрявую головку к своей груди. Дикий крик разорвал тишину Большого Зала. За этим криком скрылись шаги вампира и стук закрываемой двери.

Теодор вышел на улицу и вдохнул свежий весенний воздух. Он был рожден таким же, как они, обычным человеком, со страхами и желаниями. Он сам выбрал свой путь. Так же как и та златокудрая девчонка. Кассандре, которая считала себя взрослой девушкой, было всего пятнадцать.
- Наивная... - вздохнул вампир, оборачиваясь. - Зачем же ты меня так звала в своих мечтах. Неужели ты не знала, что мысли материальны.
Она ему нравилась. Ее чистота, невинность и легкомыслие привлекали старого вампира. Привлекали на столько, что он решился явиться по ее приглашению. Совершенно забыв про дикую жажду.. Пришел, глупец, и разрушил еще одну жизнь, прервав более десятка.
И теперь он уходил, сжигая мосты. Пламя быстро охватило все здание, уничтожая последние следы Весеннего Бала.

@темы: Мифическое, Авторское, Любовь, Смерть

---

Он. Она.

[artery_blue]

Большие мохнатые снежинки ложились на землю.
Она бежала по этому белоснежному покрывалу, состоящему из миллионов таких кружевных снежинок, наступая босыми ногами и оставляя маленькие следы с каплями багряной крови. По щекам текли крупные горячие слезы.
«Только бы успеть. Только успеть пока он снова не уснул беспробудным сном до утра... Обратно я точно не вернусь. Никогда..»
Она продолжала бежать. Дыхание было частым и прерывистым.
Добежав до его дома, она упала. Не было сил даже постучать в дверь. Она закрыла глаза, дрожа легла на снег и уснула.

***
Приближался рассвет. Он проснулся, улыбнулся. Но когда вышел на улицу, улыбка мгновенно пропала.
Он подбежал к ней, поцеловал в холодные синие губы.. Гладя ее по длинным светлым волосам, он плакал, безудержно плакал, понимая, что ее уже не вернуть.
«Какой же я дурак, если бы я только знал... Я бы обязательно дождался ее..»

@темы: Авторское, Грустное, Любовь, Мысли вслух, Смерть, Чувства

---

...

[artery_blue]

Когда на город опускается вуаль бессонной ночи,
И грохочут
В тиши лишь проезжающие мимо поезда,
Уже вовсю печаль на улицах
Хлопочет,
И укрывает пеленой наши дома.

Не хочет отпустить наше сознанье,
Расстаться с нами насовсем не может,
И тает все построенное мирозданье
Из-за одной лишь мысли, которая нас так тревожит

***

Ты высосал всю мою душу,
Ты выпил мою кровь до дна,
Была когда-то тебе нужной,
Теперь же выкинул меня.

Была твоей я куклой Вуду,
Теперь мертва я.
Я - фантом.
Я не прощу, я не забуду,
И обязательно приду в твой дом.

@темы: Авторское, Грустное, Мысли вслух, Настроение, Смерть, Стихи, Чувства

---

Моей принцессе

[Варвара Лесная]

Добрый день, дорогие друзья. Хочу представить вашему вниманию еще одну мою работу. Надеюсь, вам понравится.

Моя принцесса

Жила-была на свете прекрасная принцесса. Она была очень доброй и милой девочкой, с прекрасными мечтами и чистым сердечком. Королевство ее было совсем маленькое, но очень дружное и мирное. Жила она в красивом замке, с башенками и флагами, с резными оконцами и самым настоящим рвом. Только крокодилов там не было, а были лишь золотые рыбки, плескавшиеся в чистой воде.

Просыпаясь ранним утром, принцесса напевала незатейливую песенку, открывала окно и здоровалась со своим небольшим королевством. Она улыбалась ясному солнышку, приветливо махала рукой зверюшкам и весело подмигивала Нянюшке, копавшейся в саду.

Нянюшка просыпалась еще раньше принцессы, а порою и не засыпала вовсе. Она копалась в саду, выращивая прекрасные розы и клубнику. Или рассказывала сказки всем деткам королевства. Детей было не очень много, только Анна, Джул и Кевин, сын кухарки. Ну и конечно же принцесса. Они часто сидели у камина и слушали сказки про храбрых рыцарей, огромных драконов и великих волшебников. Дети ведь очень любят волшебство...

- Дядюшка, - слабый голосок моей племянницы оторвал меня от книги. - А как же принцесса сидела с кухаркиным сыном? Ведь это не принято...
- А ты как думаешь? - Я знал, что у малышки есть ответ на этот вопрос. Она была очень сообразительным ребенком. Даже сейчас, спустя много лет, я поражаюсь этому. Это был поистине светлый ребенок.
- Она была простой? Ведь не важно, кто ты и кто твои родители. Люди все одинаковые.
- Да, малышка. Все люди одинаковые.
Моя девочка улыбнулась мне слабой сонной улыбкой.
- Тебе уже пора спать, солнышко. А сказку мы дочитаем завтра.
- Спокойной ночи, дядюшка. - Пролепетала сонное дитя и закрыла глазки.
- Спокойной ночи, моя милая. - Я поцеловал ее в лоб и поправил одеяльце. - Сладких тебе снов.

Девочка сразу же уснула, а я сел в кресло в углу комнаты и лишь устало прикрыл глаза. Впереди была еще одна длинная, бессонная ночь.

Однажды в маленьком королевстве произошло чудо. Да-да, именно чудо. В королевстве появились гости. Их там никогда не было, и поэтому все были очень удивлены. Приятно удивлены. И даже восхищены необычностью и новизной. А гости были самые обычные - принц из соседнего королевства и его фрейлина. Нянюшка, знающая о порядках, принятых в соседнем королевстве, сделала почтительный книксен фрейлине и уважительно поклонилась иностранному принцу. А вот юная принцесса, воспитанная как обычная девчушка, завидев гостей из окон одной из башен, приветливо закричала и замахала рукой. Быстро сбежав по винтовой лестнице, запыхавшаяся и раскрасневшаяся принцесса распахнула двери гостиной и нетерпеливо произнесла.
- Добро пожаловать, дорогие гости. Мы очень рады вас видеть.
Фрейлина, высокомерная и чопорная дама, лишь презрительно фыркнула, а принц насмешливо оглядывал принцессу.
-Неужели этот маленький тайфун и есть прекрасная принцесса? Какой моветон.

Принцесса, не знавшая ни презрения, ни насмешки, даже не подумала о том, что ее гости чем-то недовольны.

Нянюшка пригласила гостей к столу, а сама направилась в кухню, что бы подавать. И тут юная принцесса поступила не по-королевски, чем вновь не угодила гостям. Она поспешила помочь нянюшке накрыть на стол, и стала раскладывать на столе салфетки и фужеры. На помощь ей пришла Анна, которая, почтительно склонив голову, забрала из ее рук приборы и сделала все сама, очень проворно и ловко. Уходя, Анна приободряющее подмигнула принцессе.
- А не изволит ли Её Величество переодеться к ужину? - удивленно и возмущенно спросила фрейлина.
- Садиться к столу в прогулочном платье? Какой моветон. - Фыркнул принц.

Смущенная принцесса извинилась перед гостями и отправилась переодеваться...

- Дядюшка, разве так можно? - Возмущению моей девочки не было предела.
- Милая моя, а разве они не правы? Ведь есть же принятые нормы поведения в обществе...
- Да, да... - перебила она меня. Она очень часто меня перебивала, словно зная, что я скажу дальше. - Но ты же сам учил меня, что в чужой монастырь со своим уставом...

Малышка закашлялась. Сильно и сухо. На ее ресничках появились слезинки, которые она поспешила скрыть от меня.

Прошло так много времени, но я до сих пор помню, как она скрывала любое проявление слабости и боли. Этот милый, добрый ребенок. Она так боялась сделать мне больно или просто огорчить меня. Она всегда и всем говорила, что ее дядюшка любит сильную и смелую племянницу, и поэтому ей нельзя быть слабой и трусливой. Я никогда не забуду, как она старалась быть сильной.

Все произошло внезапно. Она в один день слегла. Простуда дала тяжелейшие осложнения. Моя малышка держалась до последнего, и не показывала своей боли и печали. Лишь по ночам можно было слышать, как она тихонько плачет, думая, что никто этого не слышит. Она не хотела нас расстраивать и делать нам больно.

Принцесса плохо уживалась с гостями. Они норовили везде внести свои собственные изменения, все сделать по своему. Где, когда и как улыбаться, говорить, смеяться... Все это было так непривычно и странно для принцессы, что она даже не находила слов, что бы возразить. И через какое-то время от прежней милой принцессы остались лишь легкие и невесомые воспоминания. Теперь не звучал в замке звонкий смех, не слышался топот королевских ножек. Принцесса ходила вальяжно, размеренно и с гордо поднятой головой. Она говорила очень редко, холодным тоном. И не улыбалась вовсе. Ничего не осталось от милой принцессы.

Нянюшка, Анна, Джул и Кевин, сын кухарки ушли из замка. Не осталось там друзей принцессы. Там были лишь слуги, чопорная фрейлина и насмешливый принц. Не осталось в замке радости и веселья. Не осталось в королевстве спокойствия и мира.
- Какое у вас маленькое королевство. - Возмущалась фрейлина.
- Вы даже ни с кем не воюете? Какой моветон. - Поддакивал принц.

И начиналась война. Бессмысленная и беспощадная. Она несла лишь разруху и боль. И таяло королевство. По каплям исчезали леса, моря, горы... Все подлежало разрушению и переработке, ведь нужны были ресурсы для бесконечной войны.

- Дядюшка, мне так жаль принцессу. - прошептала моя малышка. Она слабела с каждым днем. Словно таяла на глазах. Её некогда сияющие локоны тускнели, кожа становилась бледной. Болезнь пожирала ее изнутри, не давая спокойно дышать.
- Милая моя, мне тоже ее очень жаль. Но ведь она сама виновата. - я лишь печально улыбнулся.
- Но как она выгонит своих гостей? - моя собственная принцесса удивилась. - Это же моветон, как бы сказал принц.

Она тихонько рассмеялась и закашлялась. Казалось, что этот кашель способен разорвать мою девочку изнутри. Мое сердце до сих пор обливается кровью, как я вспоминаю об этом.

Пролетали годы. У власти стояли фрейлина и принц. Принцесса же была куклой в их умелых руках. Лишь ночами можно было слышать, как принцесса пела песни. Да и те стали совершенно другими. Теперь это был плачь человека, потерявшего все. Не о власти идет речь, а о друзьях и своем собственном мире. Ничего этого не осталось у принцессы...

- Дядюшка, это очень печальная сказка. - Тихо сказала моя племянница.
- Да, деточка моя, но если мы будем надеяться...
- Ты главное надейся, дядюшка, надейся. - Неожиданно быстро зашептала девочка, вновь перебивая меня. - И люби меня, дорогой мой, люби. Как я тебя люблю. Все сердцем, всей душой. И никогда, никогда не забы...

Её дыхание прервалось. Глаза, сверкнули последний раз и остекленели. Эти живые и чистые глаза. Последний вздох она потратила на то, что бы сказать мне, как она меня любит. Моя милая малышка. Мой светлый ангелочек.

Темная ночь придала принцессе решимости. Сняв очередное пышное платье, распустив высокую прическу девушка посмотрела в зеркало и улыбнулась своему отражению. Улыбнулась так, как улыбалась в детстве. И воспоминания захватили девушку с головой. Она закрыла глаза и тихо рассмеялась. Взяв в руки нож, девушка обрезала свои пшеничные косы. Надев на себя самое простое платье, она сложила в льняную сумку гребень, полотенце и кусок хлеба. Махнув на прощанье отражению, принцесса выпрыгнула в окно и побежала прочь от замка...

Моя принцесса оставила меня, одинокого и печального. Но я знаю, что она меня любит. Что она там, где не бывает слез и боли. Я знаю, что она самая сильная шестилетняя малышка, которую я встречал. За свою маленькую жизнь она сумела сделать очень важное. Она сумела подарить надежду и свет другим. Лишь одно дело осталось не совершенном...

Моя малышка так и не узнала, чем закончилась история принцессы...




Рождественский ангел.

В гостиной пахло елью, мандаринами и рождественским пирогом. За окном кружился легкий снежок, в камине потрескивали дрова и звенели колокольчики проезжающих мимо саней. Везде парил дух рождества. Из кухни доносился легкий говорок поварихи, прерываемый грохотом кастрюль и шипением масла...

В замке принцессы все готовились к встрече рождества. Анна и Джул украшали рождественскую ель, Нянюшка развешивала носочке на камине, а принцесса, кухарка и ее сын Кевин пекли рождественское печенье. По замку разносились веселый смех и звон колокольчиков. Все пело и сияло. В маленьком королевстве был самый настоящий праздник...

То рождество не было веселым и радостным. Оно было омрачено смертью моей дорогой племянницы. Жена моя не понимала моего горя, для нее это была лишь обыкновенная девчонка, скончавшаяся от чахотки. А для меня это было единственное близкое существо. Мой маленький ангел был мне дороже всего на свете. Теперь, без ее смеха, мой дом стал пустым.

Я все время сидел в своем кресле-качалке и смотрел на огонь, пляшущий в камине. Сидел и молчал. Мне не хотелось ничего говорить. А плакать я не мог. Просто не было слез. Столько всего было недосказано, столько недоделано. Малышка моя ушла, оставив после себя лишь недочитанную сказку про принцессу...

Рождественские хлопоты захватили все волшебное королевство. Принцесса кружилась по комнатам, развешивая гирлянды и раскладывая подарки. Она пела и смеялась. Радость и веселье овладевали каждым, кто смотрел на принцессу. Она напевала веселые песенки и звонко смеялась. За окном звенели бубенцы проезжающих мимо саней, и каждый житель небольшого королевства зажигал рождественскую свечу. Эти свечи ставили на подоконник. Это значило, что сегодня тебя встретят в этом доме как самого долгожданного гостя. И без подарка ты отсюда не уйдешь. Принцесса тоже зажгла такую свечу и поставила на подоконник в своей спаленке...

Тоска. Бесконечная и жестокая. Она не давала мне покоя. Я постоянно прислушивался, надеясь услышать ее нежный голосок, уловить топот ее маленьких ножек. Но нет, гнетущая тишина накатывала на меня. Я становился замкнутым и нелюдимым. И никто не мог подойти ко мне и заговорить. Моя бедная жена не знала, что со всем этим делать. Она лишь поправляла плед, или подкидывала дров в камин.

Праздник приблизился тихо и неожиданно. И предрождественские хлопоты моей жены еще сильнее расстраивали меня. Я вспоминал прошлое рождество. Моя милая племянница была истинным ангелочком. Златокудрая и изящная, наряженная в белое платьице она кружилась по гостиной и напевала рождественские хоралы. Она звонко смеялась и дарила радость своему дядюшке. Мы были счастливы и беззаботны.

Воспоминания нахлынули на меня, захватили всю мою сущность и перевернули все с ног на голову. Я даже встал из злосчастного кресла. Я стал ходить по гостиной, не находя себе места. А моя жена стояла и смотрела, не зная что сказать и как меня успокоить. Может быть она была и рада, что я наконец-то встал из кресла. Бедняжка, она все таки любила меня.

Наконец, накинув куртку я выскочил на улицу. Шагая по городу, я не смотрел по сторонам, я лишь знал, что мне нужно как можно быстрее дойти до магазина. Я решил купить подарок моей дорогой племяннице. Это сейчас я понимаю, насколько это была глупая и бессмысленная идея, но тогда она мне казалась спасительной. Я верил, что девочка придет за подарком, а я смогу удержать ее.

Принцесса готовила подарки для своих друзей. Для Нянюшки она нарисовала рождественский пейзаж, на котором был изображен их замок, красивая ель и звездное небо. Анне и Джул принцесса решила подарить броши в виде звезд. Они ей напоминали Вифлеемскую звезду. А Кевину в подарок был приготовлен почти настоящий лук. Принцесса знала, что Кевин мечтает стать рыцарем. А так как меч и щит у него уже были, лук был незаменимым подарком...

Не помню, как я дошел до магазина игрушек, но там я все таки оказался. С витрины на меня смотрела уменьшенная копия моей милой девочки, выполненная в фарфоре. Это была кукла - принцесса, наряженная в кружево и шелк, увешенная всяческими украшениями. Её пшеничные волосы были завиты в нежные локоны, а серые глаза сияли точь-в-точь как глазки моей племянницы. И я купил именно ее.

Принеся домой, я завернул подарок в блестящую бумагу и перевязал атласной лентой. Положив сверток под ель, я снова сел в свое кресло. Немного посидев в тишине, я позвал жену. Она была очень удивлена и обрадована. Я попросил ее сыграть мне на рояле, и она, улыбаясь, заиграла. Мелодия лилась по гостиной, проникая в каждый уголок комнаты и прогоняя тишину. Из кухни выглянула служанка, удивленная и радостная.

А музыка лилась и лилась. А я снова сидел в кресле и молчал. Часы пробили одиннадцать, и жена ушла спать. И я покинул свое кресло и сел под елью. Обняв подарок, я смотрел в окно и ждал. Я верил, что моя милая девочка придет ко мне, обнимет своего дядюшку и останется с ним. Я верил в чудеса.


Бой часов заставил меня встрепенуться. Я, верно, задремал. Взглянув в окно я замер. По лунному лучу ко мне спускалась моя милая племянница, сияющая в нежном свете звезд. Она была ангелом. Самым настоящим. Светлым и волшебным ангелом.

- Дядюшка. - Прошептала она улыбаясь, и по ее щечке покатилась сверкающая слезинка. - Мой милый дядюшка. Я столько хотела тебе рассказать...
- Милая моя! Как же мне тебя не хватало. - Я обнимал моего ангелочка, стирая ладонью ее слезы. - Ты же останешься? Правда?
- Нет, дядюшка, я не останусь. - Девочка очень по-взрослому вздохнула. - Нельзя, мой дорогой дядюшка. Никак нельзя.

Я обнял моего рождественского ангела крепче и заплакал. Впервые. Я плакал, а она собирала мои слезы в свои крохотные ладошки. Я готов был вечность простоять на коленях, лишь бы моя крошка не уходила. Но так не бывает. И моей милой девочке тоже пришлось уйти.

Я не мог ничего сделать. Я стоял на коленях и смотрел, как она, держа мои слезы в ладошках, поднимается по лунному лучу. Она обернулась и улыбнулась мне на прощанье.

- Я люблю тебя, дорогой дядюшка. - Прошептала она и растаяла в сиянье звезд.

Я не нашел в себе сил, что бы встать и идти, я лишь на мгновенье прикрыл глаза...

Звонкий смех разносился по замку. Это принцесса открывала рождественские подарки. Она радовалась им и восхищалась. Но самым большим чудом была кукла. Одетая в кружева и шелк, она была похожа на живую девочку. Ее пшеничные волосы были завиты в нежные локоны, а серые глаза сверкали немного печальными искорками...

Рассвет

Когда рассвет захватывает небо, не остается мыслей о грусти и боли. Моя малышка любила встречать рассветы. Она вставала на подоконник, придерживаясь маленькими ручками за оконную раму, и приникала к стеклу. Дыхание ее замирало, сердечко билось тише и медленнее и взор устремлялся в бескрайние дали, за линию горизонта.

В королевстве принцессы рассветы были столь же прекрасны, как и сама принцесса. И каждое утро все королевство поднималось на гору, что бы увидеть, как просыпается самая прекрасная звезда...

Для того, что бы встретить рассвет, моей малышке приходилось просыпаться очень рано. Отчаянно путаясь в подоле своей ночной рубашки она вбегала в мою спальню, и не дожидаясь, пока я проснусь, начинала забираться на подоконник. Но у нее никогда это не выходило и ей приходилось будить меня.

- Дядюшка, дядюшка! - Она прилагала все усилия и стягивала с меня одеяло. - Ну проснись же наконец! Какой же ты соня!

Да, в те годы я любил поспать. Точнее я любил читать настолько, что гасил свет незадолго перед рассветом. И только я засыпал самым сладким сном, ко мне в спальню влетал маленький тайфун. И сон уходил. Конечно же я поднимался с постели, хотя и не с особым желанием. Покорно подходил к моему маленькому тайфуну, поднимал ее на подоконник и терпеливо ждал.

Принцесса, охваченная золотистыми лучами больше походила на прекрасную фею, чем на обыкновенную земную девочку. А ведь она ничем не отличалась от остальных. Такие же перемены происходили и с Анной, Джул и даже Кевином. На рассвете он уж никак не походил на сына кухарки. Даже Нянюшка сказочно молодела...

В те годы я не находил ничего привлекательного в рассвете. Для меня он был лишь восходом солнца, лишенным какой-либо прелести, кроме как сияния. И каждый рассвет был похож на предыдущий. Но моя малышка видела все по своему. Она узнавала в позолотевших облаках диковинных животных, рассказывала мне сказки о добром волшебнике, зажигавшем солнце и о других, таких абсурдных и глупых, но в то же время милых и наивных чудесах. Она в них верила.

А теперь в них поверил я. Теперь я просыпаюсь как можно раньше, а порою и вовсе не засыпаю, что бы встретить рассвет. Единственный и неповторимый. Присаживаюсь на подоконник, приникаю к стеклу и замираю. Так, что бы не пропустить ни мгновения. Я смотрю вдаль, за линию горизонта и ищу мою маленькую принцессу среди золотых облаков и огненного сияния.

Золотые облака кружатся над маленьким королевством. Они отражают сияющие лучи восходящего солнца и окрашивают небеса во все оттенки алого. Солнечные лучи отражаются от шпилей башенок и рассеиваются, осыпая жителей замка золотым дождем. Нет ничего прекраснее рассвета в маленьком королевстве…

Я верю, что каждый рассвет моя маленькая фея сидит на каком-нибудь особенно красивом облаке, напоминающем прекрасного пегаса, и смотрит на меня. Она радуется рассвету, тому что я тоже полюбил его. Я просто в это верю.

Семья

У прекрасной принцессы не было ни мамы ни папы. Принцесса была сиротой. И первое время она очень сильно плакала. Ведь у нее не было семьи. Ей казалось, что она никому не нужна. Но немножко повзрослев она поняла, что те, кто ее окружал и были ее семьей...

- Дядюшка, а моя семья это ты? - спросил мой ангелочек, когда мы гуляли с ней по парку.
- Конечно милая. Ты да я одна семья. - Я улыбнулся ей самой бодрой улыбкой, на которую был способен.

Я по себе знаю, какого это жить без родителей. Но у меня была старшая сестра. Она всегда мне помогала и поддерживала. Она заменила мне мать, отца и всех остальных . А когда она вышла замуж, она подарила мою милую племянницу. Я был тогда совсем юн и заводить свою семью мне было рановато. Мне было всего 17.

Малышка была сущим ангелом и я только радовался всем ее проказам. Мы были неразлучны. И когда моя сестра с мужем собрались в дальнюю поездку, приболевшую трехлетнюю малышку оставили со мной.

Никто не знал, что их поездка так завершится. А вместе с поездкой и их жизни. А мне было всего двадцать. И я остался совсем один, с маленьким ребенком на руках.

Сестра смогла оставить мне громкое имя и какое-никакое состояние, так что я мог себе позволить оставить наш дом, и даже небольшую прислугу. Так что голодать нам не приходилось. Но и о разгульной юношеской жизни пришлось позабыть. Теперь я должен был воспитать достойную леди, мою милую племянницу.

Малышка росла послушным и добрым ребенком, ее всегда окружали веселые и интересные люди. Мы часто посещали наших соседей, наносили визиты уважаемым людям и посещали театры. В свете никто не видел более очаровательного ребенка, чем моя милая племянница.

Принцесса не знала бед со своими друзьями. Она росла счастливой девочкой и делала массу интересных открытий. Она научилась видеть солнце на капельке росы и слышать тонкую музыку шелеста листвы. Она научилась любить мир...

По парку прогуливались пожилые джентльмены, и когда моя племянница встречала их, она делала почтительный книксен и говорила

- Добрый день, сер. Как вам нравится сегодняшняя погода?

Она, как и е мать была прекрасна и изящна даже в столь юном возрасте. И джентльмен, снявший перед ней свой цилиндр, склонял голову и улыбался.

- О, встретив ангела, я не могу задумываться о погоде. - Слышала ответ моя девочка и звонко смеялась.
- Сер, вы ошибаетесь, - говорила она улыбаясь. - Ангелы лишь на небесах. А я лишь скромная племянница вон того господина.

И она указывала на меня, сидящего на ближайшей скамье и увлечено что-то читающего. Странно, но таким способом я познакомился многими людьми.

Ангелы лишь на небесах... Как же часто я вспоминаю ее слова, звучавшие тога смешной прибауткой. Но кто же знал, что они окажутся правдой.

Незадолго до своей смерти племянница познакомила меня с моей будущей женой. Это показалось многим странным, но свадьба состоялась всего через месяц после похорон моей малышки. Это не значит что я забыл о ней. Нет. Я лишь исполнил ее желание. Она сама назначила эту дату. И я по началу даже хотел все отменить, но моя жена настояла. Она надеялась, что это поможет отвлечь меня.

Бедняжка, она любила меня. А я не мог думать ни о ком, кроме моей принцессы. Жена думала, что собственные дети отвлекут меня от скорбных мыслей, но их не случилось. Бедняжка так и прожила всю жизнь со мной, молчаливым и угрюмым. Лишь изредка ей удавалось оживить меня. Но и то не на долго.

И по сей день я хожу в тот парк, и здороваюсь со знакомыми джентльменами. Очень часто меня спрашивают о судьбе моей племянницы и порою я вру. Вру о том, что она удачно вышла замуж и подарила мне прекрасных внуков. Или о том, что она сделала блестящую карьеру и уехала из страны. Я и сам порою начинаю в это верить. Я знаю, что если бы моя девочка осталось жива, все бы так и было. Ведь она была особенной девочкой.

Принцесса радовала окружающих своим легким характером и любознательностью и не было в королевстве того, кто не любил бы принцессу...

Фарфоровая кукла.

Моя милая девочка очень любила подарки. Вы скажете, что все дети любят, когда им дарят игрушки. И вы будете совершенно правы. Но для меня моя девочка всегда будет особенной. Она радовалась не только новым нарядам, игрушкам и сладостям. Она радовалась абсолютно всему, что ей дарили. Но еще больше она любила делать подарки сама.

Она ходила со мной по магазинам, выбирая очередную вещицу в подарок кому-нибудь из знакомых. Или же делала подарки сама. Она была очень талантливой девочкой, и к шести годам довольно ловко управлялась с иглой. Вы может быть осудите меня, что я позволял маленькому ребенку трогать такие опасные для него предметы, но я видел в ней настоящую леди. Она могла не только вышить на салфетке цветочный узор, ну конечно же с моей помощью, но и заштопать дырку на шторах. Она была хозяйкой в моем доме. И вела себя соответствующе.

Так вот, она дарила подарки всем своим знакомым. И они могли быть самыми разными. Например доктору она подарила куклу, сшитую из пестрых лоскутков. Это был ее самый последний подарок. После ее смерти, я хотел выкупить у доктора эту игрушку, но понял, что моя девочка сама захотела подарить ее ему, и передумал.

Когда моей милой племяннице исполнилось шесть, я подарил ей большую, ростом с шестилетнюю девочку, фарфоровую куклу. У куклы были рыжие кудряшки, изумрудные глаза и радостные веснушки. Моя малышка очень любила свою фарфоровую подружку и часто менялась с ней своими платьицами.

Любимым занятие куклы, как говорила моя девочка, была прогулка с ней и дядюшкой по парку. Девчушка, надев на куклу самое парадное платье, заплетала ее непослушные кудряшки в две косы, оплетала их шелковой ленточкой и надевала на свою подружку прогулочную шляпку. Поставив ее перед входной дверью, проказница забиралась в шкаф и оттуда кричала мне:

- Дядюшка! Я уже оделась. Пора выходить на прогулку!

И я всегда бежал в парадную, натягивал ботинки и накидывал куртку. После, мельком взглянув в зеркало я брал маленькую ручку в кружевной перчатке… И понимал, что я держу за ладошку фарфоровую куклу. А моя маленькая девочка хохотала от радости.

Я же ничуть на нее не сердился. Мне даже нравилось, что моя малышка так хитра. Она всегда придумывала интереснейшие занятия для нас троих, себя, меня и фарфоровой куклы. Мы ходили на выдуманные балы, на которых мы вели светские беседы и танцевали. Моя девочка даже ругала меня, если я уделял кукле слишком мало внимания. Она была маленькой леди, самой настоящей. А кукла всегда улыбалась, и казалось что она любит девочку так же сильно, как и я…

Но все это было так давно. Сейчас, вспоминая все это, мне кажется, что это был самый прекрасный сон. Лишь проходя мимо детской, в которой все так и осталось по прежнему, я осознаю, что все это не снилось мне. В комнате, которую занимала моя милая племянница ничего не изменилось. Я не разрешил жене ничего там трогать, лишь раз в неделю горничная прибирает там, стирая пыль и проветривая комнатку. Каждая кукла стоит на своем месте, так как ее поставила своими ручками моя девочка. И даже небольшой столик, сервированный ее маленькими ручками к чаепитию стоит на своем прежнем месте. Я не позволяю даже входить в комнату, не то что передвигать или изменять в ней что-то.

Лишь фарфоровая кукла покинула свое привычное место. Она поселилась в моей комнате. И теперь уже я переодеваю ее в различные платьица моей милой племянницы. Она слушает меня, сидя на подоконнике, и когда окно открыто, ее рыжие кудряшки пляшут даже от самого легкого дуновения ветерка. Порою мне начинает казаться, что кукла оживает и ее взгляд становится печален от того, что ее подруга оставила нас. Но потом наваждение проходит и я вновь вижу перед собой веселую веснушчатую девчонку, выполненную в фарфоре.

Я даю ей в руке книгу со сказками о прекрасной принцессе и закрываю глаза, вспоминая, как их слушала моя дорогая племянница. Она знала все истории наизусть, кроме самой последней, которую она так и не дослушала до конца.

Темная ночь придала принцессе решимости. Сняв очередное пышное платье, распустив высокую прическу девушка посмотрела в зеркало и улыбнулась своему отражению. Улыбнулась так, как улыбалась в детстве. И воспоминания захватили девушку с головой. Она закрыла глаза и тихо рассмеялась. Взяв в руки нож, девушка обрезала свои пшеничные косы. Надев на себя самое простое платье, она сложила в льняную сумку гребень, полотенце и кусок хлеба. Махнув на прощанье отражению, принцесса выпрыгнула в окно и побежала прочь от замка...

@темы: Болезнь, Авторское, Смерть

---

[ErikaF]

Если вслед за тобой неотступно шагает тень,
Если путь обагряется кровью усталых ног.
Я хочу, чтоб ты знал, повторяя, хоть каждый день:
Я держал твою руку и душу твою берёг.

Среди битых осколков осенних, седых дождей.
Наша жизнь поменялась, назвавшись совсем другой.
Я хочу, чтоб ты знал: в этом мире чужих людей,
Был с тобой лишь один... Да, один, но зато родной.

Если ночь, холоднее майской, устроит бал,
И смеющийся месяц внезапно заточит нож.
Я хочу, чтоб ты помнил, а лучше, железно знал:
В наших сказках всегда было больше, чем просто ложь.

(с) Deacon

@темы: Авторское, Воспоминания, Грустное, Личное, Мысли вслух, Настроение, Разлука, Стихи, Творчество, Философия, Город, Предательство

---

Осторожно касаясь твоей руки

[Бесконечная Одинокость]

***
Осторожно касаясь твоей руки,
Я кричала, просила – «Помоги!»
Захлебнулась от слез, на лету…
Я хотела уйти в пустоту.

Улететь я могла в никуда
И остаться бы там навсегда...
Где темно, где никак не уснуть.
Мне нужно пройти этот путь!

Но еще что-то гложет, уснуть не дает,
И меня все зовет и зовет…
Но его не послушаю, весело вниз…
Останется только эскиз…

@темы: Авторское, Личное, Стихи, Творчество, Чувства, Я

---

[ErikaF]

На шее поправляя бант
Из самой длинной ночи года,
Зима, сетуя на погоду,
Берет такси, и на вокзал.
Никто её не провожал.
Она тоскует на перроне,
И ровно в полночь из вагона
Навстречу ей выходит Март.
Он как валет, в колоде карт -
Красивый принц из сновидений.
Но вот в потоке объявлений:
«Отходит поезд через час»
И как ослушаться приказ,
Что был у сотен поколений?
И Март, не очень-то весенний,
С Зимы не сводит грустных глаз:
- У нас есть время – целый час.
На кофе с привкусом дешевым,
И на рассказ о чем-то новом,
Что приключилось в этот год.
В ответ она ему шепнет:
- Мы обещали не влюбляться.
Ведь есть закон и много санкций,
Для тех, кто не уходит в срок.
Ты знаешь, наш отец жесток…
А этот час – для нас проверка…
Что значит «час» по нашим меркам?
Но вот ты снова на пути…
Не позволяешь мне уйти,
Но вряд ли разрешишь остаться.

(с) Deacon

@темы: Мифическое, Грустное, Любовь, Настроение, Разлука, Стихи, Философия, Чувства, Город

---

[suslik-n]

Ты дриада тех черных деревьев,
Что растут на окраинах
(Плевать на сторонников Фрейда)
Красиво смотрится черный цвет
На снега проталинах
И лучше дриады нет

Ты ведь муза тех странных поэтов
Не даешь им задания
Воспевать тебя в жестких куплетах
Не понял их даже "Дырка" клуб
Оставил без внимания
Любой, кто умен или туп

Ты наркотик, тот, нестадартный
Не сигарета дымная
Или крэк, игра азартная
Головоломка скорее ты
Бесконечно длинная
Из загадки и мечты

---

Руины

[suslik-n]

Название: Руины
Автор: Я
Жанр: стихи

Где дети империи Солнца играли,
Теперь средневековье компьютерной эры
Заброшены нивы, приспущены флаги
Лишь только наемники и БТРы.



Ведь ты бы по Марсу, Кадату мотался.
Венера, Солярис за корабельной стенкой.
И с Аэлитой по углам бы жался
Похотливой внеземной инопланетянкой

А ныне по степям ползут черные танки
На карте Азии вновь растут халифаты
Феодалы в бункерах строят новые замки
Дети гор без боя захватили Арбаты

Лишь на секунду среди звездных штормов
Что вижу теплыми, я, летними ночами
Корабли иных, чужих, непонятных миров
Запущенных кем-то, но не нами

Ты шаришь в космических пушках, подобном хламе
Смотришь аниме вперемешку с злым порно
От жизни бежишь, историю прячешь в чулане
Лишь в новый TES ты играешь задорно

Лишь на заросшем бурьяном колхозном поле
Злой дядька жарил на костре чей-то пальчик
Дядька был голоден, болен, по уши в горе
От его рук погиб последний крапивинский мальчик

---

[ErikaF]

Луна, как оливка в мартини, не вкусно, но к месту.
По правилам жанра — цветы, не хватает оркестра.
Слова по шаблону: осталось вписать твое имя.
Еще бы Венецию вместо постылого Рима.

Колечко сестры из шкатулки под кафельной плиткой.
Запас сентиментов, стихи с привокзальной открытки.
Объятий тепло, что, бесспорно, тебя не согреют -
Незначимый штрих на портрете известного Грея.

Ты светишься счастьем, я делаю вид, что я тоже.
Ловлю на себе любопытные взгляды прохожих
Ответ твой «Согласна!», конечно, весьма предсказуем -
Закончим же это холодным, пустым поцелуем.

Знакомство с родными...Опять на парижском вокзале.
Нас встретил твой брат, но улыбка внезапно пропала.
Ты смотришь на нас, удивляясь:
- Неужто знакомы?
- Твой брат и любимый вдвоем получали дипломы!

Он шепчет беззвучно, ко мне обращаясь: «Не надо!»
- А я говорил, что когда-то я тоже был братом?
Три года назад провожал я сестру до Парижа...
И лучшего друга, что здесь её бросил — так вышло!

Он счастлив с другой, а её прошлым летом не стало.
Ты плачешь? О чем? Лишь о масках чужих карнавалов...
А, знаешь, ни капли не сложно сжигать чьи-то крылья.
Подумаешь, кольца — железки, покрытые пылью.

(c) Deacon

@темы: Суицид, Авторское, Воспоминания, Грустное, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Разлука, Негатив, Смерть, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Город, Предательство

---

Жду отзывов.

[The wolf of Innsbruck]

7 сентября 1995.

Генерал все записал и сказал:
- Вольно, лейтенант! Можете идти!
Никола встал, поправил ворот и спросил:
- Генерал, есть у меня одна просьба... - после недолгого молчания протянул он.
- Что еще за просьба? – Янич сурово посмотрел на Николу.
- Вы не могли бы отпустить меня ненадолго в Сараево? – прямо спросил Никола. Он знал – Янич не любит лишние детали в разговорах.
- Что ж, пока затишье… вольно! Можете ехать! Розан, обеспечь транспорт! – генерал бросил взгляд на Бранко Розана – командира 2-го взвода.
- Сделаю! – Розан отдал честь и скрылся за углом.
- Спасибо вам, генерал! – Никола улыбнулся и вышел из барака.
- Да не за что. – протянул Янич.
Через минуту на дорогу выкатил раздолбаный джип. Никола подошел со стороны пассажирского сиденья и потянул на себя дверь автомобиля. Джип заложил крутой вираж и выкатил на дорогу, соединяющую Баню-Луку и Сараево. Ржавый указатель гласил, что до Сараево ехать еще примерно 90 километров. Вскоре Бранко, физически неспособный держать язык за зубами больше пяти минут заговорил:
- Слушай, Никола, у тебя жена, я слышал, вот-вот родить должна. Не придумали еще имя ребенку?
- За этим дело не станет. – Никола улыбнулся.
Тут Бранко свернул на обочину и указал Николе на сумку.
- Нам придется переодеться в штатское. Ведь если мы пойдем в город в шинелях – и народ перепугаем, и журналисты нас сожрут. Живьем.
- И впрямь. – задумался Никола.
Переодевшись, он снова сел в машину. Бранко некоторое время молчал, но снова заговорил:
- Тяжко тебе, однако, пришлось, дружище! Ведь Инна – твоя жена, она же хорватка… До войны никакой разницы, а теперь…
- Как бы мне ни было тяжело, приходится жить дальше – другого выхода у меня нет. – буднично ответил Никола. – Справляюсь.
- Кстати, думаешь, Лена справится?
- Должна. – сухо ответил Никола.
- Ты думал, чем займешься после войны? Пора бы уже.
- Не до того мне сейчас. Сам видишь, что вокруг происходит.
- А вот я проклинаю тот день, когда я вступил в чету. – Бранко притих. – Хочется домой – в Словению. Там меня ждут мама и брат…
- По тебе не скажешь! – усмехнулся Никола. – Судя по твоему поведению тебе не очень-то домой хочется!
- Внешность обманчива. – ответил Бранко, покосившись в зеркало заднего вида.
Никола хотел что-то сказать, но, видимо, не подобрав нужных слов, промолчал. В следующие сорок минут никто не издал ни звука. Тут впереди показалась табличка «Спрско Сараjeво».
- Ну, кажись, приехали. – томно сказал Бранко. – Ты не в курсе, где теперь живет Лена? Милош с ней?
- Да, Милош с ней. Они недавно уехали из Билеча – там была зона безопасности. Сейчас должны быть в пункте временного размещения. Не мешало бы заглянуть на рынок – они могут быть там.
Бранко молча кивнул и повел автомобиль по направлению к центру города. Он заглушил мотор возле входа на рынок, вышел и с удовольствием оглянулся.
- А жизнь-то налаживается! – он оперся локтем о капот и повернулся к Николе. – Ствол возьми. Так, на всякий случай.
- Не помешает, это точно. – ответил Никола.
Они прошли несколько десятков метров, как вдруг послышались автоматные очереди. Бранко юркнул за прилавок, вытащил пистолет и начал отстреливаться.
- Никола, окажи помощь раненым! Я прикрою! – завопил Розан.
Никола отцепил от пояса аптечку и со словами "Расступитесь, я врач!" стал подбираться то к одному, то к другому.
Раненых было довольно много, и Никола подумал, что даже если всё закончится удачно, они пробудут здесь дольше, чем того хотели бы сами.
- Одного снял! – крикнул Бранко. – Никола, гаси второго! – Стреляй! Уйдет! – Бранко уже матерился, на чем свет стоит. – И дернуло меня автомат в машине оставить! – его темно-синие глаза налились кровью, что значило, его бешенство достигло точки кипения. Никола выхватил пистолет и машинально выстрелил куда-то в сторону.
- Этому конец! – крикнул он.
К рынку уже подъезжали машины скорой помощи.
Никола выстрелил ещё раз и попал в цель - дёрнувшись, человек упал на землю. Машины остановились в непосредственной близости от них, и Никола раздражённо выругался - они точно застрянут здесь надолго.
Бранко побледнел - возле забора лежала Елена. Она еще была жива... Увидев Елену, Никола подбежал к ней и по старой привычке стал щупать пульс. Нельзя было терять ни минуты, надо действовать, действовать сейчас, пока ещё не слишком поздно... но эта смесь из ужаса и волнения затормаживала его реакцию, и Никола не знал, что предпринять сперва.
- Собаки мерзлые! – ругнулся Бранко. – Все магазины сжег! Лена, прошу тебя, посмотри на меня! Скажи что-нибудь!
Но это было бесполезным – Елена теряла сознание, и на то, чтобы спасти её жизнь, времени отводилось немного.
- Я пойду, поищу Милоша. – Бранко отвел тему. Он вышел через пролом в стене и оглянулся. Мальчик сидел у дерева ни жив, ни мертв. Он был бледен, словно призрак.
– Милош! – тихо позвал Бранко. – Милош, дай мне руку! – мальчик не реагировал.
В то время, как последние силы покидали Елену, она боялась, что не успеет сказать всего перед тем, как умрёт. Каждое слово давалось с огромным трудом, а голос обрывался. Никола тщательно вслушивался в то, что она пыталась ему сказать.
- Пожалуйста... не бросай Милоша... прошу... не бросай его... - тихим, слабым голосом шептала она.
Тем временем Бранко все еще пытался поговорить с Милошем.
- Милош, прошу тебя, посмотри на меня! - умоляющим голосом говорил Бранко... Это был шок. Бранко сказал сидеть и никуда не уходить, и отправился на рынок. Где Никола? Что с Еленой? Бранко протиснулся сквозь толпу зевак и вскоре оказался нос к носу с Модричем.
- Она умерла. – Тихо произнёс Никола. – Поздно. Всё поздно. Она умерла.
Никола не мог сдержаться. Слишком острое чувство потери буквально разрывало сердце на куски. Он отвернулся, чтобы не показывать свою боль, но отчаяние виделось в каждом его жесте. Бранко тоже лишился речи, и он был не в силах сказать что-нибудь. Никола сел на землю и закрыл лицо руками. Бранко присел на корточки рядом. Он не знал, как выразить слова поддержки своему лучшему другу, что он скажет Милошу Модричу старшему? Он достал нож и начал судорожно ковырять землю. Что теперь будет с Милошем? Оправится ли он от шока?
- Что теперь делать, Никола? - тихо спросил он. Неуместный вопрос. Слишком неуместный. Но желание разрядить обстановку сподвигло Бранко завязать разговор первому. – Как сказать... им о ней?
Не знаю… - пролепетал Никола. – Милоша нашел?
- Да. Но он... у него шоковое состояние...
Никола обнял Бранко и, утерев слезу, сказал:
- Веди меня к нему. Я отвезем его домой.
- Куда?
- Поживет пока в моей квартире.
Милош сидел на прежнем месте, не двигаясь. Бранко взял его на руки, как заботливая мать, и понес к машине. Там он уложил мальчика на заднее сиденье и прикрыл его пледом.
- Двигай в машину, Никола! Скажи, где мне свернуть?
- Там... дальше. Пока езжай прямо. – Ответил тот и сел на переднее сидение рядом с водителем.
- Надеюсь, Инна дома?
- Должна быть дома. Придётся всё ей рассказать...
- Опасное это дело – она же в положении! Тем более седьмой месяц...
- Я постараюсь осторожнее... но выхода нет. Она должна знать.
Бранко завел Джип и тронулся с места. Тут перед ним возник дом со следами от пуль на стенах.
- Здесь! - остановил Никола.
Словно догадавшись, Инна подошла к окну и взглянула на джип. Никола приоткрыл дверцу и жестом подозвал жену к себе. Та вышла, недоумённо оглядывая мужа. Инна хотела что-то сказать, но Никола ее оборвал:
- Тихо! Милоша разбудишь! Он наконец-то уснул. У него шок. Инна, нельзя его бросать...
- Что произошло? – тихо спросила Инна.
- Там... на рынке... просто ужас... - Никола отвечал так, словно его что-то душило. - Стрельба, Лена, Милош, мы...
- Что с ними? – Инна побледнела.
- Тихо, Инна, тебе нельзя волноваться! Они... Там была перестрелка. Лена получила смертельное ранение... Милош все видел... Боюсь, у него теперь шок – он не разговаривает и не реагирует на внешние раздражители. Он наконец-то уснул. Инна, нельзя его бросать!
- Лена умерла? - Инна пошатнулась и в ужасе посмотрела на мужа. Лицо её казалось бледным, как полотно. - Но... как же так?
- Ранения были слишком серьезные, а бандиты напали неожиданно. Я глупец - оставил автомат в машине. Трудно было противостоять им, вооруженным только "стволом". - сокрушался Розан.
- Не вини себя. Раз уж её не вернуть... - она тяжело вздохнула. - Где Милош? Отведите его в дом. Пусть выспится.
- Милош спит на заднем сиденье. Не думаю, что он оправится от шока - Лена ведь погибла прямо на его глазах.
Бранко и Никола отнесли Милоша в гостиную и уложили на диван.
- Присматривай за ним, Инна. - сказал Никола, уходя. - Неизвестно, сколько еще продлится война. Завтра мне предстоит тяжелая миссия.
- Ты справишься. Я уверена. Насчёт Милоша не переживай – я за ним присмотрю. Он сейчас нуждается в поддержке. Лишиться матери - это... это очень страшно. - Помолчав, она натянуто улыбнулась. - Ну всё, иди.
Бранко завел мотор и двинул джип в восточном направлении. Инна проводила джип взглядом и глянула на Милоша. Тот по-прежнему крепко спал. В её голове крутились какие-то мелочные проблемы - что ему приготовить, как они будут общаться, захочет ли он жить с ними или нет... о смерти Елены думать она не могла. Это было слишком тяжёлым событием, чтобы думать о нём, как о чём-то насущном. Инна подошла к окну и долго вглядывалась куда-то вдаль, не представляя, какой будет их дальнейшая жизнь.

Конец.

@темы: Авторское, Смерть, Рассказ, Творчество