kuin orpo piru
- Соберешь для меня такой же? … маме подарю.
читать дальше- ???
Такое яркое солнце…
- Какое сегодня число?
- Пятница, кажется…
- Ну ты кретин.
- Не жадничай…
Он все еще смотрит куда-то вниз, и я опускаю взгляд на свои руки.
- Зачем тебе этот веник?
Я разглядываю противно пахнущие мелкие цветы, стараясь не дышать. От гнилостной формальдегидной вони начинает закладывать уши.
Мы действительно бывали здесь, то есть реально, не во сне. Мы определенно дышали этим полем, поросшим незабудками и еще какой-то хренью .
Помню, мечтали, копнув поглубже, найти череп фрица; гладкий, пахнущий мокрой землей и гнилой водой. Мы мечтали, что он станет нашим другом. Мечтали, тогда мы еще могли мечтать. Мы хотели найти среди голодных трупов ржавый парабеллум, почему-то именно парабеллум.
Тогда он еще не смердел формалином.
Тогда мы убегали в эту поросшую водорослями и мхом глушь, каждый от своей боли.
- Ты на Кобейна сейчас похож.
- Хочешь, что бы я застрелился?
- Угу.
Я достаю из кармана пачку лаки страйк и с легким раздражением закуриваю.
- То есть реально хочешь, что бы я сдох?
- Да.
Я выпускаю изо рта холодный дым и, прищурившись, смотрю на размытую линию горизонта и подплавленный воск песка.
В голове не укладывается, че мы здесь забыли? Какого хера происходит с нами?
Стоим в траве по пояс, ветер нещадно палит нашу кожу. Все такое прозрачное и красивое, а мы пялимся на этого долбанного дюгоня.
- Поверь, так будет лучше всего. Не сдохнешь сейчас, превратишься в него.
Его губы брезгливо кривятся. Красивые губы. Если и завидовала чему в этой жизни, так это его губам. Слишком красивые, слишком женские.
- Тебе стоило бы стать педиком.
Ждем солнца, а его все нет. Уже шею ломит, головой крутить, и сладкая вонь становится все нестерпимее.
Под ногами бежит вода. Мокрая глина шевелится, скатываясь по обрыву.
И долбаный дюгонь следит за каждым моим движением, гниющей щелью левого глаза.
Он бесформенный. Из рваных дыр в его, заляпанной липкой краской шкуре, вытекает белесая вонь. Она впитывается в мокрый песок и , подступающее из под травы море, слизывает эту муть шершавым, соленым языком.
я достаю уже третью сигарету, но даже табачный дым не помогает сосредоточиться. Правая рука горит огнем, на безымянном пальце, повисла жирная крыса с ободранными ушами. Она давно уже сдохла, а из ее глаз и задницы вываливаются блестящие, извивающиеся опарыши.
Он молча дергает меня за майку и указывает вниз, пахабно ухмыльнувшись.
Пьяная девчушка, с засаленными волосами выбросила, наконец цветы и подползла к дюгоню. На ее, перемазанном каким-то дерьмом лице, не отражалось ни единой эмоции. Мертвая, грязная, безразличная и к морю, и к ветру. Подол ее, голубого когда-то, платья задрался и обнажил отсутствие под ним каого-либо белья. На внутренней поверхности бедра красовалась татуировка.
Мы переглянулись.
- Парабеллум.
Произнес он одними губами, и я закрыла глаза, не всилах терпеть, как больно этот горячий ветер треплет его волосы.
- Опять отростил до плеч... почему ты не трахаешься с тем мужиком, что каждый вечер привозит тебе струны?
Крыса устраивается поудобней на моем пальце, и я чувствую, как по моей ноге начинают ползать муравьи.
Девушка поднимает на меня глаза и прикладывает к растрескавшимся губам палец, словно бы, призывая к тишине. Она ближе подползает к воняющему формалином животному и, склонившись над его покрытым бурой коркой члену, начинает вылизывать его.
- Блядь!!!!
Меня выворачивает прямо на землю.
- Зачем тебе волосы?
Он достает нож и начинает обрезать влажные, пахнущие блевотиной пряди, выбрасывая их в воду.
- Почему ты не сдохнешь?
- Мне нужен парабеллум.
- Эй, какого хера?
Кто-то стучит в окно, но я продолжаю давить на газ. Под колесами какая-то слизь.
- Это не мои волосы и не моя жизнь!!!! Ты поняла!!?
Девушка корчится на заднем сиденьи. Из под влажного платья на красный велюр валятся опарыши.
Я затягиваюсь и подмигиваю крысе.
- Что мы наделали??
Гладкий череп покоится у меня на коленях.
ОН дает мне затянуться и прячет, что то в рукав.
- Чертовски хорошая дурь.
- Ахрененно хорошая.
Ты помнишь?
- Угу. И почему ты не стал художником?
- Не выношу, когда кто то вылизывает мне задницу.
- Проселочные дороги утомительны.
- Давай все это закончим. Давай просто....
Выливающаяся из под моего сиденья вода, заставляет Его заткнуться и я снова закуриваю.
А ведь это чертовски сложно, курить под водой, с крысой на безымянном пальце правой руки.
Наконец то я не слышу этой вони. Мы ведь уже совсем глубоко. И я шепчу:" датура, датура, датура..."
Девушка старается отбиться от дельфина, впивающегося зубами в ее бедро там, где больше нет парабеллума. Он выхватывает липкие черные куски мяса из ее ягодиц, ляжек и живота, а она пытается, извернувшись, ухватиться за его член.
- Ты знал, что только дельфины способны получать удовольствие от секса?
- Это из за человечины. Они сожрали слишком много опарышей.
- Все таки у тебя самая ахриненная дурь..
- ... тебе совсем не идет мужская одежда.
- Отвали.
Мои ноги покрываются муравьями до самых колен.
- Тебе не идут короткие волосы.
- Заткни свой поганый рот!!! Почему ты еще не сдох???Почему ты еще не сдох, долбанный зоофил!!??
- Проснись.
- Чего?
- Проснись!!
Его могила похожа на клумбу. Голубые цветы втекают в спелую рожь и море подмывает их, поднимая волны из самых корней.
Я сижу на коленях и плету венки из их упругих стеблей и украшаю ими воняющую тушу гребанного дюгоня.
Неустанно трудящаяся где то среди рваных лохмотьев грязной шкуры, девушка "напевает " песенку из "Сейлор Мун" и подмигивает мне.
- Спасибо тебе. - шепчу я холодному ветру, приносящему соленый запах моря, и щурюсь от яркого солнца.
А он треплет мои покоцанные волосы и холодит раскаленную, потрескавшуюся кожу под рваными джинсами.
Она опускается передо мной на колени и начинает снимать муравьев, расползшихся уже по обеим моим ногам, до самой футболки.
Она жадно сует их в свой беззубый рот вперемешку с опарышами, а я докуриваю свой лаки страйк, не обращая внимания на жирного, заляпанного размытыми цветными кляксами долбанного дюгоня, пытающегося заползти в холодное, чистое море и шепчу одними лишь губами...
- Датура...датура...
читать дальше- ???
Такое яркое солнце…
- Какое сегодня число?
- Пятница, кажется…
- Ну ты кретин.
- Не жадничай…
Он все еще смотрит куда-то вниз, и я опускаю взгляд на свои руки.
- Зачем тебе этот веник?
Я разглядываю противно пахнущие мелкие цветы, стараясь не дышать. От гнилостной формальдегидной вони начинает закладывать уши.
Мы действительно бывали здесь, то есть реально, не во сне. Мы определенно дышали этим полем, поросшим незабудками и еще какой-то хренью .
Помню, мечтали, копнув поглубже, найти череп фрица; гладкий, пахнущий мокрой землей и гнилой водой. Мы мечтали, что он станет нашим другом. Мечтали, тогда мы еще могли мечтать. Мы хотели найти среди голодных трупов ржавый парабеллум, почему-то именно парабеллум.
Тогда он еще не смердел формалином.
Тогда мы убегали в эту поросшую водорослями и мхом глушь, каждый от своей боли.
- Ты на Кобейна сейчас похож.
- Хочешь, что бы я застрелился?
- Угу.
Я достаю из кармана пачку лаки страйк и с легким раздражением закуриваю.
- То есть реально хочешь, что бы я сдох?
- Да.
Я выпускаю изо рта холодный дым и, прищурившись, смотрю на размытую линию горизонта и подплавленный воск песка.
В голове не укладывается, че мы здесь забыли? Какого хера происходит с нами?
Стоим в траве по пояс, ветер нещадно палит нашу кожу. Все такое прозрачное и красивое, а мы пялимся на этого долбанного дюгоня.
- Поверь, так будет лучше всего. Не сдохнешь сейчас, превратишься в него.
Его губы брезгливо кривятся. Красивые губы. Если и завидовала чему в этой жизни, так это его губам. Слишком красивые, слишком женские.
- Тебе стоило бы стать педиком.
Ждем солнца, а его все нет. Уже шею ломит, головой крутить, и сладкая вонь становится все нестерпимее.
Под ногами бежит вода. Мокрая глина шевелится, скатываясь по обрыву.
И долбаный дюгонь следит за каждым моим движением, гниющей щелью левого глаза.
Он бесформенный. Из рваных дыр в его, заляпанной липкой краской шкуре, вытекает белесая вонь. Она впитывается в мокрый песок и , подступающее из под травы море, слизывает эту муть шершавым, соленым языком.
я достаю уже третью сигарету, но даже табачный дым не помогает сосредоточиться. Правая рука горит огнем, на безымянном пальце, повисла жирная крыса с ободранными ушами. Она давно уже сдохла, а из ее глаз и задницы вываливаются блестящие, извивающиеся опарыши.
Он молча дергает меня за майку и указывает вниз, пахабно ухмыльнувшись.
Пьяная девчушка, с засаленными волосами выбросила, наконец цветы и подползла к дюгоню. На ее, перемазанном каким-то дерьмом лице, не отражалось ни единой эмоции. Мертвая, грязная, безразличная и к морю, и к ветру. Подол ее, голубого когда-то, платья задрался и обнажил отсутствие под ним каого-либо белья. На внутренней поверхности бедра красовалась татуировка.
Мы переглянулись.
- Парабеллум.
Произнес он одними губами, и я закрыла глаза, не всилах терпеть, как больно этот горячий ветер треплет его волосы.
- Опять отростил до плеч... почему ты не трахаешься с тем мужиком, что каждый вечер привозит тебе струны?
Крыса устраивается поудобней на моем пальце, и я чувствую, как по моей ноге начинают ползать муравьи.
Девушка поднимает на меня глаза и прикладывает к растрескавшимся губам палец, словно бы, призывая к тишине. Она ближе подползает к воняющему формалином животному и, склонившись над его покрытым бурой коркой члену, начинает вылизывать его.
- Блядь!!!!
Меня выворачивает прямо на землю.
- Зачем тебе волосы?
Он достает нож и начинает обрезать влажные, пахнущие блевотиной пряди, выбрасывая их в воду.
- Почему ты не сдохнешь?
- Мне нужен парабеллум.
- Эй, какого хера?
Кто-то стучит в окно, но я продолжаю давить на газ. Под колесами какая-то слизь.
- Это не мои волосы и не моя жизнь!!!! Ты поняла!!?
Девушка корчится на заднем сиденьи. Из под влажного платья на красный велюр валятся опарыши.
Я затягиваюсь и подмигиваю крысе.
- Что мы наделали??
Гладкий череп покоится у меня на коленях.
ОН дает мне затянуться и прячет, что то в рукав.
- Чертовски хорошая дурь.
- Ахрененно хорошая.
Ты помнишь?
- Угу. И почему ты не стал художником?
- Не выношу, когда кто то вылизывает мне задницу.
- Проселочные дороги утомительны.
- Давай все это закончим. Давай просто....
Выливающаяся из под моего сиденья вода, заставляет Его заткнуться и я снова закуриваю.
А ведь это чертовски сложно, курить под водой, с крысой на безымянном пальце правой руки.
Наконец то я не слышу этой вони. Мы ведь уже совсем глубоко. И я шепчу:" датура, датура, датура..."
Девушка старается отбиться от дельфина, впивающегося зубами в ее бедро там, где больше нет парабеллума. Он выхватывает липкие черные куски мяса из ее ягодиц, ляжек и живота, а она пытается, извернувшись, ухватиться за его член.
- Ты знал, что только дельфины способны получать удовольствие от секса?
- Это из за человечины. Они сожрали слишком много опарышей.
- Все таки у тебя самая ахриненная дурь..
- ... тебе совсем не идет мужская одежда.
- Отвали.
Мои ноги покрываются муравьями до самых колен.
- Тебе не идут короткие волосы.
- Заткни свой поганый рот!!! Почему ты еще не сдох???Почему ты еще не сдох, долбанный зоофил!!??
- Проснись.
- Чего?
- Проснись!!
Его могила похожа на клумбу. Голубые цветы втекают в спелую рожь и море подмывает их, поднимая волны из самых корней.
Я сижу на коленях и плету венки из их упругих стеблей и украшаю ими воняющую тушу гребанного дюгоня.
Неустанно трудящаяся где то среди рваных лохмотьев грязной шкуры, девушка "напевает " песенку из "Сейлор Мун" и подмигивает мне.
- Спасибо тебе. - шепчу я холодному ветру, приносящему соленый запах моря, и щурюсь от яркого солнца.
А он треплет мои покоцанные волосы и холодит раскаленную, потрескавшуюся кожу под рваными джинсами.
Она опускается передо мной на колени и начинает снимать муравьев, расползшихся уже по обеим моим ногам, до самой футболки.
Она жадно сует их в свой беззубый рот вперемешку с опарышами, а я докуриваю свой лаки страйк, не обращая внимания на жирного, заляпанного размытыми цветными кляксами долбанного дюгоня, пытающегося заползти в холодное, чистое море и шепчу одними лишь губами...
- Датура...датура...
-
-
08.05.2011 в 01:22-
-
24.05.2011 в 16:22-
-
24.05.2011 в 22:09