[thebadend]

Протест.


Представь себе идеального человека. Закрой глаза и просто представь.
Ты его прекрасно знаешь. Во всяком случае, ты слышал о нем сотни раз. Ну, вообще-то, если его знает твоя матушка, ты слышал о нем сотни тысяч раз.
Тот самый идеальный человек, о котором ты слышишь постоянно. Сын подруги твоей матери. Парень знакомой твоей девушки. Кто-то, о ком все говорят, кто-то, кого боготворят все эти люди. Кто-то, кто всегда делает все лучше, чем ты.
Припоминаешь, да?
Это тот самый человек, которого ты ненавидишь всем сердцем.
Сегодня я рассказываю тебе о нем, один день из его жизни.

Самый идеальный день из жизни самого идеального человека, все то, что видят в своих мечтах матери, девушки, реже – отцы всех остальных, неидеальных детей.
Представить и сдержать рвотные позывы.
Сегодня я рассказываю:
-Будильник на семь утра и новости по телевизору, и он ест на завтрак, скажем, овсянку. А еще, то, что идеально подходит к завтраку – кофе и какая-нибудь утренняя газета.
Ты морщишься, и я прекрасно понимаю твою реакцию.
-Это не сильно интересно, но представь: подержанная иномарка, вполне приличная для его возраста. Двадцать четыре или около того, когда ты всего добиваешься сам, и на более крутую еще не накопил, но все уже считают, что ты достиг чего-то такого. Представь: он едет на работу, рано утром, пробки, и при этом, он всегда приезжает на несколько минут раньше. В одно и то же время, чтобы успеть как раз дойти до офиса и ровно в девять сидеть на рабочем месте.
Ты морщишься, снова.
-Брось, блин, это чушь. Ну, когда это было, а?
Я пожимаю плечами:
-Осенью. Представь, что это было осенью.
Представь нас осенью, под хмурым небом, и мы идем, наступая на опавшие листьям. Представь дождь, который только закончился, когда пахнет асфальтом, и в парке нет никого, кроме нас. Ты идешь по лужам в своих кроссовках, я пинаю камешек мыском ботинка.
-Ну и ладно, осень, так осень, - ты хмыкаешь, – что было дальше?
Здесь я пропускаю его детство, где у него не было порванных брюк и драк во дворе, и где все споры этот идеальный парень решал просто словами. Пропускаю школу и прекрасные отношения с учителями, музыкалку, футбольную секцию и еще, может, спецкурсы по английскому. Пропускаю то, что у него были сотни друзей и один-единственный настоящий друг.
Представь, что все это уже было мной рассказано: где-нибудь в кафе за чашкой кофе, в то время, когда в общественных местах еще можно было курить. Представь: за окном мелкий, противный дождик, представь нас отвратительной осенью.
Давай же, ну, просто подключи фантазию.
Свое воображение.
Я пропускаю, конечно: никаких пьянок и сигарет; плюс идеальное здоровье и он почти не болел гриппом, и, уж точно, всегда заботился о тех членах семьи, которые заболеть все же ухитрялись. Пропускаю уже оконченную школу с золотой медалью и красный диплом – корочки из какого-нибудь престижного вуза.
Все, что плещется в твоих глазах, когда ты думаешь об этом – раздражение. По правде говоря, скука смертная, но: жизнь этого парня обросла кучей мелких деталей, придуманных людьми с богатой фантазией, и каждая из этих деталей по-настоящему идеальна.
Скажем, он выучился на экономиста – приличная работа в приличной фирме, где именно сегодня ему предложили повышение.
-Ну и, до кого же его повысили, в двадцать с лишним лет-то? – ты усмехаешься.
Я пожимаю плечами, снова:
-Скажем, начальник отдела. Вполне идеально для такого, как он, разве не так?
Вместо ответа ты поднимаешь взгляд к потолку; и я решаю – вполне идеально. Для такого как он – сгодится.
Представь, та жизнь, в которой у каждого из нас один страх – оступиться и перестать быть идеальным; так вот для этого парня она совершенна обычна. Нормальна, понимаешь?
Ты представляешь и морщишься, а я продолжаю рассказывать:
-А дальше – они едут к его родителям.
-Нет, они едут к ее родителям, - ты перебиваешь. – Если уж ты так хочешь, чтобы это было так отвратительно идеально, то – к ее родителям.
Я киваю. К ее родителям, так к ее родителям, главное здесь – отвратительные семейные вечера с отвратительными разговорами о будущем.
Ты помнишь, да, отвратительны они для всех остальных, неидеальных детей. Для тех детей, у которых бывают проблемы.
-Ну и что дальше? – ты подаешься ко мне ближе. – Горячий секс в семейном особняке?
Ты смеешься, и я смеюсь тоже.
Я говорю:
-Нет.
Говорю:
-Они переспали через три месяца после начала отношений.
Ты слушаешь меня и ухмыляешься.
-И она, конечно, была девственницей?
Я киваю. Она была, в смысле, они оба были, и все прошло изумительно. Считается, что все прошло идеально, когда ей понравилось.
-Вообще-то, - говорю, - после этого семейного ужина он тащит ее в ресторан на своей подержанной иномарке.
Ты смеешься, ты мотаешь головой:
-Да ладно? – ты улыбаешься. – Ты шутишь? Он делает ей предложение после семейного ужина?
До того, как ты скажешь, что это – полная чушь, до того, как ты снова это скажешь, представь: шампанское и кольцо с бриллиантом, и ее любимая песня.
Представь: дорогой ресторан и она в черном платье, и, когда она видит кольцо в бархатной коробочке, она, не задумываясь, говорит: да.
Представь: он на одном колене, и она чуть не плачет от счастья.
Отвратительно, просто тошнотворно идеально.
Ты хмыкаешь:
-Я знаю, ты говоришь, чтобы просто испортить мне аппетит.
Я говорю тебе все это, чтобы просто рассмешить тебя, но рассказывать тебе об этом я не собираюсь. Просто продолжаю:
-И после того, как она сказала свое веское «Да», после того, как они едут к нему, после долгого, нежного секса, - я говорю, ты откровенно смеешься, – после всего этого идеального продолжения, она засыпает.
Ты откровенно смеешься, снова:
-Что, отворачивается к стенке и храпит?
Представь: я говорю это и улыбаюсь.
-Нет, она засыпает после получаса трепа о любви, она засыпает в его руках, - я смотрю на тебя, прищуриваюсь.
Представь: она засыпает в его руках, такая обнаженная, расслабленная, такая счастливая.
-А что он?
-А он не засыпает.
Представь: он встает с постели и идет в гостиную, эта квартира досталась ему от родителей; вместе со всей мебелью и тяжелыми шторами.
Я смотрю на тебя и улыбаюсь:
-Он просто пошел в гостиную и застрелился.
Представь: его отец – коллекционер оружия, и эта коллекция досталась ему вместе с квартирой, всей мебелью и тяжелыми шторами.
Ты смотришь на меня несколько секунд, а затем фыркаешь:
-Чушь.
Ты говоришь:
-Чушь.
Говоришь:
-Зачем ему кончать с собой?
Я пожимаю плечами, снова:
-От скуки?
Представь, его жизнь была идеальна, и в двадцать пять лет он просто застрелился от скуки. Представь: он застрелился потому, что его жизнь никогда не стала бы еще лучше. Представь: он застрелился просто потому, что застрелился.
Ты хмыкаешь, смотришь на меня, а я смотрю на тебя.
-Ну, даже если это на самом деле выглядит чушью, - я все еще смотрю на тебя, когда говорю это. – На самом деле, я думаю, это правда.
Ты облизываешь пересохшие губы.
Вот он, момент истины.
Представь, что подошел мой автобус, или что мы дошли до перекрестка, и я заканчиваю ровно на том самом моменте, на котором заканчиваю.
-Понимаешь, записка, которую он оставил перед тем, как пустить себе пулю в висок, - я смотрю на тебя, не отрываясь, до сих пор, все еще.
Представь, как ты выглядишь сейчас: с короткой усмешкой на губах.
-Записка, - я говорю, - понимаешь, она была идеальной.
Представь: ты смеешься в голос, долго, открыто и искренне.
Представь нас одетыми, как чучела, на Хэллоуин.