Рябина.
Автор: draw.
Rammstein...
Читать дальше- Чёрт, кто их только пропустил? – бурчал Тиль, двигаясь, словно девятый вал, по узкому коридору. Позади – сцена, огонь и многотысячная толпа. И охотники за сенсациями.
Они семенили следом - несколько папарацци, - щёлкая фотоаппаратами и поминутно вскрикивая:
- Скажите, это действительно так?
- Подтвердите ваше заявление! Это действительно последний тур Rammstein?!
Пауль шёл рядом, чуть впереди, изредка оборачивался и посмеивался. Возраст, чуть округлившееся лицо и толстенный слой грима ничуть не портили его. Его ухмылка была всё такой же - ехидной, с чертовинкой.
Рихард шёл впереди, чуть сгибаясь от приступов кашля. Тиль посматривал на его широкую спину, по которой скользил люминесцентный свет, и чувствовал, как где-то под кадыком растёт шипастый ледяной шар.
От назойливых журналистов спасали Томас и Шнайдер. Барабанщик в последнее время стал необычайно общительным с прессой, хотя раньше, помнится, мог и вырвать фотоаппарат у не в меру назойливого охотника за сенсациями. Менеджер отвечал односложно и увещевал, что на завтрашней пресс-конференции всё будет поведано в полной мере и как нельзя подробнее.
Рихард. Тиль замер, словно его ударили по лбу.
Рихард исчез из поля зрения как-то внезапно и почти незаметно. Его кашель больше не слышался. Впереди заволновалась толпа. Несколько менеджеров мелькнули впереди. Пауль сорвался с места. Оливер как-то неуклюже выкрикнул: «Эй, Рих!»
Тиль стоял, как утёс, а мимо него вперёд неслась река из человеческих спин и затылков. Журналисты, словно шакалы, почуявшие добычу, обогнули массивного вокалиста и устремились вперёд.
Протиснувшись сквозь все эти потные, колыхающиеся спины, Тиль увидел Рихарда, лежавшего на полу без сознания. Невероятно белые вспышки фотоаппаратов резали его лицо на куски. Сквозь вату в ушах в сознание Тиля врывались крики.
Что с ним?
Что произошло?
Вызовите кто-нибудь врача!
Отойдите! Дайте ему воздуха!
Рих, эй, очнись!
А вы кто такие? Немедленно покиньте помещение! Эй, это запрещено!
- Пошли вооон!!! – заорал Тиль с яростью, которая вырвалась из него настоящим потоком лавы. Теперь с лёгкостью верилось, что этот постаревший, потерявший былую точёную форму человек – настоящий арийский бог огня…
Схватив одного из папарацци за шкирку, Тиль с силой швырнул его об стену. Но даже сейчас другой из них продолжал фотографировать. Щёлканье навороченной камеры казалось автоматной очередью.
- Не смейте его снимать! Твари! Скоты! Убирайтесь! Пошли вон! – орал Тиль, отнимая камеру и расшибая её вдребезги об стену.
Налетели Пауль и Шнайдер.
Тиль, успокойся!
Тихо, ты чего?!
Тиль!
Чёрт, это сенсация! Снимай, чёрт побери…
Шум, шум, шум!
Свет...
У него кровь на губах. Это кровь. Рих…
Его поднимают, уносят. Пустите…что с ним…пустите!!!
***
- Эму, мы не пойдём. – парламентёром вызвался быть Пауль. Остальные раммштайновцы, за исключением Тиля, сидели на кожаном диване в углу офиса. Казалось, они постарели за эти сутки больше, чем за все годы, прошедшие с выпуска последнего альбома.
- Ребята, я понимаю вас отлично. Но это бизнес. Тем более, после вчерашней выходки Тиля. Вы хотите уйти на пенсию в таком позоре? Вы должны отправиться на эту чёртову пресс-конференцию!
- Эму. Это просто…Просто…хм… - Пауль умолк, не в состоянии подобрать подходящего слова. Чтоб Пауль не смог найти слов - это редкость.
- Ффф…Я отлично понимаю ваши чувства, - проговорил Эммануэль Фиалик, стоя у окна и нервно закуривая. Небывалое дело. Топ-менеджер никогда не курил в своём кабинете до сего дня.
- Но вы можете съездить к Рихарду в больницу после…
- Нет. Мы поедем сейчас. А пресс-конференцию можно отложить. Или вовсе отменить. – твёрдо сказал Пауль, глядя на мягкий профиль Эму своими тёмными, жёсткими в этот момент глазами.
- Что ещё не услышали эти газетчики от нас за все эти годы? – продолжил маленький гитарист после паузы, - чего ещё они не видели? И чем плох такой уход? Чёрт с ними со всеми! Пусть обгладывают наши кости! Распад и так длился слишком долго. Мы устали, Эму. Просто устали. Это уже был третий срыв Тиля. Ты хочешь, чтоб он убил кого-нибудь в конце концов?!
- Хорошо. – выдохнул Эму, выдержав несколько минут давящего молчания, - хорошо. Я сам отвечу на все их вопросы. Если не хотите, то вас больше не потревожат.
Пауль чуть заметно улыбнулся, и на его осунувшемся лице, казалось, вновь проступила тень той озорной и в то же время серьёзной физиономии, так любимой фанатами многие годы назад.
Четверо музыкантов в молчании покинули кабинет менеджера. А Пауль на прощание пожал ему руку.
***
Кира больше не рыдала. Она тихонько всхлипывала, сидя на диванчике в больничном коридоре. Маленькая, ранимая и хрупкая, как замерзающий воробушек, она поджимала под диван ноги в «кислотных» кроссовках и тёрла распухший нос.
Тиль, наглотавшийся ставших уже привычными таблеток-транквилизаторов, стоял рядом словно на толстом слое ваты, слушая доктора, который так старательно обходил жёсткие и горькие формулировки, что его хотелось схватить за плечи и с силой встряхнуть, заставив говорить без виляний.
- Понимаете, шансы совсем не велики. Мы… мы мало что можем сделать. Господину Круспе следовало бы обратиться к врачам гораздо раньше…
Не туберкулёз, как все считали. Нет. Рак. Курение опасно для вашего здоровья….ха. хочется смеяться. Ржать, орать от смеха. Это не честно! Так не может быть. От курения – рак лёгких. Это же просто реклама.
Тиль стоял, окутанный с ног до головы невидимой ватой, и слышал монотонный голос врача, с усилием разведённый напополам с сочувствием. Профессиональным сочувствием. Так надо. Сочувствовать и не понимать ни на йоту, насколько же ничтожно и не нужно такое притворство. И насколько тяжко сейчас Тилю просто сохранять вертикальное положение в пространстве.
Операция уже произведена. Лучшие врачи за очень хорошие деньги. Достойный уход. Новейшее оборудование. Деньги решают многое. Но не всё.
Кира сидит на диванчике, одинокая и брошенная, казалось, всеми. Особенно папой. Который взял и так серьёзно заболел.
Тиль разлепил губы и проговорил:
- К нему сейчас можно?
- Боюсь, нет, герр Линдеманн. Сейчас герру Круспе необходим покой, - ответил доктор.
- Я не помешаю. Я просто хочу… - Тиль сглотнул, прикрыв глаза, потому что по всему его телу пронеслась лёгкая волна тоненькой боли, стальной змейкой юркнув куда-то под рёбра, - я просто хочу побыть с ним.
- Вы можете прийти завтра. – поймав взгляд этого огромного человека, напоминающего медведя-шатуна, доктор тихо добавил, доверительно кивнув, - Или подождать несколько часов. Герр Круспе должен хотя бы прийти в себя после наркоза.
Тиль ждал. Кира некоторое время сидела рядом, молчаливая и немного потерянная, безучастно глядящая в пространство. Потом ушла. Она уже давно была самостоятельной девочкой.
Тиль ждал. Мимо ползло время, и его невозможно было поймать за скользкий холодный хвост. Мимо изредка проходили какие-то люди. Мимо шли тени и жизнь. Тиль сидел, привалившись к спинке диванчика, словно древний старик. И ждал.
- Герр Линдеманн… - тихо позвала молоденькая медсестра.
Тиль подскочил, словно юнец, не обратив внимания даже на то, как хрустнуло больное колено. Да, конечно. Немедленно. К нему.
Рихард лежал на постели, похожий на покойника. Тиль на мгновение замер на пороге, но медсестра мягко подтолкнула его внутрь палаты. Он медленно прошел, присел на стул рядом с кроватью. И тихонько, словно боясь обжечься, тронул кончиками пальцев гладкие ногти Рихарда. Всё такие же гладкие.
Длинные ресницы поднялись, тускло блеснули потухшие серые глаза.
- Тиль… - свистящий, чужой голос. Слабая, полумёртвая улыбка. И гримаса боли, заметная лишь в нескольких морщинках, собравшихся меж бровей.
- Тише, - зашептал Тиль, чуть наклонившись вперёд, - тише. Я просто тут посижу. А ты поспи. Только обещай ничего не говорить. Береги силы.
Рихард сделал попытку кивнуть. Но это обозначилось лишь парой складок на подушке.
Серые глаза ещё были подёрнуты дымкой наркоза и боли. На губах лежали призрачной пеленой несказанные слова. Тиль сидел рядом, мягко взяв в свою ладонь руку Рихарда, и молчал. В тишине было слышно лишь, как мерно втыкаются в мозг звуки тонов сердца, отсчитываемые зелёной угловатой линией на мониторе. Ресницы, дрогнув, опустились и скрыли под собой серые глаза, и Рихард уснул почти мгновенно. Тиль сидел неподвижно и смотрел в его лицо.
***
Он ездил в больницу каждый день. Гораздо чаще, чем того требовали приличия и простые дружеские чувства. Его узнавали медсёстры. Врачи увещевали, что они сделают всё, что в их силах, и ему вовсе не стоит…
- Я сам решу, что мне стоит, а что – нет.
Перестаньте его мучить.
Дым летал вокруг головы, и невидимый пепел сыпался откуда-то сверху, запорошив мозг, словно первый снег. И мозг замерзал, немел, отказывался работать. Время ползло вязкой рекой ледяной лавы мимо и мимо, и Тиль плыл по течению. Его тело само приспособилось ко всем этим поворотам и коридорам, контроль мозга теперь не нужен. Рука сама брала руку Рихарда. А сознание в это время кружилось где-то очень глубоко и далеко в тёмном колодце памяти, словно тонущий бумажный кораблик.
Перестаньте… Вы же видите – ничего невозможно сделать.
Сделайте хоть что-нибудь!
Рихард теперь мог говорить. Он сидел в постели и улыбался с тем отчаянием и нежностью, с которыми улыбаются все умирающие. Тиль держал его руку и чувствовал, как по рёбрам ползают змеи из колючей проволоки.
- А я-то думал, что похудел из-за спорта и диеты. – горько проговорил Рихард, пытаясь шутить, но в его глазах – глазах обиженного, обманутого ребёнка – стояли слёзы, - знаешь, у меня до последнего момента ничего не болело. Наверное, потому, что лёгкие не могут болеть. Хм. А я всегда думал, что рак – это очень больно.
Он не выдержал и быстро закрыл лицо широкой ладонью. Его губы исказились, открывая белые зубы. Плечи мелко задрожали от беззвучного плача.
Тиль подался вперёд с такой же точно нежностью и отчаянием и обнял Рихарда, поглаживая его по шее и спине. В горле осколками фарфора застряли какие-то глупые слова утешения.
- Тиль, я не хочу умирать, - прошептал Рихард, вцепившись в Тиля, - я боюсь…Я не хочу вот так загнуться…
Это превратилось в ритуал. Иногда плача, а иногда – нет, он засыпал на руках Тиля. Лёгкий, невесомый. Уже не земной.
Тиль сидел рядом и молча смотрел на него, пока врач не намекал своим мягким появлением на то, что время посещения истекло. Потом Тиль вставал и уходил. Ехал сквозь толщу воздуха, как сквозь молоко, в своей машине. Потом выпивал дома стакан водки и залезал в душ. Он мог часами сидеть под горячими струями, перебирая в фотоальбоме памяти всю их жизнь. Он помнил Рихарда-бунтаря с невероятной причёской, наполеоновскими планами и горящими глазами, он помнил начало раммштайна и Рихарда-лидера с жестким нравом и короткой стрижкой, он помнил пик славы и Рихарда-звезду с чувственными чёрными губами и демоническими белыми глазами, он помнил кризис группы и Рихарда-эгоиста с нервными пальцами и игнорируемыми морщинами, он помнил…
Он помнил даже больше. Рихарда-мужчину. Рихарда-человека.
Он до сих пор помнил каждую его родинку.
Он помнил всё. Как дурацкая, необъяснимая страсть ударила их обоих под дых, как потом она выдохлась, устоялась и переросла в нечто более глубокое. И как зацементировалась, приковав их цепями друг к другу. Сплавив их, как сиамских близнецов…
Это невозможно назвать глупым и затасканным словом – любовь. Но называлось, потому что Тиль, изобретатель слов, их дрессировщик и укротитель, не мог подобрать другого термина.
Горячая вода проникала под кожу, неслась по венам, шумела в голове.
А на следующий день Тиль снова сидел у постели Рихарда. И снова всё повторялось.
Только с каждым днём чуточку усиливалось мертвенное мерцание в глубине зрачков Рихарда. И слабели его пальцы, сжимавшие ладонь Тиля.
Иногда приходили и остальные.
***
Гитара стояла рядом с кроватью, сиротливо привалившись к стене, словно отвергнутая проститутка.
- Пауль принёс, - тихо и невнятно говорил Рихард, - я попросил. Хочу поддерживать форму…
Его пальцы тяжко пошевелились, как старые ленивые псы.
- Только отдохну вот ещё немного и поиграю.
На гитаре лежал слой пыли. Он ещё ни разу за неё не брался. И не мог признаться себе в том, что просто не может её поднять.
Тиль молчал. Он всегда молчал и слушал его, словно бережно собирал каждое его слово и сохранял в чёрной лакированной шкатулке своей души. Рихард иногда говорил, что главное – настроиться на выздоровление, поверить, и просто выздороветь. Всё будет хорошо. Тур они всё равно закончат. А потом можно будет и на покой – косточки погреть где-нибудь на побережье Испании.
А иногда он замолкал и с силой удерживал слёзы.
Потом, в один день, слёзы кончились. Он лежал пластом, измученный бесполезным лечением и люминесцентными прямоугольными солнцами. И жаловался, что его всего исполосовали шрамами. Совсем не умеют зашивать. Так некрасиво…Тиль…Я теперь такой некрасивый…Да?...
Тиль молчал и осторожно держал его за пальцы.
Тоны вяло колыхали тонкую зелёную линию и втыкали в мозг иглы.
Пип. Пип. Пип. Пип…
- Тиль… - проговорил Рихард однажды, едва разлепив губы, и Тиль молча глянул на него, - знаешь. Я…Я вот сказать всё хочу…Я тебя люблю…
- …ше… - просипел Тиль, потом сглотнул и повторил пропавшую фразу, - я тоже. Тебя…
- Нет, я тебя правд… - помолчал. Веки опускаются.
- Мне нуш…было заболеть раком, чт...сказать тебе…тебе это…
Тиль молчал и проглатывал шипастых стальных змей, которые выползали из его сердца и тянулись вверх по трахее.
- Я тебя люблю. Ты посиди со мной…Ладно?...
Тиль сидел рядом и молчал. Изнутри его мерно резало какое-то огромное, невообразимо огромное нечто, которое не вмещало в себя даже крохотной доли того, то он хотел сказать Рихарду или хотя бы показать ему. Или того, что они оба не успели или не смогли сказать друг другу. Грудную клетку буквально распирало.
Рихард проснулся неожиданно быстро. Тиль всё ещё держал его за руку.
- Тиль… - бескровные губы растянулись, - привет. Я, наверное, опять ус..л… Знаешь, а мне приснилась рябина. Снег…и рябина. Она же…горькая, да?...А под снегом такая…такая сладкая…аж захотелось… Захотелось попробовать…
Некоторое время блуждающий взгляд плавал по палате, потом ресницы снова опустились.
Тиль поднялся, осторожно выпуская из пальцев его руку.
Вышел в коридор. Молчаливый и вырезанный из этого мира, словно аппликация из чёрной бумаги на детской картинке. Молча покинул больницу и привычно сел за руль. Рихард опять капризничает. Теперь он хочет рябины. Было время, Тиль любил побаловать его.
***
- Нет, таких ягод нет, - с заученной супермаркетовской улыбкой ответила на вопрос Тиля продавщица.
Тиль немного подался назад, чувствуя, как в мозгу покалывают зелёные тоны.
Пип. Пип. Пип. Пип.
И здесь тоже нет!
- Да чёрт побери! – заорал он, шарахнув по кассовому компьютеру рукой, - неужели в этом проклятом городе невозможно найти рябину?!!
- Успокойтесь… - испуганно пролепетала продавщица. Охранник встрепенулся и двинулся было в сторону Тиля. Стоявшие в очереди покупатели с пластиковыми корзинками в руках отпрянули назад от огромного психа в чёрном пальто.
Тиль стремительно вышел из супермаркета и хлопнул дверью своей машины.
Полночи мечется по этому каменному муравейнику – и нигде не может найти рябину! Нету её, и всё тут! Ну хоть просто остаток ночи рядом с Рихом провести. Помнится, они оставались вместе до утра.
***
- Где он. – Тиль физически ощущал, как его глаза стекленеют, когда он смотрел на пустую постель и выключенный монитор, на котором мерещился призрак изломанной зелёной линии. Рядом стоял доктор. Осунувшийся. Совсем чуть-чуть.
- Герр Линдеманн, пойдёмте, я должен с вами поговорить…
- Куда вы его перевели? Где он? В реанимации?
В горло один за другим вонзались когти какого-то странного липкого страха и тоны сердца, которые хранил в памяти перегруженный мозг.
- Мне очень жаль…
В мизинец левой руки вонзилась невидимая игла. Дыхание перехватило, но Тиль сглотнул и выслушал всё терпеливо и отрешённо, словно уже сотни раз слышал эти слова.
- Гера Круспе больше нет с нами.
- Когда…
- Около часа назад. Он просто уснул…Вам плохо?
Рука на плече. Очень робко. Габариты Тиля внушают благоговейные опасения.
Страх рвал на части грудную клетку, с каждым ударом сердца вдавливая под рёбра раскалённые ножи. Страх смерти. Чьей?
- Нет, нет, я в порядке…
Тиль развернулся и двинулся по выученному наизусть пути. Ноги переносят вес тела. Пальто давит на плечи. И страх бежит следом чёрной собакой. Болит. Как же больно…
- Вам плохо? – спрашивает какая-то медсестричка, и Тиль понимает, что стоит в коридоре, привалившись к стене.
- Всё хорошо. Не беспокойтесь…
Он идёт дальше. Тиль, ты большой мальчик. Ты можешь потерпеть боль. Там тебя Рих ждёт. Скорее отсюда.
Ключи падают на пол машины. Между лопаток утыкается шершавая, как наждак, спинка водительского сидения. Это ощутимо даже сквозь плотную ткань верхней одежды. Правая рука лежит на руле. Пальцы левой, непослушные и ватные, безрезультатно ловят ключи на полу. Рука немеет, отнимается.
- Сейчас поедем, Рих…Сейчас. Чёртовы ключи…
***
Санитар услышал резко раздавшийся протяжный автомобильный гудок и выскочил на улицу, намереваясь напомнить нахалу, что сигналить в такой близости от больницы нельзя.
Крупный мужчина в длинном чёрном пальто сидит в дорогой машине, уронив голову на руль. Его неподвижная и неудобная поза мгновенно сказала санитару, что читать нравоучения уже поздно.
***
Время отползает в тёмные углы, оставляя их в покое. В покое и тишине.
07.05.05