Она сидела у окна и смотрела туда, где клокотала эта жёлто-зелено-коричневая масса, состоящая из осенних листьев, грязных, чёрных стволов деревьев, осколков света, блестевших в лужах воды, и ощущения безудержного горя, которое металось и било прохожих по лицам, по глазам, по губам, не давая им плакать громко, навзрыд, так, как хотелось бы. Она была дома, вроде бы в тепле, но здесь, в ее комнате, завернувшись в одеяло, она мерзла, её знобило, а внутри было так холодно и так сквозило, что казалось, будто она - нагишом на улице, и сделать с этим холодом ничего нельзя. Глаза её были сухими, но если бы заглянуть за оболочку этих застекленных иллюминаторов, стало бы ясно, что мыслям тесно в голове, чувствам в сердце, а две-три капли соленой воды ничего бы не решили. Она сидела тихо, как больной ребёнок, молча и не отрываясь смотрела в окно, за которым разыгрывалось это неистовое действо, пьеса, точь-в-точь как по нотам сыгранная по её ощущениям. Да, вот эти мертвые, мечущиеся трупики листьев; ветер-бродяжка, мучающийся, терзающий распростертые тела деревьев; вода сверху, снизу, кругом одна вода, в ней тонет все; ощущение что ты дышишь ей; небо мутное, муторное небо, как ватой, обложившее дома, дороги, улицы... весь город; люди-силуэты, люди-призраки, люди-тени, уныло тянущиеся по инерции идущие куда-то, но в то же время абсолютно никуда, тени с опущенными лицами, с пустыми или до отказа наполненными водой глазами-иллюминаторами, а у каждого внутри вот эти листья, ветер, деревья, небо, вода... Она откинулась на кровати, закрыла глаза и, не видя осени, сосредоточилась на своих ощущениях; она не видела того, что творилось за пределами её мирка, ограниченного четырьмя стенами её комнаты, но она чувствовала каждый отрыв ветра, каждую сломанную им веточку дерева, каждый листочек... Действительно это была ОСЕНЬ, та, которой она так боялась и от которой так пряталась. Она пришла и заняла каждый уголок её тела, души, сознания. Осталась одна маленькая коробочка, та , что дальше всех и надежнее всех спрятана. Открыв её, она почувствовала, как задышала, и не водой, а воздухом.



"Моё, Никому, Никогда, Ни за что, Не отдам... Мой, никому, ни за что... Моя, никогда, никому..."- как в бреду повторяла она. То, что было в этой коробочке, было её собственностью, её мечтой, её блаженно-болезненной тайной, и она берегла это, мечтала об этом, когда было вот так, как сейчас...



...Он рядом. Сонный ещё, но уже улыбается. Непонятный, нереальный, невозможно близкий. Она дотрагивается до его тёплого плеча, ощущая его, радуясь тому, что это явь. Его глаза, милые, добрые глаза любимого, которые сейчас с тобой; ты знаешь, что и час, и день, и год спустя он будет с тобой. Ты будешь жить этим мирком, который вы создали оба. Ты будешь просыпаться - засыпать - готовить завтрак - читать - смотреть на небо и считать звёзды - нюхать цветы и плакать над грустным фильмом, - все это будешь делать не одна. Летом вы будете гулять целыми ночами по пыльной, жаркой Москве, заходить куда-нибудь, говорить с кем-нибудь и опять гулять, бродить, шататься - как хочешь, но вдвоём. Осенью будете собирать клиновые листья, шлёпать по лужам, ходить в гости - тоже оба. А когда наступит зима, вы закупоритесь у себя в доме, обложитесь теплыми, мягкими одеялами и подушками, и будите ждать тепла, читая друг другу книги, и до хрипоты обсуждать какой-нибудь фильм. Ну а весной вы, конечно, первые поскидываете все теплые зимние вещи и будете бешено носиться по улицам, смотреть, как цветет верба, как в переходах появляются первые подснежники, строить планы на лето... А там наступает лето...



Так ты будешь знать его размер ноги и выражение лица, когда он спит, будешь видеть его нежным, весёлым, сумасшедшим, а может, грустным или задумавшимся, ты будешь знать как он пахнет и какое у него глупое лицо, когда он хвастается, будешь пытаться смотреть на вещи его глазами, чувствовать его губами, будешь просто его сиамским близнецом, на день рождения ты будешь дарить ему всякую ерунду, от которой его лицо будет становиться совсем как у тринадцатилетнего мальчишки, немного смущенное, но довольное своей значимостью, вы будете ходить на лекции, учиться, работать - неважно что, но вдвоём, как подростки, целоваться на последнем ряду в кино, будете...



Телефон. Самое дурацкое изобретение на свете. Он оборвал все её мысли, и моментально вдруг ничего не стало, ничего, как будто и не было.



- Что с тобой, ты меня не слушаешь? С кем ты там? Я не понимаю, в чем, собственно, дело ? - Чужой голос "близкого" человека.



- Нет.



- Что значит "нет"? Эй, ты чего там, совсем того? Ты чего молчишь?



- Не хочу.



- Чего ты не хочешь? Ты меня совсем доведёшь своими выходками. Я , конечно, знаю, что ты двинутая, но всему есть свой предел... Я приеду скоро, наверное.



- Не хочу.



- Чего???



- Не хочу тебя, не хочу тебя рядом с собой, все не то и не так. Не хочу, не хочу - понимаешь? Это все, пока.



В следующее мгновение она положила трубку, отключила телефон и легла на кровать. Тихо заплакала, как маленький ребенок, на секунду увидев, что то, что впереди, совсем не ясно и светло, а абсолютно по-другому.



Дождь каплями лизал стекло, ветер срывал их, унося дальше, а она тихо плакала, как плачут осенние листья.