Она была самой утончённой и изысканной блядью. Той блядью, про которую говорят «стерва, знающая себе цену». Она была стервозной дрянью и упивалась своей стервозностью и властью над мужчинами. Жуткое и сладостное сочетание красоты, сексуальности, раскрепощённости, похабного юмора и острого ума, заключённого в теле 24-х летней нимфоманки. От одного её вида у мужчин начиналось повышенное слюноотделение, и возникала тяжесть в паху. Стоило ей всего лишь повести бёдрами или облизнуть губы, как любой представитель мужского пола был готов на всё ради того, чтоб запихнуть в её мягкую, выстланную влажным бархатом, глотку, свой возбуждённый набухший член. И она это прекрасно знала. Поэтому имела 3х-комнатную квартиру на Патриарших прудах и вольво в гараже. Её можно осуждать и попрекать сколько угодно, но всё равно, она – зависть для женщин и мечта для мужчин. Любая женщина хотела бы быть на её месте, и любой мужчина хотел бы её иметь.
менно так всё и было до определённого момента. Нет, она не постриглась в монахини, не зажила тихой семейной жизнью с рядовым инженером-сметчиком где-нибудь в Люблино. Просто однажды она пошла на приём к врачу-маммологу за эффективным рецептом от мастопатии, и так там и провела 6 часов.
А когда вышла, лицо её было покрыто красными пятнами злости, обиды и ещё не до конца осознанного чувства потери чего-то важного.
Усадив свою идеальную попку в форме сердца в уют кожаного салона своей Вольвы, она набрала номер ныне действующего спонсора на правах жениха-любовника, и тихим с истерическими взвизгиваниями голосом доложила: «У меня нашли рак правой молочной железы на последней стадии, будут резать, мне удалят грудь, я боюсь, что делать? Меня всю трясёт». Жених, слегка опешив, спросил: «Т.е. ты хочешь сказать, что у тебя не будет одной груди? И если последняя стадия, то тебя неминуемо ждёт химиотерапия?» «Да-да-да!» - и она завыла в трубку. Жениха передёрнуло от отвращения. Он представил эту высохшую, бледную, немощную лысую с одной грудью истеричную стерву, воющую в трубку и захлёбывающуюся в собственной слюне, которой теперь он побрезгует давать в рот и, попросив прощенья, попрощался, сославшись на неотложные дела.
на не могла поверить своим ушам – как же так, он кинул её, когда она больше всего в нём нуждалась. Потом следующий звонок предыдущему поклоннику. Ситуация та же. И со следующим и с последующим. С каждым из её записной книжки. «Да провалитесь вы все, - думала она, - идите на хрен, сами не знаете, что теряете!». Удивительно, как за какие-то полчаса можно всё осознать и переосмыслить, наконец-то для себя уяснив, чего ты стоишь на самом деле. Как из уверенной в себе стервозной сучки можно легко превратится в бессмысленный, пустой и ничгеонезначащий сгусток белковой массы, вскоре прекратящий обладать вторичными половыми признаками. Но, стоит отметить, что она никогда ни в ком не нуждалась, никогда ни за кого не цеплялась, и каждому своему очередному спонсору она ясно давала понять, что если она найдёт богаче, щедрее и лучше него, то она нисколь не будет сомневаться в своих последующих действиях. Так уж у неё заведено.
у что уж сейчас сидеть рассуждать, как надо было вести себя последние 7 лет? Сейчас нужно заниматься именно тем, чем она занята сейчас. А именно сидеть и размазывать сопли по своему напудренному личику, растирая по щекам чёрных пиявок от туши и жалеть себя. Она не занималась этим с того самого момента, когда узнала, что её старшего брата убили в армии, совершенно случайно, глупо – вышел на стрельбище поправить свалившуюся мишень и так там и остался. Тогда она сказала сама себе, что больше не будет плакать из-за мужчин, что они всё делают глупо, даже умирают, а плакать из-за чьей-то глупости просто абсурдно. Но сейчас же она не плакала, нет, она рыдала, навзрыд, по-бабски, взахлёб, наслаждаясь своими завываниями и своей слабостью.
Она ощущала себя маленькой девочкой, которую потеряли в магазине и она среди чужих взрослых людей не может отыскать своих маму и папу. Она не может найти своих родных. У неё их больше не осталось. Есть лишь полки до потолка, набитые ненужным дорогим хламом и она со своим горем, как и сейчас. Все эти ненужные тренинги уверенности в себе дают трещину, лишь только на горизонте замаячит угрожающее слово «Рак» или «СПИД». Вот она – вчерашний эталон светской львицы, пожирающей глазами всех мужчин и женщин, будто недостойных её общества. Они не были ни достойным, ни недостойными. Ей было на всех на них плевать. В их глазах кроме ненависти, зависти и вожделения она ничего не видела. Ей льстило, и она плевала. Плевала так, как плюют в очко бывалые зеки новеньким мальчикам. Со вкусом и предвкушением. Пускай видят её равнодушие и недосягаемость.
Но сейчас, ей хотелось стать снова той маленькой девочкой, которую мама потеряла где-то в магазине, зафлиртовавшись с продавцом нижнего белья, настолько сильно, что она даже немного успокоилась, представив себя белокурой синеглазой первоклассницей, которую не волнуют ни мужчины, ни предстоящий выход в свет в честь дебютного альбома очередной группы-однодневки или пятилетия мужского журнала. Она сидела и стирала с лица всю дорогую косметику - ведь семилетние девочки не красятся. Вытерев опухшее и заплаканное лицо, она взяла резинку и заплела волосы в косичку, тугую, как заплетала мама. Посмотрев на своё отражение в зеркале заднего вида, она застегнула до ворота блузку, но всё равно осталась недовольна. Слишком уж она вульгарна. Она вышла из машины и пошла к тому же врачу, что поставил её диагноз.

- Доктор, - спросила она, - а вы можете удалить мне и вторую грудь?


 


 


(с)