[thebadend]

с разрешения хозяина сообщества. вешаю свой текст, правда довольно старый, зато по теме и короткий (а то у меня все вечно длиннющее)))

предупреждение: ЭТО СЛЭШ. более того, это слэш о реально существующих людях. РПС. если вы гомофоб, не приемлете подобные тексты - просто не читайте.





NAHTLOS

[нем. - «неразрывно»; дословно: «без швов»]



Жанр: RPS (Das Ich), Stefan’s POV

Рейтинг: PG-13



В моем личном списке «не верю» много понятий, например - «состояние аффекта», термин, изобретенный учеными жабами-криминалистами. «Убийство, совершенное в состоянии аффекта». Так и представляешь сорокапятилетнюю истеричку в климактерическом припадке, обрушившую на голову благоверному фамильную китайскую вазу.

На самом деле, подобные «аффекты» - бред. Любое действо проживается нами за десятки месяцев, а то и лет - я не имею в виду покупку упаковки пива, разумеется, но нечто... ну то, что назвали бы _странным_ поступком.

Я - готовился к сегодняшнему дню давно.

Может, с первого момента, когда увидел тебя. Тебе было 19, мне - 17, и ты гораздо лучше умел нравиться девушкам. Мне кажется, что они сомневались в твоей ориентации, но ты был воплощенным очарованием - тогда и теперь. Всегда. Проблема в другом: всерьез тебя воспринимали редко. Наверное, поэтому ты и зацепился за меня, я умею выразить «серьезность» словами - и жестами, да. Люди ограничены, знаешь ли, они редко подберут что-либо, кроме «ах, какая красивая мелодия» даже к шедевру, но когда швыряешь в лицо окровавленные камни-слова - до них доходит.

Тихо. Не шевелись, а то испортишь рисунок.

Итак, ты отбил мою девушку. Согласно биологическим законам выживания вида, мы обязаны были подраться, а мы подружились - и после этого ты осмелишься утверждать, что имеем какое-то отношение к «нормальным людям»?

Да не шевелись ты! Боли я тебе не хочу, пойми.

Тсс.

Какой ты горячий. Похоже, чертов грипп, озлобленное проклятие ноября, не миновал и тебя. Мне это не нравится, конечно, но, думаю, беда поправима...

И твоя болезнь не остановит меня, имей в виду. Я ждал чересчур долго.

Много лет. Я был рядом - инициатором и страховкой. Помнишь нашу поездку в Америку? Я научил тебя серфингу, затягивал в центрифугу вздыбленной черноты волн, - но внимательно следил, чтобы настоящая опасность не приблизилась к тебе.

Серфингисты утверждают, будто их игра с первоосновой всякой жизни, суть - зеркало человеческой судьбы, и применительно к нам то имеет смысл.

Я был твоим лучшим - иногда кажется, что единственным настоящим - другом. У тебя десятки, сотни знакомых, они поют дифирамбы твоему таланту и чмокают в щеку при встрече, но я бы не рекомендовал тебе заплывать бок о бок с ними дальше буйков.

Со мной - можно.

Я - друг. А позже - и любовник.

Любовник.

Нас тянуло друг к другу с первой встречи, но я надевал свинцовую маску-имитацию непонимания, опасаясь оскорбить тебя. Я нетерпелив, но любовь выворачивает характер на сто восемьдесят градусов, и я мучался - сладостно и надрывно от постоянного твоего присутствия, не решаясь на действия. Я был лабораторной крысой, что постоянно давит на рычажок центра наслаждения, и оттого издыхает с голоду.

Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Я избегал прикасаться к тебе - даже взглядом, и влечение возрастало в геометрическую степень паранойи.

То, что я делаю сегодня - снилось мне каждую ночь.

Ты сам оттянул это, признавшись, что давно любишь и хочешь меня. Я помню *наш* день в тончайших подробностях, вроде дождя на улице, твоих мокрых волос и люминесцентных капель на ресницах. Мы сидели в машине, серый дым твоей сигареты сливался с серостью за окном. Мы молчали - а потом ты прижался к моему плечу лбом, шепча влажным ртом, что любишь меня.

В тот момент мне хотелось встряхнуть тебя за шкирку - какое право ты имел так долго мучить меня? Я стиснул твои ладони - небольшие, словно у ребенка, я дышал тобою - проникаясь новой, нереальной стадией наших отношений. Поверить - не смел. Но потом вдавил тебя в спинку кресла.

Ты был теплым и уютным. А дождь снаружи - ледяным, промозглым и брюзгливым. С тобой же ощущаешь себя будто под одеялом.

Чего я только не вытворял с тобой - тогда и потом, в моей квартире, среди десятка недочитанных книг, валяющихся на полу. Остановился только когда ты тихо признался, что устал и больше не в состоянии заниматься сексом. Я пробурчал: «Извини», а ты рассмеялся - и свернулся в позе зародыша. Заснул, не забравшись на диван - наверное, я впрямь тебя вымотал...

Но смеживая веки, ты пробормотал, цитируя какую-то рецензию: «Мы великолепно подходим друг другу. Без швов».

Я всегда подхватывал твои начинания, нанизывая на хрупкий скелет музыки облачение текста. Не отвертишься - я всего-то исполняю твою волю.

Около двух месяцев я переживал иррациональную эйфорию от _принадлежности_, но потом семена взошли, и план навязчиво заскребся в стенки моего черепа вновь. Сформировался на репетиции, когда ржавые врата распахнуты, и из подземелий выползают гидры.

Ты играл на синте новую вещь, я мысленно прокручивал ритм, чтобы подстроить свое тело под мелодию.

И подумал: мы теряем время. Куда лучше - быть руками, телом, разумом - одним, не двумя.

Ох, черт. Черт. Отвлекся - и вот, результат. Как теперь останавливать кровь? Тише, тише, ну не дергайся, сейчас я все исправлю. Один бинт, другой... ничего, сюда мы еще вернемся. Хлещет. Ну почему ты такой неженка? Чуть сильнее тронь, уже рана растягивается - подступиться жутко.

Бинты цветут маковыми полями. Твоя кровь - наркотик для меня, я впитываю ее. Это возбуждает.

Перевернись. Да, так. На спину. Мне удобнее выполнять задуманное. Слушай, завтра я тебе все-таки впихну аспирин - губы у тебя потрескались, словно дно иссохших рек. _Нам_ не нужно болеть.

Не дергайся, говорят тебе! Я совершенно не желаю, чтобы ты умер от потери крови или болевого шока. Полагаю, я предусмотрел основное. И не позволю беспокойному, вследствие высокой температуры, сну испортить все.

Шприц. Скальпель. Игла.

Готово.

Сверхценные идеи шизофреников чрезвычайно богаты подробностями и тонкостями. Моя - не исключение, и мне нет дела, что меня - или уже _нас_? - сочтут безумным, жутким созданием. Не вдаваясь в дебри субъективизма индивидуального восприятия... я знаю, чего хочу. И тебе понравится, если ты переступишь через догмы.

А ты сумеешь. Зачастую ты производил впечатление слабого и безвольного существа, но на самом деле ты просто не из тех, кто вывешивает свою силу на древко флага. Ты не въезжаешь во вражеские крепости на белом коне, справедливо полагая, что в BMW - куда удобнее.

И ты никогда не страшился объявить войну морали, предрассудкам, самому обществу - ведь я был рядом. А теперь - и подавно.

Точнее...

Мы будем...

Минутку. Ножницы, снова игла и нить. Тик-так - электронные часы пялятся изумрудным равнодушием, утро стучит коваными сапогами неотвратимости. Отсчет не в мою пользу: наркотик, который я подмешал тебе в вино, прекратит действие, и если я не успею...

Успею. Ты ворчал на меня за мелкие опоздания, но в решающие моменты я не позволял себе промахнуться.

А о толпе и сплетнях - не думай. Я делаю то, что делаю отнюдь не из ревности, не из желания навеки привязать тебя к себе или ограничить твою свободу. В конце концов, ты и так _возвращался_, и зачастую мне приходилось выслушивать твои жалобы и вытирать слезы. Я выучил тебя до мелочей: если ты звонил, предупреждая о визите - я покупал шоколадные конфеты или ванильные эклеры - своеобразное, однако действенное средство от депрессии. Я крайне редко требовал от тебя «отчета» - ты сам исповедовался во всех «прегрешениях», а я прощал и как умел - исцелял твою боль.

Посему, версия о ревности не выдерживает никакой критики, так же, как и «аффект».

Тогда - зачем?

Это хороший вопрос, и ты задал бы его, если бы бодрствовал - но ты крепко спишь, одурманенный снотворным. Впрочем, я отвечу.

...Я люблю тебя.

Всегда любил - таким, какой ты есть. Думаю твое отношение ко мне аналогично. Но никто не совершенен. По отдельности мы - воплощение противоположностей, мы - два полюса внешности и характера.

Настолько разные, что...

Две половинки. Вот именно. Улавливаешь мысль?

Я составил твой облик и манеры поведения, точно завел каталог, - в каком-то смысле, это моя профессия; нельзя надевать театральные маски и образы, не приглядываясь к реальности, не переламывая ее через себя - солнечный луч через горный хрусталь. Я расписал столбиком достоинства и недостатки, свои и твои.

Минусы уничтожаются при умножении, а плюсы остаются.

Я коллекционировал, словно уникальные марки, твои высказывания, мол, ты завидуешь моей фигуре, хотел бы быть стройнее, двигаться как я, быть более легким и подвижным. В свою очередь, я восхищался твоим лицом - и, кажется, говорил тебе, что у тебя самые красивые глаза и губы на свете? А еще - руки, ухоженные и нежные, любая женщина позавидует таким рукам - аристократическим, они никогда не касались чего-либо менее благородного, чем клавиши пианино либо синтезатора.

Я едва ль не с отвращением прятал в карманы собственные искореженные упражнениями, жилистые, похожие на кривые ветви диких деревьев, пальцы; я плевал в зеркало, издевательски отображающее нечто, смахивающее на сумасшедшего зомби.

Наша противоположность - пульсация единения.

С самого начала существовало два варианта: либо мы аннигилируем, спалим себя до пепла - либо...

Нынешний. Ты сам дал мне ключ.

Музыкой, разумеется. Ты зачеркивал облик улыбчивого «обаяшки», из-под ногтей хлестала электрическая энергия, заточенная в геенне черного огня души, ты кричал - безмолвно, крал аметисты из короны Сатаны и швырял мне под ноги, а я выстраивал иероглифы слов - и танца; твоего и своего крика. Мы будто обматывали себя общей пуповиной, питаясь друг от друга.

И больше всего на свете я страшился потерять тебя.

Я нанизывал логическую цепочку. Она усеивалась коралловыми рифами идей.

Поначалу я наслаждался возможностью обладать тобой, но позже осознал - недостаточно.

Да - ты любил меня. И я - тебя. Но этого мало.

Следует _создать_ что-то новое.

Совершенство, вот именно. Совершенство - неразрушимое, оно будет сильнее ада и рая, сильнее богов и демонов. Не знаю уж, что за силы разделили нас, раскололи надвое, точно легендарный зороастрийский амулет Силы, дарующий власть над тварями подземными и небесными.

Разбитое - да возродиться вновь. Иглы, хирургические нити и немного анестезии. Это просто. Поверь.

Ты верно истолковал мое сегодняшнее воодушевление: я и впрямь замыслил нечто _особенное_.

Ты сидел, закинув ногу на ногу, и смеялся, и, как обычно, что-то болтал - по большей части, не слишком информативное. Я наблюдал, как ты отхлебываешь красное вино, слушал и ждал. Ты немного заигрывал со мной, но дурман сморил тебя прежде, чем мы оказались в постели. И тогда я принялся за дело.

Слабое освещение демонстрирует успех моей работы, серая маркировочная нить проползает, образуя единство. Кожа у тебя нежная и гладкая на ощупь, первые стежки дались мне с трудом - меня почти тошнило при мысли, что я протыкаю тебя, нарушаю полусвященную целостность, а кровь высовывалась обиженными бусинками. Почему-то я вспоминал, как ты устраивал трагедии из-за порезанных пальцев, опасаясь потерять особую гиперчувствительность клавишника. А тут - я врываюсь хирургической кривой иглой в твою плоть.

Ты слабо морщишься, но я целую тебя - и дополнение к анестезии срабатывает.

Что касается меня, боль не имеет значения. Когда нужно - я способен вытерпеть очень, очень многое. Я воспринимаю, как мое и твое тело сливаются - почти оргиастическое чувство, влажно-матовый блеск вывернутой наизнанку кожи похож на оральную ласку, я сцепляю нас скобками. Я размышляю о сиамских близнецах - они не ошибка природы, но некий недостижимый идеал, чересчур прекрасный для нашего изначально уродливого и искаженного мира - и потому воспринимаются аномалией.

А я завидовал им. Прежде.

Подумай об этом - мы никогда не расстанемся, будем чувствовать вместе - и умрем в один день, будто в старых сказках.

Разделенные - да воссоединятся...

Кое-где приходится срезать верхний слой эпидермиса, обнажать темно-розовые полоски, похожие на дразнящие язычки, и укутывать тампонами возмущенную кровь; ты кусаешь губы, я наклоняюсь и успокаивающе вылизываю их - лихорадочно-сухие, болезненные и словно орущие об ужасе и непонимании. Успокойся. Все будет хорошо - ты доверял мне среди ярости чужого океана, доверься и ныне.

Мои вспоротые ткани ложатся ровно, в точности как на гистологических картинках. Нет сомнения - приживутся. Не беспокойся, я изучил сотни анатомических справочников, прежде, чем взяться за столь ответственное дело.

Зажим. Тут надо пережать, опасная близость вены. Я связываю наши сосуды, словно сплетаю кружева - пригодились мои дизайнерские навыки. Нестандартный готик стиль, а?

Кровать - да и квартира в радиусе трех метров напоминает хирургический стол: кровь, ошметки и инструменты. Стерильность, признаться, не полная - а у тебя еще и грипп, ужасающе некстати. Но я верю в себя. И антисептики.

Нить послушно входит в дырочки, я уже воспринимаю испуганный даже через наркотическое забытье трепет твоего сердца, обжигающее дыхание и встревоженную пульсацию артерий. Я врастаю, я питаю тебя и питаюсь тобою.

Это наслаждение намного превыше секса, ибо тот лишь смыкает в определенном участке, а я обладаю тобою целиком. И ты - мною, разумеется. Наши достоинства умножатся, а недостатки исчезнут.

Все должно получиться, мой сиамский близнец. Твое тело будет моим и наоборот. И, возможно, мы разовьемся в нечто _третье_ - так прививают апельсинам лимонные ветви, чтобы получить цитрон.

Сладкое и кислое - вырастает в гибрид, стойкий и универсальный. Одна из задач - объединять точки экстремумы, добиваясь так называемой «золотой середины». Мы всегда были новаторами, но суть любой новизны в построениях на фундаменте прошлого - в конце концов, прежде, чем сочинять что-то свое, ты слушал и играл чужое.

А потом - синтезировал, из обрывков прошлого, похожих на кровавые лоскутья-остатки тканей - новый путь.

Не бойся шагнуть на высшую ступень эволюции. Я помогу. Я всегда буду рядом.

Веришь?

И не говори о боли и анормальности, когда проснешься - хорошо? Раны зарастут. А совершенство - останется.

Неразрывно.

А, главное, - без швов