Пролог
Осень ворвалась в огороженный высоким забором сад порывом дождливого ветра .
Вместе с нею сквозь оконные решетки невысокого, казенного здания прокралась тревожная смута и поселилась в надломленных душах его обитателей . И там среди разбитых надежд и страстных чаяний она носилась, не помня себя, заставляя подходить к окнам и надолго замолкать, глядя куда-то мимо деревьев, мимо забора , мимо даже лениво ползущих облаков. Порою начинало казаться, что люди эти слепы, как неподвижны были их лица; словно отлитые из воска, лишь редким движением век выдавали они свою реальность.
читать дальшеИ пусть сами люди менялись, разбредаясь по обшарпанным коридорам - лица, обращенные к окнам, оставались прежними неподвижными масками, утопающими в алчной тишине, поглотившей все вокруг: и глухие удары ветра упрямо кидающегося на желтые ветхие стены, и гул дождя, сдирающего нещадно с деревьев первые желтые листья, и грохот ставен ... все теперь - тишина. А в ней - плеск воды.
Это в бойлерной хромоногая медсестра топит котят. Весёлая голубоглазая свора помешала кому-то из руководства. Чем? А леший их разберёт, не положено и всё тут! И поэтому сегодня утром, взяв оцинкованное ведро с холодной водой, она пришла сюда и, стараясь не шуметь, открыла дверь. Котята спят в углу, сбившись в кучу, одни. Накормив их, кошка еще затемно юркнула в подвал на поиски пропитания, да и чем бы она смогла им помочь, ведь она, в конечном счете, всего-навсего кошка. Люди, бывает, боятся собак, змей боятся и других людей. Но совсем не боятся кошек. Совсем диких сторонятся, опасаются незнакомых, а остальных... ведь не каждый первый, в конечном итоге страдает айлурофобией.
Привычным жестом, спокойно и методично седоволосая женщина берёт сонных котят одного за другим, опускает в воду, а они глупые тянутся доверчиво к большим рукам, пахнущим валерианой и хлоркой. Они не боятся, потому - что не ведают зла и не понимают жестокости. Лишь один рыжий комочек вырвался из рук, уже замёрзших и потому не таких чутких. Метнулся к открытой двери; бежал мимо чьих-то ног, быстро, во все четыре своих маленьких лапы; бежал, подгоняемый шумом, животным страхом и желанием жить. Жить, чтобы слушать мамины песни, увидеть, кто же так грозно шумит в мокром саду, греться на солнце и сделать еще тысячу тысяч всяких всякостей от которых удовольствие так и щекочет в носу...
Она догнала котенка, когда тот замешкался, заскользив по только-то вымытому полу. Поднимая его, женщина провздыхала что-то про тяжелую жизнь и поплелась обратно, заметно припадая на правую ногу. Тот, кому по- видимому была адресована эта жалоба остался безучастным. Издалека он наблюдает за тем, как в пятый раз опускаются в воду руки. Неужели его не трогает смерть этого маленького существа, отчаянно сражающегося за жизнь со свинцовой тяжестью холодной воды? Я лишь пожму плечами в ответ. Бой неравен. Бой проигран.
Мокрые и мягкие, словно тряпичные куклы, их тельца выкинут на свалку. Если их не убила вода - это сделает холод. И никто о них не заплачет, только дождь проливающий, свои слезы по умирающему лету, уделит им немного скорби.
Кошка вернется к пустой коробке. От ее детей остался лишь запах.
Она будет искать.
Она будет ходить и звать. Везде, где еще сохранился их запах. Где ее вибрисы еще их видят. Где ее сердце еще надеется услышать их сердца. Они не могли ее бросить. Никто не смел их забрать!
Но их нет.
Теперь, они тоже тишина…