[ErikaF]

Сегодня снова во всех газетах - инспектор Рейвен:
"Раскрыто дело! Детей пропавших вернули близким.
Маньяк был пойман. Смотрите фото чуть-чуть левее."
Инспектор Рейвен сидит на кухне, глотая виски.

Ему плевать на газетный шелест и крики "браво".
Плевать на то, что галдят коллеги в его отделе:
- Ну да, чудак!
- Сторонится дружбы.
- С дурацким нравом,
- И что смешнее, кулон с драконом всегда на шее!

Начальник скажет:
- Везет парнишке, на том и точка.
Десятки пуль проходили мимо, и ни пореза.
Он - странный малый, но что везучий, так это точно.
Да про драконов читает много из желтой прессы.

Шепнёт коллега:
- Он - мой напарник, но, благо, бывший.
Молчит на службе, всё больше пишет в своих блокнотах
Чертовски умный, находит гадов, как зайцев - хищник.
Но вот помешан на всяких сказках, кажись, драконах.

Инспектор Рейвен сидит на кухне, с луной напротив.
Глаза теряют оттенок кофе, сменяясь медным.
Зачеркнут список, и он швыряет в окно блокноты,
И шепчет: Боже, не дай остаться мне здесь последним.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Мысли вслух, Настроение, Стихи, Чувства, Город, Смерть, Разлука, Мифическое

---

[ErikaF]

Он живет в алмазной долине и верит, что так будет всегда.
Он не считает время, и календарь худеет, не видя его глаза.
Он собирает крылья из билетов, что оставляют ему поезда,
И острием рассвета выцарапывает алые паруса.

Она живет в городе, где ночуют заблудшие корабли.
Здешний маяк постоянно ворует под вечер у солнца лучи.
Говорят,если мечта падает, то нужно поднимать её с земли,
Отряхнуть и продолжить искать алые паруса в ночи.

Но из всех пороков он больше всего ненавидит стареть
С ним в гостиной - хрусталь, Шардоне и, что важно, его портрет.
Он не знает, чего он хочет. Ну, наверно, любви, как все.
Но словам капитана "сегодня отходим?", опять отвечает "нет"

Она любит искусство, но знает, что в алом таится боль.
Она помнит седые шнурки в волосах, что вплетают ей руки ночей.
Он подходит к портрету и шепчет: Давай не сегодня, Ассоль?
Она шепчет прибою: Я всё еще жду тебя, Грей...

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Книги, Литература, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Разное, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Город, Авторское, Разлука, Предательство, Мифическое

---

[ErikaF]

А ты похожа на ту, из прошлого, с кофейным вкусом пустых ночей.
Тогда я верил, что сны не водятся, они лишь в капсулах и у врачей.
В постели месяц спала бессонница, клубком свернувшись, как черный кот.
На кухне шастало одиночество. И я не помнил ни день, ни год.

Явилась осень по расписанию, и тридцать дней под одним зонтом.
Коэльё, Гёте уже прочитаны, от Мураками – последний том.
По всем страницам бегом из прошлого, не спотыкаясь на запятых.
Пока в метро незнакомка в бежевом мне не сказала, что это ты.

И впрямь похожа на ту, из прошлого. Без сигареты, но всё же ты.
Мы улыбнулись, как и положено, но на душе заскребли коты.
Наш разговор даже чудом клеился, как будто диктор поставил речь.
Но про себя каждый думал: «Господи, не дай нам больше подобных встреч!»

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Стихи, Философия, Разлука

---

[ErikaF]

Его отравили.
Врачи говорят, бесполезно
Сидеть у постели, держать его руку, молиться.
Пора собираться в дорогу.
Жестоко.
Не честно.
Но если остаться, он стал бы невольно убийцей.

А он задыхался, хватаясь за горло. И слушал,
Как хлопали двери.
Звенели замки чемоданов.
Слеза по щеке не скатилась.
Лишь ранила душу.
Хотел бы позвать, но никто не вернется обратно.

Пришла лишь она. В длинном платье из пепельной стужи.
Коснулась лица и шепнула:
Свободен от боли.
Ты будешь жить дальше. Но в сердце
Их больше не пустишь.
Ты станешь мне сыном и князем умЕрших…
Чернобыль.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Мысли вслух, Настроение, Разное, Стихи, Творчество, Философия, Я, Город, Смерть, Болезнь, Авторское, Разлука, Предательство, Несчастный случай

---

Поверженный

[Кира Блювштейн]

Аннотация: Яркие огни ночного города. Дорогие женщины и богатые мужчины. Мир, где правят деньги и сексуальность. Мир, родивший порок. Это всё давно окружает нас и мы настолько привыкли к законам этой жизни, что на вопросы о подлинных чувствах часто не находим ответа. Он точно знает, что такое любовь. Но в его жизни наступил такой момент, когда он многое отдал бы, лишь бы об этом никогда не знать.


Фил.
В свете фонаря серебрились и мерцали крупицы снега. Они вились под лампой так же, как летней ночью мотыльки и прочая мошкара.
«Всё одно», - подумал Фил и перевел свой взгляд на массивную железную дверь популярного в городе ночного заведения.
- И зимой, и летом…- вслух произнес он, доставая из пачки сигарету.
- …одним цветом – доллары! – подхватила с заднего сидения Вера, пьяно хихикнув.
Фил поморщился. Не тот уровень. Не те люди.
Но в последнее время не те люди стали его постоянным кругом общения. Бессменным, родным, любимым и ненавидимым, от которого невозможно было спрятаться.
Бывало, едешь один по городу домой – глаз сразу выхватывает знакомые вывески клубов, баров. Адреса накладываются друг на друга, вплетая в мысли пряные голоса девушек-диспетчеров. Стоит вступить в эту жизнь – уже никуда не денешься. Куда бы ты ни шел, где бы ты не жил.
Он вспомнил, как они с Маришей ездили в отпуск, в Прагу. Было жаркое, знойное лето. Она снова страшно нервничала, потому что все шло не по плану. Фил же был спокоен. Он благодушно улыбался ей, зная, что так бывает всегда и что не стоит загадывать заранее – все равно ведь не получится. Не получится не совсем, просто будет по-другому.
Мариша была не такой. Она наперед знала, что найдутся проблемы. Всегда была готова к поворотам судьбы, свято верила в неотвратимость неудач.
Когда ехали в отпуск, она беспокоилась, что родители откажутся присмотреть за дочкой, что мама заболеет или, не дай Бог, Маруська.
Беспокоилась, что мест не будет в самолете, или что будут, но неудачные. Боялась, что забудет дома паспорт, поэтому по десять раз проверяла, точно положила ли его.
Когда она устраивалась на новую работу, боялась, что начальник окажется козлом, или коллектив – сборищем недоумков, или же наоборот – начальник будет добрым, отзывчивым, интеллигентным человеком, но ее сочтет недалекой и необразованной.
Машку когда в садик устраивала, все охала, что воспитательница может оказаться жестокой, бездушной, невоспитанной женщиной. Что дети могут быть больными или грубыми, что питание будет плохое.
И когда что-то из этого подтверждалось, например: по прилету выяснялось, что номер, который она хотела, занят, или в садике воспитательница оказывалась слишком молодой, или один из коллег был любителем пошлых шуточек, она победно констатировала: «Я же говорила!»
Скорее для самой себя. Она боялась неожиданностей и не любила сюрпризы. Ей лучше было наперед знать, угадать, предвидеть любую возможную неудачу, чем верить в лучшее и неожиданно получить вместо радости кучу проблем.
Она говорила часто: «Если долго что-то идет хорошо, значит жди беды. За все всегда рано или поздно приходится платить, в том числе и за счастье».
«Эх, Мариша, если бы ты знала, как ты была права», - подумал Фил, но тут же тряхнул головой, отгоняя от себя эту мысль. Горло уже начало сдавливать, но он молодец, быстро опомнился. К черту, к черту. Надо было срочно отвлечься.
Услышав чавканье на заднем сидении, он глянул в зеркало.
- Вера! - укоризненно произнес он и отвел взгляд. Она постоянно ела. Постоянно – это значит почти всегда. Разве что, когда она спала, ее челюсти прекращали привычные жевательные движения.
Ему по сути было все равно – ну хочет, ну пусть ест. Работа обязывала.
Девочки должны держать себя в форме. Вера же и так стандарту не соответствовала, так еще и умудрялась усугублять.
- Да что я? – возмутилась она. – Это просто жвачка!
Но он ее уже не слышал. Мысленно он вернулся в летнюю Прагу.
Когда они с Маришей катались в трамвайчике по старинным узким улочкам, она замечала маленькие магазинчики, причудливые названия, старинные скульптуры, а он видел все то же самое – машины с тонированными стеклами, сутулых парней с мрачным взглядом, молодых девчонок, улыбающихся с лишком призывно, слишком фальшиво, имеющих слишком глубокое декольте.
Он сразу подмечал все возможные точки даже в незнакомом городе, мысленно анализирую уровень услуг, автоматически отделяя городскую элиту от элиты для туристов.
Он силился не обращать на это внимания, нарочно отворачивался и занимал голову другими мыслями, другими впечатлениями. Но, если ты окунулся в этот омут, ты больше не станешь прежним.
«Ждет, никуда не делся», - подумала про себя Маша, увидев зеленые «Жигули». Сильнее толкнув худенькой рукой тяжелую дверь, она протиснулась в проём. Дыхание сразу стало превращаться в пар, а влажные волосы начали замерзать.
Сбегая по обледенелым ступенькам, она поскользнулась на каблуках и чуть не упала. Сердце тут же подпрыгнуло высоко, под самое горло, а ладони вспотели. В этот момент она краем глаза заметила, как дернулся водитель за рулем машины.
«Бойся, урод похотливый», - злорадно подумала она, все еще тяжело дыша от страха. Она сильнее укуталась в синюю дубленку, подбежала к машине и дернула за ручку двери.
В салон тут же проник пронизывающий до костей морозный воздух.
- Садись, давай, Машуня, не выпускай тепло! – крикнула на нее Веерка и шлепнула недовольно пухлыми губами.
Маша забралась в салон и нарочно сильно хлопнула дверью, тут же поймав в зеркале недовольный взгляд Фила.
Она сразу отвела взгляд, довольная своей выходкой. Ей нравилось изводить Фила маленькими пакостями. На большее она была не способна, она это знала, но даже бесить его этими мелочами было несравнимым удовольствием!
Она ненавидела его всем своим маленьким сердечком. Люди, не обладающие даром отзывчивости, нередко компенсируют его чувством юмора. У нее оно было, хоть и черное. Она мстила ему небольшими, но частыми дозами. Размеренно, методично. Она сравнивала свои действия со старинной японской пыткой, когда человеку в сыром холодном подвале капают на темечко ледяной водой. Конечно, это не производило такой эффект, но думать об этом было приятно. Ей нравилось быть жестокой. Не только по отношению к Филу, ко всему миру вообще. Как было сказано в ее любимом мультике: «Если мир отвернулся от тебя – ты должен отвернуться от мира!». Ей нравилась эта фраза. Она считала ее верной и ни в коем случае не хотела подставлять другую щеку.
Хотя за многое она не могла себя простить. Не хотела. В особенности за то, что ступила на эту скользкую дорожку. За то, что не пошла работать по профессии, как мама. Медсестрой, за копейки, за то совесть была бы чиста.
Тщеславие, жажда красивой жизни и богатства, привели ее сюда. К краю порочной чаши, которую ей предстояло испить до дна.
Это была и лень, и малодушие.
Маша была красивой, не глупой девушкой. И вполне могла учиться, могла поступить в институт, получить высшее образование, построить карьеру.
Семейной жизни она никогда не хотела, всегда верила в собственную независимость, хотела стать эдакой железной леди. Даже книжки читала такие, где главными героинями были сильные женщины, которые всего в жизни добивались сами, которых любили самые красивые и смелые мужчины.
Но, видимо, угодно было кому-то наверху, чтобы с Машей во время учебы в старших классах случилась большая любовь.
Да такая сумасшедшая и сильная, что терпеть не было сил.
Его звали Петр. Он был старше ее на много лет. Они познакомились случайно, на Новый год.
Она ловила машину поздним вечером. Времени до двенадцати оставалось в обрез, а еще нужно было успеть добраться до дачи, где ее ждали друзья с настоящим серьезным алкоголем, хмельные, веселые и абсолютно свободные этой волшебной ночью.
Волшебными ночами часто случаются чудеса. Она верила в чудо, ждала его. Но даже не подозревала, что оно окажется спрятанным в теплом кожаном салоне большой черной иномарки.
Красивый, голубоглазый, взрослый. Он заразительно смеялся и остроумно шутил. А еще говорил много интересных вещей, которых Маша никогда не понимала. Она замирала от восторга, кивала головой и поражалась, как точно, как красиво говорит ее спутник.
Это сейчас она понимала, что то был «дешевый понт», как было принято говорить в ее новом круге общения.
До дачи друзей они так и не доехали. Дорогу замело, и встречать Новый год им пришлось в его машине.
В ту ночь она стала взрослой. И после этого она уже не могла по-прежнему общаться со своими сверстниками, одноклассниками. Она даже с мамой не могла больше найти общий язык. Потому что с этого момента она поставила себя на ее уровень. Она поднялась в своих глазах до той черты, после которой ее уже не могли ни к чему принудить.
Она открыла в себе новое, женское. То, чем она могла чувствовать, что для нее лучше, не слушая чужих советов.
Учеба отошла на второй план. Ее закружила взрослая ночная жизнь. Вечеринки в дорогих клубах, на которых она была звездой, роскошные номера в отелях, иностранные машины, иностранные деньги.
Ее новые друзья относились к ней как к равной. Её уважали, ей восхищались.
Эти чувства пьянили её и засасывали.
Но, вместе со школой, кончилась и ее новая жизнь.
Все произошло по известному всем сценарию. Банально и больно.
Она забеременела от Пети.
Родителям не сказала ни слова. Не посчитала нужным. Зато Пете сказала сразу. Потому что любила и была в нем уверена. Она считала, что узнав о ребенке, он жутко обрадуется, сделает ей предложение и она сразу же поженятся. Она где-то слышала, что если девушка беременна, то расписывают сразу.
А потом они отправятся отдыхать заграницу на медовый месяц, где будет белый песок и голубое чистое море.
Много чего думала Маша в тот день, перед самым важным разговором.
Но Петя ничего подобного ей не предложил. Он принял это известие совершенно спокойно, ничуть ему не удивился и так же спокойно предложил ей сделать аборт. Потому что он сам давно женат, детей уже имеет и еще дети ему не нужны. Тем более разводиться с женой он не собирается – это вредно для бизнеса.
А если маленькая Маша рассчитывала на что-то другое, то она смело может отваливать.
Так прямо и сказал.
И Маша отвалила. Аборт, конечно, сделала – куда ей с ребенком в мамину малогабаритку!
Экзамены сдала с горем пополам – и то, благодаря шпаргалкам, которые писала полночи дома. Да и это она делала без всякого энтузиазма.
Когда она поняла, что поступить с тем набором знаний и таким аттестатом она никуда не сможет, было уже поздно.
Её одноклассницы счастливо волновались по поводу вступительных, ходили в кино со своими глупыми мальчиками. А она смотрела тупым взглядом в окно и нервно жевала фильтр сигареты.
Прятаться от мамы она давно уже перестала, да и мама потеряла всякую надежду вразумить дочь, и больше с наставлениями к ней не приставала.
Маша очень быстро постарела. Так ей казалось. В ее жизни уже всё было – большая любовь, боль расставания, красивые машины, деньги, страстные ночи, беременность даже была. Теперь ей не оставалось ничего, кроме как завершить свой жизненный путь.
Смысла жить дальше не было. Она не плакала, не билась в истерике. Просто тихо и спокойно осознавала, что больше в её жизни не будет возможности добиться всего самой, или встретить такую же сильную любовь. Не ради чего было землю топтать.
Но покончить с собой оказалось не так-то просто. В аптеке ей не продавали сильнодействующие препараты, поэтому идея наглотаться таблеток и уснуть отпала. Вены резать она не хотела – страшно представить, что почувствует мама, когда увидит свою дочь в ванне, полной крови и с развороченными как вареная сосиска руками.
Прыгать с крыши высотного дома она тоже не хотела. Вернее, сначала хотела, но после нескольких неудачных попыток вылезти на крышу затею эту бросила.
Да и опять же – мама будет не в восторге от вида кровавого студня на асфальте.
А вечером мама сказала ей, что подала её документы в медицинский колледж. Маша смирилась и пошла учиться. Безрадостно и бесцельно.
Но уже в середине обучения она поняла, что не может так жить. Не может каждый день есть вареную картошку и салаты «Оливье» по праздникам. Не может одеваться на рынках в эти бесформенные тряпки.
Она успела привыкнуть к той красивой жизни, что была у неё, пусть и не долго.
Тогда она сама купила газету, открыла её на странице «Досуг», выбрала наиболее приглянувшееся объявление и позвонила.
Машину качнуло на повороте и Маша ударилась головой об стекло. Резко вынырнув из воспоминаний, она вонзила свой ненавидящий взгляд в спину водителя.
Костяшки пальцев побелели – до того сильно он держал руль.
Они уже около пятнадцати минут мчались по заснеженной дороге, а у Фила перед глазами до сих пор стояли ее худые ножки. В облегающих голень, сапогах на длинной острой шпильке - они так неловко скользили на ступенях!..
Он вдохнул ртом и выдохнул через нос.
В ушах звенело от громкого хлопка дверью. Она специально это делает, совершенно точно.
Ну и пусть. Это самое меньшее, что она имеет право сделать по отношению к нему. Он же сам желал себе за содеянное смерти.
«Смерть есть избавление, а не наказание», - с иронией подумал он и резко крутанул руль, выходя на поворот.
Подумать только, когда-то он даже не задумывался о таком повседневном явлении, как смерть.
Она не ужасала его и не погружала в раздумья. Проще сказать – смерть не интересовала его вовсе. Она просто не существовала в его жизни.
Оба родителя были живы, равно как и бабушка с дедушкой по линии отца. По материной линии он их не знал, а значит, и повода для беспокойства не было.
Он глянул в зеркало заднего вида и сглотнул. Вера рылась в сумочке, то доставая, то складывая обратно косметику, духи, перчатки и все то, что она каждый день таскала с собой. Женщины часто перебирают содержимое своих сумок от скуки. Маша хмурила тонкие брови и смотрела в окно, скрестив руки на груди. Дублёнка собралась складками, и ее подол едва доставал до середины бедер, открывая взгляду ее маленькие острые коленки, обтянутые эластичными колготками. Или чулками. Он впился взглядом в её ноги, чувствуя, как рот наполняется слюной. Сейчас Фил все отдал бы, чтобы узнать, что же всё-таки на ней – чулки или колготки?.. Ему до удушья хотелось прикоснуться к ее ногам губами, почувствовать запах ее нежной кожи.
Фил сморгнул наваждение и вернул свой взгляд дороге, по обеим сторонам которой лежал позолоченный фонарным светом снег.
- Ну, наконец-то, - нарушила тишину Маша. Её голос вернул Фила к реальности. Действительно – почти приехали. За поворотом показалась высотка. В этом доме, на седьмом этаже находилась их штаб-квартира, как в хорошем настроении называла её Валентина.
Подъехав к подъезду, Фил заглушил мотор и уронил руки на колени. Девушки защелкали дверьми, выбираясь из машины, каждая со своей стороны.
Как только дверцы хлопнули, Фил закрыл лицо обеими руками и шумно втянул ртом воздух, как если бы у него неожиданно защемило сердце.
Но сердце не щемило. Он вообще, в последнее время, не испытывал никакого дискомфорта, связанного со здоровьем.
Ему даже начало казаться, что все его страдания и терзания надуманны. Он уже не знал, как сильнее унизить себя, как сделать себе ещё больнее. Да и сомневался, возможно ли это вообще.
Посидев пару минут в тишине и одиночестве, он всё-таки вышел из машины и поднялся в квартиру.
Она была очень просторная и светлая. Паркет в коридоре отзывался стуком из-под ног - радостным и частым, если по нему весело бежали чьи-то легкие ноги. А если на идущего давил непомерный для него груз, то стук становился угрожающим и тяжелым.
Коридор одной стороной закруглялся и сводил на себя двери в комнаты девушек, а другой стороной поворачивал на кухню, которая была соединена со столовой и одновременно являлась кабинетом Валентины.
Валентина сидела на кухне за дубовым массивным столом в черном кожаном кресле. На столе стоял телефон, валялись различные бумаги – сделанные ею записи, вырванные листки из блокнотов и календарей, квитанции об оплате и многое другое.
Помимо бумаг на столе стоял старинный графин. Не то чтобы очень старинный, но родом из сороковых, как минимум.
Он был наполнен коньяком. Валентина понятия не имела, как именно нужно хранить коньяк, но ей уж очень нравилась эта тяжелая рельефная бутыль. Она была в восторге ото всего вычурного, дорогого. Видимость богатства – это то, чем Валентина себя окружила.
Фил про себя назвал Валентину «мадам». Это было нечто среднее между «мамкой» из девяностых и чем-то более уважительным, чем-то, что имеет большее отношения к бизнесу как к таковому. Да и себя Фил считал не «сутером», как звали его за глаза девчонки, а охранником. И Марише почти не приходилось врать.
Девушки уже попрятались по своим комнатам, переодеваясь и готовясь воевать в очереди в душ. Фил прошел по коридору в сторону кухни. Он двигался медленно, чуть сутулясь, так и не сняв куртку и обувь, лениво переставляя ноги. Шаги его были тяжелыми, но почти не слышными. Руки с мороза из карманов джинсов он так и не доставал.
- Всё хорошо? – спросила Валентина, не поднимая головы и продолжая что-то записывать на клочке бумаги.
- Всё хорошо, - ответил Фил, заходя на кухню.
Он упал на кожаный диван, на котором валялись какие-то вещи, кем-то забытое полотенце, и закрыл глаза.
От полотенца, уже высохшего, исходил знакомый, почти родной запах фиалок. Он заставил Фила улыбнуться, веки его дрогнули, словно во сне.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, он открыл глаза. Валентина выжидающе смотрела на него поверх очков.
Фил скривился и приподнял бёдра, залезая в карман. Подниматься полностью было лень. Он вообще в последнее время стал каким-то заторможенным.
Выудив на свет стопку денег, он бросил её на стол и уронил бёдра обратно на диван, оставаясь лежать так, чуть ли не съезжая с дивана.
Пока «мадам» считала деньги, он сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана флягу. Открутив крышку, он поднес холодный металл к губам и опрокинул её. Огненная жидкость просочилась в его рот, наполнила его и скатилась по горлу в пустующий желудок.
Войдя в комнату, Маша села на диван и стянула сапоги с усталых ног. Тут же встала и вылезла из платья, оставаясь в синем кружевом белье и чёрных чулках.
- Привет, - улыбнулась ей Олеся и потянулась. Она только что проснулась и её тело ещё не остыло от теплоты постели.
Волосы, хоть и были не расчесаны, всё равно лежали так, что лучше их не уложил бы ни один стилист. Естественность – это был её конёк. Она была прекрасна в своей домашней реалистичности. Теплая, родная, она покорила этим не один десяток мужчин. Сероглазая, умная не по годам девушка.
Наверное, поэтому они и сошлись с мадам. Они обе были целеустремленными и расчетливыми.
Это в ней Машу особенно привлекало. Она тянулась к ней, как к эталону женственности, как к своему идеалу.
- Привет, - отозвалась Маша, снимая с себя бюстгальтер и чулки. Она достала из шкафа мягкий банный халат кораллового цвета и взяла с полки полотенце.
- Как всё прошло?
- Нормально. Единственное, ездить с ним в одной машине – для меня это пытка!
Олеся достала из тумбочки пачку сигарет и закурила.
- Почему?
- А то ты не знаешь! – Маша иронично усмехнулась. – Когда я сюда пришла, меня никто не предупреждал, что мой сутер будет мной пользоваться, когда ему вздумается.
Олеся промолчала. Она не хотела говорить на эту тему. Она знала, что произошло, и сама не могла понять Фила. Для неё он был не Фил, а Гриша. Они знали друг друга много лет, он был для неё другом. Она не знала более чуткого, отзывчивого и жизнерадостного человека, чем он.
Та злосчастная автокатастрофа очень сильно его подкосила. Да и это можно понять – он в одночасье потерял и жену, и дочь.
Как он их любил…
Олеся смотрела и завидовала их счастью белой завистью. А какой счастливой была Марина! Она не знала её до их с Гришей свадьбы, но познакомившись, полюбила её как сестру. Конечно, Гриша строго запретил её рассказывать Марине, чем она занимается, поэтому ей приходилось поддерживать легенду. Для Марины Гриша работал охранником в стриптиз-баре, в котором танцевала Олеся.
Марина никогда не ревновала его, а он никогда не давал повода. Они с Олесей стали живым примером того, что дружба между мужчиной и женщиной существует.
А потом её не стало. Её и их малышки, Маруси, Машеньки. Ей было три года, когда всё случилось. Тогда-то Гриша и начал пить. Он стал мрачным, не смеялся и крайне редко улыбался. Стал полностью пустым. И глаза его потухли, и голос стал бесцветным. Шел уже четвертый год с момента аварии, а он до сих пор не мог оправиться. Всё, конечно, было уже гораздо лучше, Олеся это видела. Видела, как в нём снова просыпаются чувства, как он начинает меняться, как смотрит на Машу.
Маша. Она стала той веревкой, которая потянула его наверх со дна, из пропасти, в которую он так старательно себя загонял.
Он не умел проявить к ней своих чувств. Может из-за ощущения вины, а может он просто забыл, как это делается. Но в один из вечеров он навсегда перечеркнул саму возможность их с Машей отношений.
Он был пьян. Пьян настолько, что его шатало от стены к стене. Маша никогда особенно не проявляла к нему симпатии, а этот день так и вообще демонстрировала своё презрение. Он не сдержался. Его переполнила злость, обида, ярость. Алкоголь еще сильнее подогревал его кровь. Он взял её силой. Маша тогда пообещала, что никогда его не простит. И она не простит – Олеся знала это. И Фил это знал.
Маша глянула на Олесю и быстрым шагом пошла в ванную. Она не понимала, почему Олеся так себя ведёт. Будто ничего ужасного не произошло. Будто это нормально. Хотя, откуда ей знать, может и Олесю он тоже насиловал? Может все здесь просто к этому привыкли.
Пока тёплые струи омывали её стройное тело, она думала. Думала о том, что снова влипла в историю. Деньги, конечно, хорошие. Она многое, что теперь могла себе позволить, не говоря уже о том, что она смогла делать для мамы. Но, тем не менее, она прекрасно понимала, что найти любовь ей не удастся, пока она находится здесь. А любви хотелось, как и любой девчонке. Она часто представляла себе перед сном его – красивого, темноволосого, с выразительными глазами и приятным голосом. Сейчас, почему-то, вместо привычного образа принца, перед её глазами появился Фил. Она раздражённо моргнула. Что ещё за новости?
Маша вылезла из ванны и насухо вытерлась махровым полотенцем. Тряхнув мокрыми волосами, она вышла из ванной и зашла на кухню.
Покосилась на Фила. Он лежал на диване, опершись на локоть и прикрыв глаза.
- Опять нажрался? – язвительно бросила Маша, выжимая волосы прямо на пол. – Что, кого на этот раз возьмешь? Может Олеську? Она как раз проснулась…
Фил открыл глаза. Они в момент потемнели. В них отчетливо плескалась злоба.
Он злился на себя и на неё. Злился на водку во фляжке, злился на Валентину, которая всё так же продолжала сидеть за столом.
Он медленно сел, не отрывая от Маши взгляда.
Маша холодно глянула на него.
- Так что? Уже определился?
- Да, - сухо ответил Фил вполголоса.
Эта интонация заставила по Машиной коже забегать мурашки под халатом. Ей стало не по себе.
- Тебя и возьму, - жестко произнес он, хватая её за плечо.
- Отпусти, мне больно! – вскрикнула Маша и жалобно уставилась на мадам, думая, что она мешается. Но ей было всё равно. Она продолжала заниматься своими бумагами, будто прямо под её носом ничего не происходило. Пальцы Фила продолжали сжимать её руку.
- Я закричу!
- Кричи.
- Аааааа! – Маша закричала и замолчала, уставившись растерянно на Фила. – Ааааа! – повторила она, но никакой реакции не последовало. Никто не вышел из комнаты. Валентина по-прежнему не поднимала глаз.
Фил грубо толкнул её к двери из кухни.
- Одевайся!
- Зачем?
- Я сказал, одевайся.
Смелости у Маши тут же поубавилось. Сердце застучало как сумасшедшее, его удары отдавались в висках, путая мысли.
И зачем она его провоцировала? Знала ведь, что он скотина. Ублюдок. Она ворвалась в комнату, с трудом сдерживая слезы.
- Что случилось, малышка? – с балкона выглянула Вера, жуя творожное кольцо. Она снимала с балкона постиранные вещи.
- Ничего! – крикнула в ответ Маша, натягивая платье.
Ничего. Ничего не случилось. Всё как обычно, в порядке вещей.
Она поедет. Поедет, потому что у неё нет другого выбора. Валентина всегда будет на его стороне, она давно его хочет затащить в свою постель и будет всячески ему потакать. А девчонкам всё равно. Им своих забот хватает. Она поедет к нему, чтобы лишний раз ткнуть его мордой в грязь.
Её лицо прояснилась. За свою жизнь она научилась быть циничной. Она поедет и сделает всё так, что Фил ещё долго будет жалеть о том, что сделал.
Она влезла в сапожки, застегнула молнию. Нижнее бельё она одевать не стала – смысл? Да и незачем перед ним красоваться. Поправив шелковое платье и мокрые волосы, она последний раз глянула в зеркало и вышла из комнаты, захватив сумочку. Фил стоял у входной двери.
Она прошла мимо него с высоко поднятой головой и прошла к лифту.
Она слышала позади его шаги, но так, ни разу и не обернулась, пока они спускались к машине.
Он сел за руль, несмотря на то, что выпил. Он так делал достаточно часто, поэтому все, включая Машу, уже давно к этому привыкли.
Она забралась на заднее сиденье и закурила. Он молча завел мотор и машина тронулась с места.
Маша смотрела в окно и не разбирала дороги. Её голову занимали мысли о своей судьбе. Когда она успела так оступиться? Когда она стала такой? Она спокойно ехала в машине с ненавистным ей мужчиной к нему домой, чтобы дать ему всё, что он попросит. Просто так, ни за что.
Они ехали долго, часто поворачивали, уходили во дворы. Наконец машина остановилась у высокого панельного дома.
Фил вышел из машины, не сказав ни слова. Маша вылезла вслед за ним. Он набрал код на домофоне и они вошли в просторный светлый подъезд. Этот дом был одним из тех, где постоянно дежурят консьержки, где всегда чисто, уютно, постелены ковровые дорожки, а на этажах стоят цветы в горшочках.
Фил жил на девятом этаже. Открыв тяжелую металлическую дверь, он пропустил её в квартиру.
Она прошла внутрь, цокая каблучками по паркету. Оглядевшись, она приметила ванну.
- Я пойду, приведу себя в порядок. Не будешь же ты набрасываться на меня, как животное? – бросила она и дернула на себя ручку двери.
Фил ничего не ответил и пошел в комнату, бросив ключи мимо полочки.
Они звонко ударились об пол. Маша проводила его взглядом, покачала головой и закрылась в ванной на щеколду.
Фил прошел в комнату и упал на диван. Перед диваном стоял журнальный столик, на нём стояла пепельница, полная окурков. Рядом со столиком валялись пустые бутылки, выпавшие из пакета, которыми тот был забит до отказа.
Он взял со столика пачку тонких сигарет, забытых какой-то ночной девушкой и закурил. От сигареты исходил какой-то невероятно противный запах.
Его плечо самопроизвольно дернулось, а стеклянный взгляд замер на шершавых обоях.
Сначала было терпимо. Первое время после случившегося. Он пил. Вечер, день, ночь. Не мог остановиться.
Никогда раньше не пил, а тут как заставлял кто-то. Будто бы и успокаивало, будто бы и забывался, засыпал.
Потом третий день – похороны.
Народу пришло – толпа. Все в чёрном, стояли, причитали, плакали навзрыд с диким животным воем. Он тоже в чёрном был. Рубашка ещё со студенчества осталась. Так-то он сам чёрное не очень…
Слез почему-то не было. И ему казалось, что все вокруг косятся на него, осуждающе смотрят и думают про себя: не плачет, не жалеет, черствое сердце.
А может, думали, что он вовсе с катушек слетел. Кто его теперь разберет.
Хоронили в закрытых гробах. Он стоял как вкопанный, не мог пошевелиться, сказать ничего не мог. Смотрел в одну точку. Вот как сейчас.
Его тронуть боялись, плечом задеть случайно. Рядом даже не стояли. Даже родители.
Мать с отцом стояли вместе с Маришкиными родителями, дядей Славой и тётей Женей. Тётя Женя рыдала навзрыд, глаза были красные, узкие, как щёлочки. Дядя Слава был чёрен лицом, тяжел плечами, дышал шумно, молча. Ненавидел. Фил это чувствовал.
По спине катился липкий пот, волосы мокли на шее. Стебли цветов, что он сжимал в руках, превратились в кашицу. На лбу вспухла жила, пульсировали виски.
Перед глазами, как после смерти, пролетали картины их совместной жизни. Эти кадры начали мелькать почти сразу после случившегося и до сих пор не остановились.
День их знакомства: прохладный осенний вечер, только что закончился дождь. В квартире накурено и тесно. Дурным голосом Ленька Шивцов орёт песню под гитару. Запрокидывая голову, смеётся именинница – Алёнка Мазепова. Яркая, солнечная, стриженная под мальчика, в маленьком чёрном платье, с крупными белыми бусами на шее.
Губы красные, зубы жемчужные. Боря Уланов всё шутит, вино ей подливает. Парочки жмутся на балконе, запуская дым в квартиру. А вот и она – сидит за столом в уголке, поглядывает серыми глазами строго, но губы еле заметно вздрагивают в улыбке.
Волосы тяжёлые, от долгого пребывания в косе, волной спадающие по плечу. Юбка чёрная, а на ней – светлые волоски собачьей шерсти. Сидит, согнувшись пополам, упершись локтями в колени, неловко переступает ногами в туфлях на толстенной платформе.
Смотрит на него и брови хмурит, но больше шутливо. Он тогда не стал курить «травку» вместе со всеми. Не потому что не хотел, наоборот, очень хотел! Опозориться боялся, первый раз ведь.
Сразу заметил, что она на него смотрит.
«Нравлюсь?» - спросил мысленно.
«Как думаешь?» - будто взглядом ответила ему. А он не думал, он знал. Просто поиграть хотел. Сам ведь ещё ни разу не играл, чтоб по-взрослому. А тут по-другому и быть не могло.
Вышел на лестницу, будто покурить, хотя сам никогда в жизни не курил. Даже не пробовал. А она – за ним. Тоже – будто…
Он тогда её до дома проводил. Пешком через полгорода.
Или вот: родителей знакомят. Его оба родителя – профессора. Отец – биологии, а мать – математики. И её – мать швея-лекальщица, отец – слесарь разрядный.
Его Марина такая же – не пошла в институт после школы. Пошла на курсы машинистки, сама не зная, зачем. Закончила, работать в издательство пошла. Без особых амбиций карьерных. Он же – напротив. Высшее математическое образование.
Родители грызлись весь вечер. Её - громко говорили, искренне обижались и резко отвечали, а его – интеллигентно, намёками и полутонами. Только на Фила поглядывали, мол, кого же ты нашёл себе, сыночек?
А они с Маришкой сидели счастливые, смотрели друг на друга, да салаты за обе щеки уплетали.
Им нравилось смотреть друг на друга. Ему нравились ее волосы, затянутые в тугой хвост до пояса и брови тёмные, чётко очерченные. А ей нравились его короткие, тоже тёмные волосы, с торчащей чёлкой, и брови, странно сдвинутые к середине. От его смешливого выражения лица он на дурачка был похож. Это тоже нравилось.
Свадьба: Мариша вся в белом, торжественном. Платье пышное, рукава-фонарики, венок с фатой на голове, перчатки кружевные и корсет.
Ох, и намучился же он ночью с эти её корсетом!..
Перед свадьбой они специально брали уроки танцев, по настоянию Марины. У него в крови это было – и ритм, и такт, и темп чувствовать. Мариша же двигалась, как корова на льду. Отдавила ему все ноги, стулья вокруг сносила своими крутыми бёдрами. Злилась, краснела, ноздри раздувала, а он улыбался снисходительно.
- Ненавижу, когда ты так смотришь! – кричала она.
- Как? – он продолжал улыбаться и смотреть, влюбляясь сильнее.
Свидетелем на свадьбе был его лучший друг, Генка Кураев.
На похоронах он стоял позади и с опаской поглядывал на спину друга. То ли обморока боялся, то ли нервного срыва.
А на свадьбе раньше всех проснулся, всех гостей обзвонил, нашёл кольца, которые Фил потерял, стопку водки в него влил на голодный желудок – для храбрости, пояснил.
От этой храбрости Фила всё время нахождения в ЗАГСе мутило так, что в пору было свадьбу откладывать.
С выкупом невесты он тоже справился блестяще, обманув всех гостей и родственников. Филу вообще почти ничего делать не приходилось. Он никогда не обладал такой неуёмной энергетикой, никогда не умел так заводить публику, так шутить, чтоб смеялись все, даже те, кто шутки не понял. Гена был физиком-астрономом.
- Мы с тобой – два светила мировой науки! – говорил он, обнимая друга за шею.
- Да уж, светила… не столько светим, сколько коптим, - весело отзывался Фил.
Вообще Генка был излишне самоуверенным и смешливым. Мариша его не очень любила. Она вообще считала, что Фил не умеет выбирать себе друзей. И это было единственным, в чём его мать была с ней согласна.
Ей претили все эти праздные беседы, мех без причины, поэтому она была готова даже встать на сторону невестки, лишь бы убедить сына не общаться с друзьями, которые портят карму.
А когда Марина сказала «да», он словно дара речи лишился. Стоит, словно немой, глазами хлопает и молчит. Она тогда не на шутку разозлилась, ткнула его в бок острым локтём и зашипела в самое ухо: «Да! «Да» скажи, кретин!»
И выдохнул это, заветное слово. И сразу легче стало, и мутить перестало и всё встало на свои места. Вот так вот и должно быть. Вот Мариша, а вот я. И скоро, совсем скоро у нас появится третий. Сыночек или дочка. Всё в порядке. И этот порядок казался ему настолько удивительным и непостижимым – аж дух захватывало!
А теперь никакого порядка в его жизни не было. Более того – что-то страшное начала происходить с ним. Не правильное.
В ванной шумела вода. Маша. Маша – первое, чем он начал интересоваться после долгих лет пустоты и одиночества.
Этот интерес к другой девушке его очень пугал. От него болело внутри, от него он не мог уснуть и часто смотрел на фотографию Марины с Марусей. Прощения пытался просить, но как-то неискренне выходило. Он сам не понимал, что с ним твориться и заливал это своё непонятное состояние алкоголем.
Маша была полной противоположностью Марине. Разве что цветом волос они были схожи.
Маша была тоненькая, намного младше его, со вздернутым носиком и злыми глазками.
Но чем-то она его зацепила. Зацепила настолько, что он голову терял. А однажды потерял окончательно. И причинил ей такую боль, за которую сам себя простить не мог, не говоря уже о ней. И вот опять он делает тоже самое. И опять не может себя понять. И опять ему страшно.
Маша выключила воду. Она включила её специально, чтобы не слышать ничего из-за двери, и чтобы он не слышал, что она делает. \она накрасила губы ярко-красным, ресницы тушью, глаза подвела чёрным. Ну чисто распутная девка. А что? Пусть получит, что заказывал. Довольная собой, она щелкнула замком и вышла из ванной.
Вышла и замерла. Её взгляд приковали к себе фотографии, висящие на стене в коридоре. Она их не заметила сразу, а сейчас прямо в глаза бросились. Она подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть.
На фотографиях была запечатлена семейная пара – молодой мужчина и женщина. Были еще фотографии маленькой девочки. Должно быть, их дочка. Красивая такая, с задорным взглядом, с двумя косичками. Что-то в ней ей показалось знакомым. Она перевела взгляд на другое фото. Она не сразу его узнала. Конечно же, этот мужчина - Фил. Никаких сомнений.
Только всё равно что-то в нём было не то. Он был не таким, каким она привыкла его видеть. И женщина. Женщина рядом с ним выглядела такой счастливой и так они вместе смотрелись гармонично, что было ясно – она счастлива, благодаря ему.
Голова закружилась. Она всё поняла. Сложила в одну картинку эти, ничего не значащие, фразы. Она тогда не придавала им значения, а теперь поняла. У Фила была семья. Он потерял её. И из-за этого, должно быть, он стал таким. А сколько раз Олеся пыталась ей намекать на это…
И она, Маша, ему нравилась. Совершенно серьезно, искренне.
Ей вдруг стало так стыдно, так мерзко от самой себя. Она вытерла ладонью губы, размазывая помаду по щекам, и заглянула в комнату.
Фил курил, обнимая себя рукой и согнувшись пополам.
В той же рук, в которой он сжимал сигарету, он держал фотографию.
Он гладил изображение большим пальцем, а губы беззвучно шептали: «Простите меня…»
Маша закусила губу и потерла щёку, пытаясь стереть остатки помады.
- Фил… - робко позвала она, не решаясь войти в комнату.
Он дернулся и положил фотографию лицом вниз на столик. Посмотрел на неё влажными красными глазами, хмельными от выпитого.
- Я вызвал тебе такси.

@темы: Воспоминания, Любовь, Чувства, Смерть, Авторское, Разлука

---

[ErikaF]

Небо разорвано. Нитки украдены.
в сердце - дыра с Марианскую впадину.
Есть сигарета - прижечь, и забудется.
Рана затянется? Дальше полюбится?
Доктор кивает. Проблема исчерпана.
Время куплю без рецепта, наверное.
Курс будет долгим, часами и стрелками,
День ото дня календарными мерками.
Будет, бесспорно, и что-то побочное
Боли тупые в дожди полуночные.
Только душа одеялом укроется,
Рядом уляжется стерва-бессонница.
Доктор считает, что сердце излечится.
Нет ничего, бесконечнее вечности.
Рана закроется камнем иммунности.
Но вот останется что-то от юности?

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Разное, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Болезнь, Авторское, Разлука, Предательство

---

[ErikaF]

- Но для чего?
- Ни для чего. Всего лишь выбор.
- Это глупо. Что кроме рваного тулупа ты получил за этот шаг? Мне не понять тебя никак! Твоя награда - инвалидность, а после - общая забытость. Мне не понять тебя, мой друг!
- И не поймешь, держа медали моих бессмысленных заслуг.
- Бессмысленными стали вдруг твои призы, олимпиады и имя лучшего пловца?
- И без лаврового венца цветы весны не потускнели. И птицы вроде так же пели...
- Зато не можешь ты ходить. Прошел бы мимо в тот сентярь. И тут же к чёрту всё забыть!
- Но после надо дальше жить... И засыпать и просыпаться. И даже подходить к воде. И кролем - к финишной черте... И называться "Номер первый". Ты знаешь сам ответ, наверно. И всё же споришь ни о чем. Когда троллейбус рухнул в воду, поверь, плевал я на погоду, на грязь, осколки, да на всё! Я был им нужен. Вот и всё!
- Ты не боялся?
- Было страшно. В воде не видно ничего. Мне приходилось лишь на ощупь искать её или его. Раз вынырнул... в руках - подушка. Цена ошибки - чья-то жизнь. Кругом лишь водяная синь, что стала для меня ловушкой... Я часто видел их во сне. Наверно, по моей вине, не смог домой вернуться кто-то. Какие тут медали к черту? Они не стоят ничего...

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Интернет, Мысли вслух, Настроение, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Город, Смерть, Болезнь, Несчастный случай

---

[ErikaF]

Мой лорд, сегодня на часах – обрывки ночи.
Свечу позволите зажечь? Здесь слишком мрачно.
Один, на скрипке сквозняков, молитву «Отче…»
Вы повторяете опять, и это страшно.

Мой лорд, поесть бы Вам чуток, в вине нет истин.
Под звон хрустальной тишины, за что Вы пьёте?
Сейчас весь Лондон за окном в осенних листьях,
А Вы всё августом потерянным живете.

Мой лорд, набросьте же камзол себе на плечи
Здесь слишком холодно внизу, в подвальной пыли
Бывает, жизнь вонзает нож, но время лечит,
И даже рваная душа имеет крылья.

Мой лорд, и мне знаком горчащий вкус потери,
Клинок судьбы убьет одних, других лишь ранит.
Неужто, Вы сдались, мой брат? Не верю!
В груди монарха должен биться только камень.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Личное, Мысли вслух, Настроение, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Смерть, Авторское, Разлука

---

Фиаско

[Эльстер]

Рассказ, написанный на той же волне, что и предыдущий. Но на этот раз более мрачный и сюрреалистический бредовый.
Саммари: Одинокая обезумевшая девушка каждый вечер выходит на улицы ночного города. И всё, что она несёт с собой - это боль и страдания...

Фиаско


О, этот бездонно-тёмный вечер, холодно-воздушный, влажный осенний вечер на выходе из подъезда. Этот ветер, что заставил её поёжится, плотнее запахнув кожаную крутку, восхитительно-ледяной, которому она с наслаждением подставит своё лицо! Рики выходит на ночные улицы – своё королевство. Здесь всё принадлежит ей!
И этот свет в окнах многоэтажек, и низкие уличные арки, весь этот бетон, вся эта мешанина из асфальта, плиточных стен, проволочной ограды, тумана фонарей и лунного света… Рики идёт по улицам, одинокая непровозглашённая королева ночного города, и ей кайфово, просто непередаваемо кайфово!
Рики не боится. Ни маньяков, ни бомжей, ни приставучих парней, ни ментов.
Потому что она – часть города. Она едина с ним. Он становится её хранителем, стоит ей ступить на шаг из подъезда, вплетаясь в его непередаваемо прекрасную атмосферу, где урбанистика тонко граничит с красотой ночной природы.
Здесь всё её, и она не боится.
Наоборот – её стоит бояться.
Если вы красивая девушка с русыми волосами до плеч и большими голубыми глазами на курносом миловидном личике, вам надо бежать, когда увидите её – тёмную худощавую фигурку в распахнутом плаще до пят и тёмным хвостом волос. Не смотрите на то, что она ниже вас ростом. Не поддавайтесь на приятный голос и обаятельную улыбку. Не обманывайтесь тем, что она – всего лишь девушка.
Это Рики.
Не надо ждать, пока она подойдёт к вам. Если бы вы стали к ней близко-близко и сказали бы «а ты помнишь Рени Энроуд?», вы бы увидели, как исказятся черты безмятежного лица в гримасу, какая судорогой сводит морды мёртвых животных – с оскалом и выползающими шарами глаз из глазниц. Вот тогда бы вы поняли, что не стоило этого делать.
Но вы этого и так не сделаете – и даже не потому, что вы не знаете, кто такая Рени Энроуд и почему ночная скиталица Рики не переносит её имени. Просто вы привыкли жить в уютном, добром мирке, где таким страшным вещам, как история Рени Энроуд просто нет места. А уж том, что нечто подобное может случиться и с вами, вы и предположить не можете. Даже если бы всё это начало происходить у вас на глазах, ваш мозг просто отказался бы воспринять это, как реальность.
Поэтому вы никуда не бежите, когда замечаете вдали эту фигурку. Да и с чего бояться? Время ещё совсем не позднее. Просто осень, поэтому темнеет рано. А вы возвращаетесь из магазина, у вас тяжёлые сумки. Вы купили много продуктов, наверное, что бы приготовить себе вкусный ужин. А может, не только себе, но и любимому человеку, с которым вы, возможно, живёте. Или даже целой семье. А может, у вас завтра гости? Иначе с чего вы накупили столько продуктов?
Вот вы идёте, и даже совсем не думаете о фигурке в распахнутом плаще, которая движется вам навстречу – нет, вы думаете о завтрашнем дне, о тяжёлых сумках, о ключе с брелком в глубине кармана, об учёбе или работе… И вдруг – оп! Ну надо же! Какая неудача… Порвалась одна сумка! И из неё покатились апельсины или помидоры – ну или что вы там предпочитаете, — разбилась об асфальт бутылка дорогого вина… Ай-я-яй, ну что за невезуха…
Но удивительно, фигурка в плаще, эта маленькая девушка с хвостиком чёрных волос, не проходит мимо! Она бросается к вам, и начинает помогать собирать продукты. Кстати, вы удивлены, что сумка порвалась? А она – нет. Ей так надо было, поэтому так и случилось. Нет, она не колдунья. Просто она – часть города, по которому вы идёте, не забывайте. Город сам подсказывает ей, что может сейчас случится. А она умеет слышать его послания и подстраивать под них свои цели. Они союзники.
Так вот, она немедленно бросается на корточки и начинает собирать разбегающиеся фрукты, овощи, консервы… Что вы скажите в ответ на такое? Вы ведь, наверное, не ожидали? Уж наверняка вы начнёте её благодарить, может, даже будете из вежливости щебетать что-то вроде: «Ничего, ничего, я сама справлюсь…» Но мысли ваши будут только об испорченных покупках, и стыда… Кстати, а перед кем стыдится-то? Тут, кроме, вас с Рики никого нет. Она-то знала, что здесь никого не будет. А вот вы не знали. И не заметили этого. И не заметите, потому что разве может исходить какая-то угроза от низкорослой худенькой девушки с чёрными волосами? Нет. Так зачем же обращать внимание на такие мелочи.
А она галантно скажет вам, что ей совсем не трудно.
— Вы, кажется, расстроены? – спросит она вежливо, почти по-джентльменски. – Давайте я помогу отнести вам сумки.
Вы запищите, начнёте протестовать, но вообще-то после такого огорчения вы очень хотите помощи и сочувствия. И вот какой прикол – Рики это понимает. Поэтому она сумеет вас убедить. Скажет, что ей всё равно сейчас нечего делать. Или что она не может бросить в беде человека. Возможно, слово «человека» она заменит на словосочетание «такую прекрасную хрупкую девушку». Рики безошибочно подберёт те слова, которые смогут вас уломать. Она это умеет. Не сомневайтесь.
И вот она возьмёт у вас порванную сумку и спросит, где вы живёте.
Вы скажите ей адрес или путано объясните словами, если у вас хорошая зрительная память. Вы будете идти, думая о чём-то своём, мимо потухших окон, за которыми люди спят и не видят вас. Рики будет шагать впереди. Она вам очень понравится. Вы и сами не поймёте, почему. Если вы болтушка, она легко и непринуждённо завяжет с вами интересный разговор. Если у вас будет настроение помолчать, Рики будет идти молча. Ваши каблучки или подошвы будут стучать по шершавому мокрому асфальту, и вы вдруг почувствуете себя необычайно комфортно рядом с этой странной девушкой.
Вдруг в какой-то момент она остановится и скажет:
— Я знаю более короткий путь до вашего дома. Сумки тяжёлые, может, воспользуемся быстрой дорогой?
И вы, конечно же, согласитесь. Вы последуете за ней так же доверчиво, как котёнок за мамой-кошкой. И вы даже не спросите маршрута этой дороги. Потому что, при всём вашем недалёком умишке, притуплённая ежедневным мусором из телика и интернета интуиция сумеет почуять в этой девушке дух самого Города – а разве можно не довериться Городу? Можно. И даже нужно. Но вы этого не поймёте.
Вы ведь ничего не боитесь. Но не потому что вы смелая. А потому что вы всего лишь хорошенькая златовласка с большими голубыми глазами, которая привыкла жить в пушистом розовом мирке, где нет ничего более страшного, чем прыщик на вашем смазливом личике. И вы ни хрена не понимаете. Потому и не боитесь.
Вы пойдёте за ней, за Рики.
Вы не будете знать, что в это время она вспоминает Рени Энроуд и те времена, когда она, Рики, была великолепной красавицей, чувственной и развратной, которой не мог отказать никто. Он была обольстительницей, не знавшей поражений. Она не была проституткой, но покорения, покорения людей, прекрасных и гордых, красивей, чем она сама – вот единственное занятие, которое она по-настоящему любила. Это делало её счастливой.
Но потом ей встретилась одна – та, которую Рики желала сильнее всех остальных. Но именно она ей отказала. Рики не знает этого, и никогда не узнает, но Рени Энроуд, да-да, та самая, что отказала ей, по природе своей была садисткой, особо извращённого и жестокого вида – ей нравилось ломать человека духовно, а не физически. Рени доставляло это наслаждение едва ли не большее, чем Рики – очередная сексуальная победа. Она знала, что Рики станет её последней жертвой и решила оттянуться, как следует. Рени отказывала ей вовсе не потому, что ей не нравилась Рики. А потому, что она знала, как почувствует себя Рики, когда Рени ей откажет.
Тонкие белые женские пальчики. Крутят ромашку.
«А давай погадаем, Рики. Ромашка уж точно не даст мне соврать. Давай! Я буду честной. Смотри! Любит…»
Дёрг лепесток.
«…не любит…»
Дёрг.
«…любит…»
Дёрг.
«…не любит…»
Дёрг.
«…любит…»
Дёрг.
«Ой. Смотри-ка. Не любит! Интересно, а почему это так? Кто это кого не любит? А? Как ты думаешь, Рики?»
Фиаско. Поражение. Полное и безвозвратное.
Такое не прощают.
Не должно быть в мире человека, который не пал бы к ногам Рики.
И Рики решила убить её своими руками, тем самым навсегда стерев след своего поражения с лица земли. Обратить в прах тот лавровый венок, до которого она так и не дотянулась.
Но Рени сыграла с ней злую-злую шутку, как умела она одна. Прекрасная девушка уже больше года медленно умирала от онкологии. В тот вечер, когда Рики пришла к ней, что бы стать убийцей, Рени перерезала себе вены бритвой в ванне, тем самым закрепив за собой свою победу над Рики. Венок ускользнул из её рук. А Рени ушла из жизни, ни о чём не жалея – жалкий остаток недожитых дней она променяла на смерть за любимое дело.
А Рики это нанесло удар, который её сломил.
Поражение было для неё настолько немыслимо, что это стало для неё концом.
Но надо было как-то жить. Надо было как-то сбегать от этой невыносимой боли от пережитого фиаско. И Рики нашла свой путь побега.
И когда вам, моя милая девочка, холодный клинок разорвёт надпочечники, вам не повезёт, и вы не умрёте от болевого шока. Вы ещё успеете почувствовать, как ваше тело валиться на землю, а чья-то рука хватает вас за голову, и прикладывает об асфальт с такой силой, что веки раздирает в кровавые лохмотья, а осколки крошащихся зубов протыкают язык и губы. Вы будете кричать скорее от ужаса, чем от боли, поэтому Рики придётся перевернуть вас и несколько раз вонзить нож в хлюпающий кровью рот. Ей этого будет достаточно. Она не обратит никого внимания на рассыпавшееся из ваших сумок барахло. Она просто возьмёт то, что ей нужно и уйдёт; нарочно оставив вас живыми, но перерезав на всякий случай сухожилия, что бы вы ещё были живы, когда с ближайшей помойки к вам поползут мягкие серые крысиные тельца, что бы съесть вас. И вряд ли вы вспомните, как в детстве вас до смерти напугал кадр из фильма, где пираньи живьём съели человека. Вы тогда плакали от страха, а рядом сидела ваша мама, прижимая вас к себе и успокаивающе гладя по головке.
Теперь если ваша мама и увидит ваш изъеденный скелет с наполненными кровью глазницами, она вряд ли прижмёт вас к себе и успокоит.
Бедная, бедная вы девочка, провинившаяся лишь в том, что ваши светло-русые волосы и большие голубые глаза напомнили Рики глаза и волосы той, из-за которой она стала тем, что она есть. Но не расстраивайтесь. Вы не первая и не последняя, кому суждено увидеть эту маленькую фигурку в длинном плаще на улицах ночного осеннего города. После вас ещё будут многие, очень многие, которые никогда не вернутся домой, к своим мамам, что бы те обняли их и погладили по головкам.
Кто знает… Быть может, душа Рени сейчас поёт и радуется. И никакой ад ей не помеха, если она видит, как её поступок повлиял на Рики, и сколько страданий она продолжает приносить людям даже и после своей смерти – и всем этим несчастным девушкам, и их родственникам, и самой Рики. Поверьте, если Рени это знает, то любой ад станет для неё раем. Она добилась своей цели, возможно, сама того не подозревая…
А что же Рики?
Рики живет. Ей просто больше ничего не остаётся. Жизнь в постоянном бегстве – от невыносимого, сжигающего мучения фиаско, которое уже ничто не может исправить. Потому что в глубине души Рики знает, что все эти девушки – всё равно не Рени. И их смерть не исправит её поражения. Но хотя бы это кратковременное забытье, которое позволяет ей не утонуть в бездне выворачивающего душу наизнанку мучения – ради этого Рики готова на всё.
И город её принимает. Потому что Город жаден. Ему нравятся те жертвы, что регулярно ему приносит Рики. Он готов ей помогать
До рассвета ещё далеко. Впереди почти целая ночь. Рики стоит на набережной, перегнувшись через перила, и бросает в воду камешки. Тонкие, округлые и белые. Галька, что ли?
Ох!..
Это же не камешки. Это женские пальчики.
Отрезанные.
И вот Рики стоит, кидает их в воду один за другим и едва слышно шепчет:
-…любит…не любит…

@темы: Воспоминания, Негатив, Город, Смерть, Болезнь, Суицид

---

[ErikaF]

Если вслед за тобой неотступно шагает тень,
Если путь обагряется кровью усталых ног.
Я хочу, чтоб ты знал, повторяя, хоть каждый день:
Я держал твою руку и душу твою берёг.

Среди битых осколков осенних, седых дождей.
Наша жизнь поменялась, назвавшись совсем другой.
Я хочу, чтоб ты знал: в этом мире чужих людей,
Был с тобой лишь один... Да, один, но зато родной.

Если ночь, холоднее майской, устроит бал,
И смеющийся месяц внезапно заточит нож.
Я хочу, чтоб ты помнил, а лучше, железно знал:
В наших сказках всегда было больше, чем просто ложь.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Личное, Мысли вслух, Настроение, Стихи, Творчество, Философия, Город, Авторское, Разлука, Предательство

---

[ErikaF]

Луна, как оливка в мартини, не вкусно, но к месту.
По правилам жанра — цветы, не хватает оркестра.
Слова по шаблону: осталось вписать твое имя.
Еще бы Венецию вместо постылого Рима.

Колечко сестры из шкатулки под кафельной плиткой.
Запас сентиментов, стихи с привокзальной открытки.
Объятий тепло, что, бесспорно, тебя не согреют -
Незначимый штрих на портрете известного Грея.

Ты светишься счастьем, я делаю вид, что я тоже.
Ловлю на себе любопытные взгляды прохожих
Ответ твой «Согласна!», конечно, весьма предсказуем -
Закончим же это холодным, пустым поцелуем.

Знакомство с родными...Опять на парижском вокзале.
Нас встретил твой брат, но улыбка внезапно пропала.
Ты смотришь на нас, удивляясь:
- Неужто знакомы?
- Твой брат и любимый вдвоем получали дипломы!

Он шепчет беззвучно, ко мне обращаясь: «Не надо!»
- А я говорил, что когда-то я тоже был братом?
Три года назад провожал я сестру до Парижа...
И лучшего друга, что здесь её бросил — так вышло!

Он счастлив с другой, а её прошлым летом не стало.
Ты плачешь? О чем? Лишь о масках чужих карнавалов...
А, знаешь, ни капли не сложно сжигать чьи-то крылья.
Подумаешь, кольца — железки, покрытые пылью.

(c) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Негатив, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Город, Смерть, Суицид, Авторское, Разлука, Предательство

---

[ErikaF]

Мы были друзьями. Не знаю, назло ли,
Но наши родные твердили - назло.
Какая любовь? Мы - друзья и не боле.
А семьи сердились: с детьми не свезло.

Кивали родным: «Мы — ужасные дети!»
И нас забавляла их горечь в словах.
О свадьбе шептались друзья и соседи,
А мы усмехались: «Ну, как же, в мечтах!»

Мы были свободны, по-детски невинны.
Казалось, что можем достать до луны...
Тогда мы не знали, что кто-то в Берлине
Готовит палитру жестокой войны.

Мы строили планы, мы жили, мечтали,
Не зная, что прячет от нас горизонт.
Мы были друзьями, влюбляться не стали...
Пока не сказал, что уходишь на фронт.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Друзья, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Стихи, Творчество, Чувства, Авторское, Разлука

---

[ErikaF]

Тот город совсем не похож на открытки Парижа.
Дома здесь пустуют, а в окна глядят сквозняки.
Лишь ветер в безлюдных дворах отрывает афиши
И гонит бесцветные волны угрюмой реки.

Здесь бродит мужчина с большой черно-белой собакой.
Шаги рассыпаются пеньем пустой мостовой.
Они ищут выход, но всюду дорожные знаки
им, молча, твердят,что нельзя за черту ни ногой.

- А помнишь,Меркурий, как мы угоняли "Феррари"? -
в который раз скажет мужчина пятнистому псу.
- Тогда я впервые работал с Анжеликой в паре,
И вряд ли бы встретил ее, не заглохнув в лесу.

Ты помнишь дырявую куртку от гангстерской пули?
Почти подстрелили, но кто-то как-будто сберег...
Так что же случилось? Нас будто забыли, Меркурий.
Здесь нет никого, и, быть может, ушел даже Бог.

Заглянем в собор - не хочу возвращаться в квартиру.
В пустой Нотр-Дам и собак пропускают сейчас...
А "Бог" занят тем, что гуляет по новому миру.
Он снова вернулся в Париж, только в новый рассказ.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Книги, Креатив, Литература, Мысли вслух, Настроение, Негатив, ПЧ, Разное, Рассказ, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Город, Авторское, Разлука, Предательство

---

[ErikaF]

Числа

Я не знаю его, как не знаю глубин зеркал.
Этот кто-то опять тянет руку ко мне. Зачем?
Говорит, что мой друг, даже имя мое назвал,
Я не знаю его. И связать нас нельзя ничем.

Я бессильно шепчу: "Убирайся! Гори в аду!"
Он смеется в ответ: Для начала хочу сыграть.
У меня два числа, расскажи мне о них - уйду
Я ведь знаю твои - девятнадцать и сорок пять.

Это возраст? Отнюдь. Это номер моей души.
Если вместе сложить, то получится чертов год.
Я по трупам других достигаю чужих вершин.
"Наш защитник, отец" - называет меня народ

Собирать самолет - самый нужный в те дни проект.
Сорок пять - это год. Это проклятый год войны.
Девятнадцать деталей, в которых я скрыл дефект...
Девятнадцать погибших, но суд не нашел вины...

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Книги, Мысли вслух, Настроение, Негатив, Разное, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Смерть, Авторское, Предательство, Несчастный случай

---

[ErikaF]

Ну да, сегодня больно. И вроде бы досадно,
Что все опять - ни к черту. А на балкон - прохладно
За долей никотина, по счету - номер восемь.
С рассеянной улыбкой прикуриваешь осень.
А на часах - двенадцать, пора испортить сказки,
Написанные кем-то... Нелепым, в пестрой маске.

В стихах - лишь "Кай и Герда", и ни черта о жизни.
В романах - привкус меда и перезрелой вишни.
За букву нужной фразы - последнюю монету.
А в телефоне номер высвечивает: "Где ты?"
И надо бы ответить. Без глупых многоточий,
Да без набора жалких, чуть виноватых строчек.

Так правильно! Так нужно! И ангел серокрылый
К тебе подсядет в баре и угостит текилой.
А после скажет тихо: "Спасибо хоть за правду!"
Однако его муки не ускользнут от взгляда...
Но вам обоим больно - Святому и Убийце.
Ведь нет на свете фразы, чтоб "правильно" проститься.

(c) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Личное, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Город, Авторское, Разлука

---

[Мертвая звезда]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[ErikaF]

Кукла

Холод ступеней, и легкий сквозняк
Путает шторы в прозрачных ладонях.
Ветер роняет унылые стоны.
Ночь на часах, где двенадцатый знак.

Шаль темноты, и пустая тоска
Колет в груди одиночеством острым.
Ждать это утро до боли непросто,
Чувствуя страх, что сжимает в висках.

Двери на ключ, но она уже здесь,
В спальне, на стуле смеется жестоко.
Я не могу засыпать с ней под боком -
Лучше - гостиная, улица, лес.

Небо в глазах, шелковистость волос
Кудрями вьется в златые спирали,
Только ее мастера ведь не знали,
Что она любит нектар чьих-то слез.

Внешность ее ослепит лишь глупца -
В ней обитает ужасная ведьма,
Что похищает удушливой сетью
Самого лучшего в мире отца.

Вместо него остается она:
Папа уходит, собрав чемоданы,
Бросив меня вместе с плачущей мамой,
Но я дождусь его здесь, у окна.

Холод кусает, но страшно в постель,
Лучше я здесь, обнимая колени,
Буду смотреть, как безликие тени
Пляшут по полу, играя в метель.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Грустное, Личное, Мысли вслух, Настроение, Негатив, Стихи, Творчество, Чувства, Я, Авторское, Разлука, Мифическое

---

Вершитель

[Julber]

Десять тысяч лет нарушал табу:
Ты мечтал не властвовать, а вершить.
Ты меня ваял, закусив губу,
Из прозрачных нитей своей души.

Где-то на исходе телесных сил
Ты меня придумал, но вот зачем?
Я тебя, ты, знаешь ли, не просил
О глазах, что ярче любых свечей,

О руках, что крепче немых камней.
Я ушел и странствовал много лет.
Только свет, который сиял во мне,
Оказался блесткой с твоих манжет.

Я пришел к тебе, чтоб лежать в ногах,
Осознав ничтожность своих побед.
«Как мне стать собой? Совершенством. Как?
Научи, Молю» - Говорил тебе

И смотрел с любовью в твои глаза,
В них трава ласкала свою росу.
«Ты меня, пожалуйста, не бросай
Ты меня, пожалуйста, дорисуй»

Вот и до рассвета прописан путь
Где-то на пределе моей души.
«Ты, меня, пожалуйста, не забудь
Ты меня, пожалуйста, допиши»

Ты меня погладил по голове,
Тяжело вздохнул, и уйти велел.

22.10.11

@темы: Воспоминания, Личное, Любовь, Разное, Стихи, Чувства, Разлука

---

[ErikaF]

Девятка. Январь.

С остывшим какао, пьянительно-сладким,
Под шепот метели, что бьется в окно,
За томиком Гете ломаю закладку,
И вроде читаю, но в мыслях одно.

Февраль и девятка в листке календарном,
Но в памяти - словно другой календарь,
Где тоже метель в освещенье фонарном,
Однако по дате - Девятка. Январь.

В мелодии вьюги солирует ветер,
В чернилах небес - нитка лунной дуги,
И в этот оркестр при дымчатом свете
Вмешался испуганный крик: "Помоги...!"

Уют комнатушки сменился морозом,
И снег моментально царапнул лицо,
Но в этой метели я слышу угрозы:
"Заткнись же, мерзавка! Отдай мне кольцо!"

Во тьме я с трудом различаю движенье,
Однако фонарь все же вырвал фрагмент
Уродливой пьесы - момент ограбленья,
Но роль мою в ней устранил пистолет.

Захлопнулась дверь, и я снова в квартире.
Раздался хлопок... Это сон! Ерунда!
Я здесь, и нас дверь разделяет с тем миром.
И трусом был кто-то другой, а не я.

На фразу "Ты слышал?" я лгал не бездарно,
Боясь, что сочтут за трусливую тварь.
Однако теперь - хоть июль календарный.
В душе постоянно - Девятка. Январь.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Мысли вслух, Настроение, Стихи, Философия, Чувства, Город, Смерть, Авторское

---

[ErikaF]

Так странно засыпать на чистых простынях,
Вдыхая запах мыла и покоя,
Рассматривая тени на обоях
И вспоминая об ушедших днях.
Так странно слышать щебет мелких птиц,
И дрожь прохладой пробежит по коже,
Что вдруг все сгинет в грохоте бомбежек,
И смерть испишет новых пять страниц.
Так странно засыпать, гадая, как же так
Живым домой сумел я возвратиться?
Имел я право выжить, помня лица,
Всех тех, кто был первей меня на шаг?
Так странно засыпать, не написав родным,
Не зная, как сказать о смерти брата,
Но чувствуя до боли виноватым,
Что участью не поменялся с ним.

(с) Deacon

@темы: Воспоминания, Настроение, Чувства, Письма, Смерть, Авторское