[ErikaF]

Не раз мои мысли возвращались к тому, что делать, если смертельно болен, а жизнь всего отсчитала каких двадцать пять - тридцать лет. В этом возрасте река должна превращаться в море возможностей, а ты скован временем. Каждый день смотришь на календарь и говоришь: "Господи, спасибо за еще один день". Как жить с этой мыслью? Уйти в работу, чтобы стремиться по карьерной лестнице вверх и не думать о том, что вершины вряд ли достигнешь, как бы ты не старался. И своим уходом оставить лишь светлую память, не причинив боли посторонним людям...
Или стремиться проводить все свое время с близкими. Да, читать в их глазах сострадание, чувствовать внимание и заботу, неположенную здоровому человеку и слышать каждый день, как они говорят: "Господи, спасибо за еще один его день". А потом причинить им страшную боль своим уходом

Казалось бы, есть и палитра, и кисти,
Однако внезапно закончился холст.
Осталось докрасить последние нити
При свете свечей обескровленных звезд.

Все дни, как один, расчертил на сегменты
Спланировал каждый рассвет и закат.
На карте судьбы лишь карьерную ленту.
Крестом я пометил, как истинный клад.

В дорожных цепях, либо в офисных тюрьмах
Тощал календарь, и сгорала свеча.
Фрегат - для морей, но испуганный штурман,
Боясь утонуть, выбрал нитку ручья.

Так странно, что в мире живут миллиарды,
Но именно мне - на платок кашлять кровь.
А глупый крупье перепутал все карты,
И вместо смиренья подкинул любовь.

Просить не привык, но часы истекают,
И мысли невольно коснулись молитв.
Никто из друзей-финансистов не знает,
Где можно взять время на месяц... в кредит.

(с) Deacon

@темы: Болезнь, Авторское, Грустное, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Негатив, Смерть, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Город

---

[ErikaF]

Ну да, сегодня больно. И вроде бы досадно,
Что все опять - ни к черту. А на балкон - прохладно
За долей никотина, по счету - номер восемь.
С рассеянной улыбкой прикуриваешь осень.
А на часах - двенадцать, пора испортить сказки,
Написанные кем-то... Нелепым, в пестрой маске.

В стихах - лишь "Кай и Герда", и ни черта о жизни.
В романах - привкус меда и перезрелой вишни.
За букву нужной фразы - последнюю монету.
А в телефоне номер высвечивает: "Где ты?"
И надо бы ответить. Без глупых многоточий,
Да без набора жалких, чуть виноватых строчек.

Так правильно! Так нужно! И ангел серокрылый
К тебе подсядет в баре и угостит текилой.
А после скажет тихо: "Спасибо хоть за правду!"
Однако его муки не ускользнут от взгляда...
Но вам обоим больно - Святому и Убийце.
Ведь нет на свете фразы, чтоб "правильно" проститься.

(c) Deacon

@темы: Авторское, Воспоминания, Грустное, Личное, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Разлука, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Город

---

Игра в людей. Отрывок. Блики на потолке.

[Tale_tale_heart]

Название: Игра в людей (отрывок)
Автор: Tale_tale_heart
Жанр: роман, драма, ангст
Рэйтинг: R
Тип: гет
Warning: мат, насилие, жестокость, цинизм, вынос мозга и психологическое взросление разложение героев


"Давай вечером с тобой встретимся
Будем опиум курить
Давай вечером с тобой встретимся
По-китайски говорить.
Давай вечером с тобой встретимся
Поиграем в дэкаданс" (с) Агата кристи


— Как прошел твой день, Золотце? - раздается за спиной после резкого звука распахивающейся двери. На этот раз даже не вздрагиваю. Ты всегда заходишь в эту комнату вот так, без особых церемоний, примерно в одно и то же время. Интересно, хоть раз, вернувшись вечером домой, сделал ли ты хоть что-то, перед тем, как зайти ко мне? Что-то подсказывает, что нет, и это даже не удивляет, мне все больше становятся безразличны твои мотивы и поступки. Все, чего я хочу, это оказаться вне этих стен, вне этих давящих, разъедающих все, что еще осталось целого внутри, опостылевших стен, этого чертвого дома, так неожиданно ставшим для меня тюремной камерой.
Понимаю, что последние несколько секунд, моя рука беспорядочно вычерчивает многочисленные ломанные линии, которым нет конца, прорывая кончиком карандаша бумагу почти насквозь, так, что прежний набросок теперь оказывается безвозвратно потерян, скрыт безобразным черным пятном.
Твоя ладонь резко опускается на мое плечо, и я слышу, нет, я ЧУВСТВУЮ твою издевательскую ухмылку где-то над своим ухом.
И плевать.
- Ну тише, дорогая, тише. Все не так плохо,- видимо, ты действительно решил по полной поиздеваться надо мной сегодня, потому что твои пальцы в таком отвратительном унизительно-жалостливом жесте пробегаются по моим волосам и легко зарываются в них.
Весь самоконтроль рассыпается к чертовой бабушке, потому что нет, нет, мне бесконечно не плевать, когда ты касаешься меня, мне нестерпимо тошно от одних только мыслей о тебе, и я гоню их, постоянно, ежеминутно, когда сижу в этой идиотской комнате одна целыми днями, где каждая вещь продолжает напоминать, вызывать бурю ассоциаций и картинок перед глазами, где каждая вещь практически ПАХНЕТ тобой, и сейчас ты, одним своим касанием, буквально вживляешь мне под кожу собственный невыносимый запах, чтобы я не могла убежать от него, спрятаться от этой страшной, несправедливой реальности внутри себя, внутри своих бездарных рисунков, которые стали тем последним, на что я способна.
Не в силах выносить этого тактильного контакта, я резко подаюсь вперед, внутри что-то сжимается в предвкушении боли.
И она следует; да, я хорошо тебя выучила за последнее время, ты зол сейчас, хоть и пытаешься это скрыть, ты срываешь на мне свою злобу и усталость, в мгновение ока обманчиво ласковое прикосновение сменяется грубой хваткой. Накручиваешь мои волосы на кулак и с силой тянешь вниз, заставляя не только остаться на месте, но и запрокинуть голову. Ты перестаешь быть оригинален, Андрюша. С моих губ срывается приглушенное шипение, перед глазами идут белые пятна, но даже за пеленой боли я чувствую только одно - животное желание разобрать ногтями тебе лицо, а потом стоять над тобой и безразлично наблюдать, как кровь струится по твоим щекам.
Смеешься. Так хрипло и низко; наши взгляды скрещиваются, словно клинки фехтовальщиков перед дуэлью, и я внезапно вижу собственное выражение в твоих глазах. Это случайное мгновение бьет сильнее, чем недели одиночества и беспомощности, твой взгляд, в котором сейчас нет ни торжества, ни ненависти, ни наслаждения моей болью, взгляд, полный усталости и такой нечеловеческой одинокой тоски, говорит мне больше, чем твои бесконечные насмешки, грубости и издевательства, он рассказывает мне то, что я совсем не хочу знать. Это твоя душа, знаешь, я думала, что у человека, который может испытывать лишь ненависть и злорадство, ее нет, и, знаешь ли, это сводит с ума, это осознание того, что я ошиблась. Я все сильнее погружаюсь в это безумие, я окунаюсь в него с головой и уже сейчас знаю, что выхода из него не будет.
Ты виноват во всем, в том, что со мной происходит, и я давно поклялась себе, что сделаю все, что в моих силах, чтобы затянуть тебя с собой, так глубоко, как смогу. Хотя, если исходить из того, что я сейчас вижу, ты итак в полном дерьме.
- Как же ты жалок, - рычу сквозь зубы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать от боли. Чувствую, как по вискам медленно стекают слезинки, ничего не могу поделать и ненавижу себя за это. В этот момент, наверное даже больше, чем тебя.
А лихорадочно, перебоями работающее сознание, как часто бывает в моменты опасности или просто высокого эмоционального напряжения, начинает замечать совершенно отвлеченные идиотские мелочи. Причудливое сплетение бликов на потолке - от тусклой настольной лампы и света фонарей, проникающего с улицы через окно, напоминающее внезапно шахматную доску с фигурками, расставленными на ней в беспорядке. Стук дождя, по крыше, по стеклу и внешнему подоконнику, он цепляет что-то внутри, отдаваясь тревожным гулом и острой болью в висках. Когда этот стук, эта невольная музыка осени, успел стать своеобразной барабанной дробью, подобно той, которая звучит перед смертельным трюком каскадера, к нашей с тобой ежедневной партии?
И запах. Только сейчас, он, по непонятному мне и случайному стечению обстоятельств, так запоздало ударяет в нос. Я могу перечислить почти все запахи этого дома, запахи некогда бывшие такими чужими и непривычными, они сопровождали меня все это время, и, наверное, даже если бы я смогла выйти отсюда, преследовали бы меня до конца жизни, заставляя внутренне сжиматься и вспоминать все с самого начала. Так вот, этот запах, резкий, приторно-сладкий, тошнотворно щекочущий ноздри, такой до жути банальный запах стал для меня новым в этом доме. И перевернул все. Все то опостылевшее, но уже ставшее привычным, а потому совсем не страшным, предсказуемым до мелочей. Я не боялась тебя, ни капли, мне казалось, что я знаю тебя и прекрасно отдаю себе отчет в том, на что ты способен.
Вот только сейчас, судя по исходящему от тебя аромату, ты пьян.
И ты на грани.
Таким я не знала тебя раньше.
Смотрю в эти подернутые поволокой безумия глаза и чувствую, как волна липкого страха сдавливает горло и заставляет еще сильнее биться сердце. Вот уж не думала, что это возможно.
А сильная рука тем временем дергает меня вверх, так, что наши лица оказываются почти на одном уровне - мое прямо под твоим.
- Ебаная сука, - рычишь ты, мне в губы, обдавая меня жаром и запахом перегара. - Хоть раз вякнешь еще что-нибудь подобное и, клянусь, я убью тебя. И даже пулю, которой ты так боялась, тратить не буду. Просто придушу, или вот этими руками сверну тебе шею, как тебе альтернатива, а?
Длинные пальцы смыкаются железным кольцом на моей шее и я начинаю хрипеть.
- Поняла меня?
И голос рассудка подсказывает, что на этот раз ты не бросаешь мне пустую угрозу.
Давление усиливается, напрочь перекрывая мне кислород.
- Я спросил, поняла меня? - повторяешь вопрос, прекрасно понимая, что у меня нет ни единой возможности на него ответить.
Киваю, что было сил, и твой смех, жестокий, злорадный смех доносится до моего уха. В следующую секунду в мои легкие начинает поступать воздух.
Захожусь приступом кашля, тело порывается согнуться в судороге, но твоя рука, все еще сжимающая мою шею, не позволяет, заставляет и дальше стоять, запрокинув голову, и смотреть прямо в твои безжалостные глаза.
- Пойми же, ты, самонадеянная стерва, своими куриными мозгами, - начинаешь говорить, и твой голос звучит как-то по-новому, тихо, вкрадчиво, с еще более насыщенным стальным оттенком жестокости. - Ты не в том положении, чтобы быть грубой со мной и так испытывать мое терпение. Никто не поможет тебе, ни папочка с мамой, ни друзья, которые, кстати сказать, давно забыли о тебе, не Леш с Маришей, никто. Я могу сделать с тобой такое, чего ты и представить себе не могла в своих самых страшных кошмарах, могу заставить тебя кричать и плакать от боли, заставить целовать себе ноги, лишь бы больше не чувствовать подобного, и поверь мне, если ты все же однажды настолько доведешь меня, то я буду очень неутомим и изобретателен в этом вопросе. Заметь, боль и унижение будут далеко не единственными моими инструментами, солнышко. Ты ПОЛНОСТЬЮ в моей власти, уясни это наконец.
Горячая ладонь отпускает мою шею, и почти ласково скользит вниз по ее контуру, к ключицам, очерчивает их пальцем, а потом ниже, к воротнику майки, и под него, медленно подбираясь к груди.
Я не выдерживаю. С всхлипом вырываюсь из твоих рук и оказываюсь в противоположном углу комнаты, вжимаясь в стену и думая о том, что ты сделал со мной. Как сильно вживил мне под кожу такое банальное чувство, как обреченность. Случись такое пару недель назад, я бы непременно бросилась к двери, а потом - прочь из комнаты, плевать, что догонишь. А теперь я просто понимала - бежать некуда, и этот чертов ублюдок прав, никто не спасет меня, пока он с усмешкой и грацией зверя двигается в мою сторону.
Слезы так позорно катятся по щекам, меня трясет, дико, безудержно трясет все сильнее с каждым твоим шагом.
- Андрей, - тихо, почти с мольбой шепчу в тишину комнаты, не обращая внимания на сорвавшийся голос. - Не надо.
- Не слышу, - издевательски изгибаешь бровь, снова находясь так мучительно близко.
- Пожалуйста, - повторяю обреченно. - Не надо.
Тихонько смеешься и наклоняешься ко мне.
- Маленькая глупышка, - раздается у самого уха. - Неужели ты и правда решила, что можешь заинтересовать меня в ЭТОМ плане?
Иронично, несколько секунд назад мне казалось, что сильнее ты меня уже не сможешь унизить. Чертов сукин сын.
И где-то глубоко внутри, там, где маленькая беззащитная и напуганная до смерти девочка Лиза всего лишь мгновение назад стояла прижавшись к ледяной стене и обливалась слезами, словно повернули рычаг и выключили свет. Боли не стало. Только пустота, вакуум, края которого обжигали и жалили, грозя вобрать в себя и все остальное. Радовало одно - вместе болью ушел и страх, их заместили холод и безразличие человека, готового на все и ко всему.
- Ты даже не представляешь, какое облегчение мне принесла новость о том, что я ошиблась, - видимо, с неожиданным для тебя спокойствием говорю в ответ.
В ожидании замолкаю.
Ты смотришь странно, пристально, будто видишь меня впервые. Или видишь во мне что-то новое, незнакомое себе. Неудивительно в принципе, я сама не узнаю себя сейчас, не узнаю свой голос, свои слова. Даже эмоции.
Молчишь.
Обхожу тебя и, подойдя к столу, опускаюсь на колени, собирая с пола рассыпавшиеся листы. Спиной чувствую твой буравящий взгляд. Собираю их в аккуратную стопку, складываю в единственный ящик, потом, одеваешь вздохнув, поворачиваюсь и устало спрашиваю:
- Нам есть, что еще обсудить?
Вероятно, ты опустошен не в меньшей степени чем я, ибо вопреки своему обыкновению, не бросаешь в ответ что-то высокомерное и до предела гадкое, только неопределенно пожимаешь плечами, словно спрашивая у себя, мол, а что я тут собственно забыл, и молча выходишь из комнаты.
В замке поворачивается ключ.
Стою, прижавшись спиной к стене, и смотрю в пустому перед собой. Не обращая внимание на то, как дрожат колени.
Проходит...
Черт, я понятия не имею, сколько стою в этом положении.
Только когда затекшие мышцы начинают отзываться ноющей болью, я щелкаю выключателем и падаю на кровать.
Сквозь ресницы отвлеченно наблюдаю за тем, как почти осязаемые желтые лучи света проникают в комнату через занавеску.

@музыка: Агата Кристи - Опиум для никого

@темы: цинизм, жестокость, Авторское, игра в людей, Личное, Настроение, Негатив

---

ДЕТИ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. История из жизни кинулей

[kinuli]

Название: Дети победителей. Тирау.
Автор: Kinuli
Бета: Anxietas, Текила Джо (орфографическая правка)
Жанр: НФ, бытовуха
Возрастные ограничения: до 18-ти
От автора: Простите меня за то, что говорю о чем не принято.
1. Внешний вид одного из персонажей представлен на иллюстрации;
2. Ни один из персонажей не является мужчиной, но достоверно известно, что все они – люди;
3. Ударение в кличках ставятся, как правило, на предпоследнюю гласную (Кирау), в именах – на последнюю (Косталинирох).

...и вот он – тот, что постарше – приподнимается на постели и спрашивает:
– Могу я закурить?
Второй кивает, достаточно безразлично. Вообще, по его виду можно понять, что он устал. Можно понять даже больше, если хорошо вглядеться, но первый не то не вглядывается – даже не думает. Мысли уносят его куда-то совершенно в другую сторону от собеседника.
– А что, – продолжает он, затянувшись, – полвека назад за эту привычку могли лишить всех привилегий, вы знаете об этом?
Тирау отрицательно качнул головой – равнодушно и вяло, но так, чтобы клиент увидел его позицию боковым зрением и не счел за грубость продолжительное молчание.
– Ну, поскольку у нас осталось еще несколько минут, можно посвятить их болтовне, – оживленно заключил Косталинирох, – так вот курение… мм, после той летней компании в столице оно уже входит в моду, замечали такую тенденцию? Нет? Ну, что же, я просто хочу отметить, как резко меняются взгляды. Да что там – курение! Чуть меньше века назад, когда стало принято с трибуны орать о том, насколько мы свободны от предрассудков, в нашей стране за подобное времяпрепровождение расклиняли прилюдно*! А это вы знали?
– Слышал, – сухо ответил Тирау, – кажется.
– Да-а-а. Причем, что меня всегда больше всего удивляло, так это то, что половые связи совершенно не порицались, более того – при желании, любой мог вести сколько угодно беспорядочную половую жизнь. А угадайте, чего нельзя? Попадаться на этом. Прилюдность – вот это было тяжкое преступление. А теперь что мы видим? Все мои коллеги знают, где я сегодня нахожусь и с кем. И, что примечательно, мне за это даже выговор не сделают.
Косталинирох замолчал, может быть, потому что не получил поддержки. Однако молчание это длилось недолго.
– И королей казнили с простым народом, и императоров. По все той же кошмарной схеме. Я во время осады такое видел. Крысы этот метод казни шибко любили – во всех оккупированных городах пошла проклятая волна расклинения. Ну… не вам рассказывать, вы-то
– Послушайте, – не выдержал Тирау, раздражение в котором победило профессиональный этикет, – вы зачем сюда приходите? Об истории поговорить?
– В какой-то мере, – Косталинирох оторвался от созерцания ковра и перевел мутные глаза на проститутку.
– Я не могу вас поддержать, простите. Нас тут учат, но – увы – совсем не истории.
Надо было уже вставать и одеваться, однако оба они продолжали сидеть в неловком молчании.
– Вам совсем не обязательно отвечать, – наконец улыбнулся клиент, – Это моя профессиональная черта. Наверное, она многих достает.
– А что…
– До войны я работал учителем в Эргрэт.
– А потом?
– А потом, как все – мясом. Личный номер – двадцать три ноль три эн. Но теперь вот, в министерстве работаю.
Тирау снова кивнул, но на этот раз с каким-то чувством. Этот человек был старше его лет на пятнадцать. Ну, может, двадцать. Все равно, Война застала его молодым узедным учителем. Дух тех страшных лет растревожили Тирау, когда он попытался представить себя на месте своего клиента, за которым пришли военные и сказали, что надо все бросать и ехать куда-то.
– Мой отец был преподавателем, – внезапно сказал Тирау и еще внезапнее улыбнулся.
– Да?
– Да, там же, где и вы. Даже помню это место, пару раз он брал меня с собой. Я всегда думал, что получу образование, – оживленно продолжал Тирау, – да так бы и вышло, если бы отец с войны вернулся. Что это вы смотрите? Вы знали его?
– Боюсь, что не могу сказать точно, – Косталинирох чувствовал себя странно, словно его резко и жестоко встряхнули и он очнулся от многолетнего сна. С тех славных пор прошло много лет, и он не мог поклясться, что помнит каждого персонажа той дивной сказки, которую прервала война на самом интересном месте.
Снова повисло молчание, наполненное, в этот раз, неясными эмоциями. Они висели в воздухе вязкой массой, и, казалось, склеивали собой все разворошенные мысли, пытавшиеся восстановить порядок в своих рядах. Их возня становилась невыносимой.
– Ну да, конечно не можете. А спросить стесняетесь**. Не бойтесь спрашивать проституток о том, как звали их или их родителей. Мы, знаете ли, боимся забыть незаконные имена, потому, что имя, по негласному кодексу, считается действительно отнятым, когда оно забывается. А забываются они на удивление быстро… моего отца звали Роттелитайл.
И он вопрошающе посмотрел на клиента.
– Помните вы его?
– Н.. нет, не помню, – Косталинирох мотнул головой и резко поднялся, – кажется, время истекло.
Словно убегая от лишних воспоминаний, он очень быстро оделся – так быстро, что Тирау не успел придти в себя и продолжить разговор. Паника и чувство беспомощности давили серыми стенами, которые за эти годы потеряли свою белизну и перестали отражать солнце. Теперь он понимал, что светло-желтые стены Эргрета на самом деле были блекло-коричневыми, а за последние пятнадцать лет, наверное, и вовсе почернели, но память намеренно высветляла участки самых дорогих моментов его жизни. Косталинирох, очевидно, вспоминал не то, что видел, а то, что чувствовал. Так, по крайней мере, он считал сам.
Однако, когда в его голове мелькнул неясный образ старой учительской комнаты в Эргрете… он мог поклясться, что там было всегда темно! Словно там не было окон, словно там не было свечей и ламп.
Хотя, конечно, и окна и лампы присутствовали. Просто комната, по неясным причинам, вспоминалась темным крохотным помещением. И причины эти туманные были элементарны и прозрачны, стоило только открыть глаза. Делать этого хотелось меньше всего.
Больше всего хотелось бежать.
Косталинирох достал сверток из кормана и положил на тумбу рядом с кроватью.
– Это мимо кассы, Тирау. За отличную беседу!
Тирау понимал, что ему дали деньги, и дали слишком много. Но спросить, за какие именно заслуги эти чаевые, он не успел – хлопнула входная дверь и проститутка осталась одна в комнате, ошарашенная и с застывшим на языке «Приходите еще».
Его клиент продолжал убегать от воспоминаний в надежде, что быстрый шаг и сильный ветер приведут его голову в порядок. Но становилось хуже, так как построившиеся по порядку ощущения ему не нравились. Ему не нравилось то, что он постепенно понимал.
Конечно, он помнил Роттелитайла! Конечно, он помнил своего учителя и наставника! Человека, который раз за разом вытягивал его из многочисленных ям отчаянья, который спасал его от голода в первый год работы в школе. Он помнил того, на кого всецело ориентировался, кому подражал, кого считал идеалом преподавательской личности.
И он помнил крохотного ребенка, время от времени появлявшегося в учительской комнате. Светлые волосы, голубые умные глазки – он взбирался на отцовский стул, чтобы устроить на столе представление из письменных принадлежностей или делал вид, что пишет документы, водя пером по бумаге. Деловой и разговорчивый.
– Кем ты будешь, когда вырастешь?
– Орнитологом! – излишне громко отвечало дитя.
– Это очень интересная и важная профессия, – серьезно-одобрительно отвечал Косталинирох и трепал ребенка по светлым волосам.
– Интересная и важная профессия! – произнес Косталинирох, прислонившись спиной к стене родного коридора в многоэтажном жилом доме. Он всего пару раз видел Тирау, и оба раза – в стенах публичного заведения. Из-за отсутствия характерного для местных жителей акцента, Косталинирох искренне считал, что Тирау приехал издалека, возможно, с другого конца страны. А оказалось, он просто из интеллигентной семьи.
Всплыл в памяти также и тот день, когда Роттелитайл сказал, что отправляется на фронт.
– Там что, без вас не управятся?! – Косталинирох выронил что-то из рук от волнения. Что именно, он не помнил.
– Кажется, уже не справляются, – Учитель оглянулся на ребенка, поглощенного своими играми, – я не хочу, чтобы они дошли сюда. Послушай, ты приглядишь за ним, пока я там? Боюсь, домашним сейчас совсем станет некогда следить за крошкой.
Что он тогда ему ответил? Что-то вроде «конечно», но как-то пламеннее. Обещал: если что случится – он обязательно будет рядом .Что защитит, что даст совет, когда будет нужно, и что там еще в таких случаях обещают благодарные ученики?
Обещал, обещал.
Через пару недель прошли массовые сборы, и Косталинирох попал в первую же волну призыва. А когда через два года вернулся…
…От кого-то он слышал, что малыша, оказвшегося на тот момент уже круглой сиротой, забрали оккупанты, свезли в лагеря, или что растреляли – мертв, одним словом. И, кажется, уже в тот же день он выкинул эту историю из головы. Хотя, конечно, правильнее было бы сказать, отвлекся на более насущные проблемы, которых было в избытке в разрушенном окупацией городке. Мог ли он знать, что малыш все эти годы был совсем рядом?
Мог?
Это не было первоочередной проблемой?
Тирау был как эльфик – маленький персонаж из дивной сказки, прерванной войной. Оказавшись в реальном мире людей, вырвавшись из растерзанных страниц, он оказался совешенно один. На смену теплому лесу с добрыми зверятами пришли холодные болота и топи, населенные неоправданно алчными тварями. Беззащитный и совершенно неподготовленый, он как то дошел до этого сумрачного «сегодня». Потрепаный, с потухшими глазами, он растерял весь свой магический свет и больше не умеет творить чудес. Но он дошел.
Дополз. Можно ли радоваться по этому поводу?
В памяти всплыло лицо Роттелитайла. Оно говорило о чем-то или просило. Резкое изображение и размытый до безобразия голос. Не хотелось оправдываться, но Косталинирох чувствовал острую потребность покаяться этой иллюзии в том, что произошло этим вечером в публичном доме.
Он сел на кровать, собираясь с мыслями.
– Учитель, после войны с проституцией у нас просто беда. Эти крысы, прежде, чем мы их прогнали, нам столько детей попортили… Я даже не знаю… Государство могло бы о них позаботиться, но это почему-то делают совершенно другие люди, и, понимаешь… Все плохо.

…утром соседи нашли его тело. Ни записки, ни чего-либо еще, что могло бы объяснить внезапный уход. Не было догадок, не было долгих разговоров.
– Наверное, из за работы. У них там реформы же. Нервы, нервы. Нервы сдали у человека.
– Это-то понятно. Родственники его где? Хоронить-то кто будет?
– Да не было у него родственников.
– Не было? Ну, что же. Значит, за счет государства. Кому же еще об одиноких людях заботиться?

09.2011

* Расклинение – метод умервщления через разрыв грудной клетки клином.
** Незаконнорожденные, проститутки, дети проституток, государственные изменники, отлученные от действующей церкви и т.п. не имеют право на наследование родительского имени, а так же на получение ношение любой другой фамилии.

@темы: Суицид, Авторское, Негатив, Рассказ

---

Грешник

[Cassidy Killer]

Улица покрывается тенью, исходящей из тебя.
Ты спешишь в церковь, очиститься от зла.
Крестясь и бормоча молитву, ты ждёшь благословенья,
Ты словно праведник для церкви, однако, это не так.




Не проходит и дня без греха твоего,
Ты слишком многого натерпелся
И хочешь избавиться от всего,
Ты-тёмное настоящее, ты-нечестивец,
Ты-грешник Бога своего.

Довольно молитв и прощений,
Ведь все знают, что ты не тот...
Все хотят тебя убить.
Лишь в церкви ты будешь жить,
Голову, приклоняя перед пастырем,
Ты будешь наслаждаться спасением...

@темы: Болезнь, Авторское, Грустное, Негатив, Разное, Творчество, Философия

---

[ErikaF]

Подайте вина, а металлу подлейте огня.
Пусть кубки мечей наполняет сегодня Гефест.
В стенах городов уже шепчется слово "Война",
А перья поэтов рифмуют чернильный протест.

Сегодня - туман, это призраки бывших вояк.
Не видно луны, но волкам - темнота, словно мать.
Я знаю, ты тоже сейчас у окна... Ищешь знак.
Но небо не скажет, когда суждено умирать.

Ты слышишь, мой брат, как рыдают сегодня ветра?
Богини судьбы доплетают узоры сетей.
Они не заснут и закончат наш рок до утра,
А хитрый Аид приготовит места для гостей.

Как глупо делить этот пестрый, блестящий венец -
На наших костях пировать будет наша родня.
Обнять бы тебя, и пусть мечется в гневе отец...
О чем это я? Подливайте металлу огня.

(с) Deacon

@темы: Грустное, Мысли вслух, Настроение, Разлука, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Город

---

[ErikaF]

Враги

Это азартно – быть другом, но другом нечестным,
Другом, который оставит в лавине тревог.
Да, мы враги. Нам обоим прекрасно известно
Как чертят люди развилку из общих дорог.

Жизнь на двоих не казалась нам раньше пороком.
Скептиков всех причисляли небрежно к ослам.
Только перо не сомкнулось с чернильным потоком,
Желтый пергамент разорван теперь пополам.

Быть друг для друга и братом, и тенью, и шпагой,
Быть проповедником, музой, легендой, врачом -
Так королю никогда не давали присягу!
Только судьба утром - фея, а чудище - днем.

Спорим, в тот день под землей пировали все черти!
Может, нас просто решили отправить дну?
Все пополам, до горбатой морщинистой смерти.
Вот ведь забавно… Ведь любим мы тоже одну.

(с) Deacon

@темы: Ревность, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Разное, Стихи, Творчество, Чувства, Я, Предательство

---

[ErikaF]

Мы презираем тех, кто нас боготворит, и любим тех, кто презирает нас (с)

Дрожь гитарный струн, и хриплый голос
Тянет свою песнь под плеск вина.
Карточный король навеки холост:
В сердце лишь - цыганская луна.
Пятьдесят друзей - на редкость много,
Рухнуть в бездну явно не дадут.
Правда, есть еще...Похож на бога
И его близнец, лукавый шут.
Колпаком звеня, кривлялся джокер,
Хмурился в тени его близнец:
Карточный король, играя в покер
Сделал свою ставку, наконец.
Он своей любимой бросил сердце -
В мире ведь достаточно невест.
И лукавый джокер, словно перцем,
Выжег на запястье его крест:
"Раз тебе своих невест не жалко,
Я нашел тебе одну извне".
И теперь король влюблен в гадалку,
Что гадает только при луне.

(с) Deacon

@темы: Мифическое, Любовь, Мысли вслух, Настроение, Разлука, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Предательство

---

Рассказ: "Шутка для инквизитора"

[Rellie]

Автор: Aurellie
Название: Шутка для инквизитора
Жанр: драма, мистика, триллер, хоррор, антиутопия
Рейтинг – PG-13
Саммари: юную Луизу, обычную крестьянку, обвинили в ведовстве. В самую последнюю минуту она бежит и скрывается в лесу… но вот тут-то все и начинается.
От автора: просто небольшая история про времена охоты на ведьм. Может, местами чуточку наивно. И лучше не читать людям религиозным. Если что, я предупредила.

Это было ужасно. В это было трудно поверить. До сих пор происходящее казалось какой-то злой выдумкой, не имеющей ничего общего с реальностью. Ведь так оно и было! И обвинение, и преследования – всего этого не должно было быть, потому что это несправедливо! Местная власть, духовенство – да выходит, что весь мир не мог быть настроен против нее, ведь она ни в чем не виновата!
С Луизой Годаль произошло нечто совершенно неожиданное и потому еще более ужасное – ее обвинили в колдовстве. Кто бы мог подумать, что подобное может с ней случиться? Луиза была примерной христианкой, всегда исправно посещала местную церковь, не пропустив за шестнадцать лет своей жизни ни единого христианского праздника, соблюдала все посты, каждый раз перед сном читала «Отче наш», стоя на коленях у окна и глядя в небо… да она ведь была как никто другой далека от всякого колдовства, магии и прочей нечисти!
Но инквизиторы рассудили иначе. Три недели назад они пришли в Бирм, небольшую деревеньку при францисканском монастыре, и приступили к своему основному профессиональному занятию – поиску ведьм. И весьма успешно! В первую же неделю их пребывания в деревне было обнаружено три ведьмы и один колдун. На вторую неделю были задержаны пять ведьм и два колдуна. Луиза только поражалась тому, как хорошо некоторые жители деревни, которых обвинили инквизиторы, скрывали свою истинную сущность. Луиза и подумать не могла, что эти люди были связаны с нечистой силой! А на третью неделю среди прочих задержанных оказалась и Мадлен, соседка и подруга Луизы. Это стало для юной Годаль настоящим потрясением.
- Не может быть! – возмущалась она, когда мать рассказала ей о судьбе ее подруги. – Это неправда, она не ведьма… не может быть! – только и повторяла она.
Ее голубые глаза возмущенно сверкали, девушка даже сжимала кулачки, явно не собираясь мириться с такой несправедливостью.
- Сегодня ее допросили, а она не созналась, - продолжала рассказывать Альбертина, ее мать, - говорят, завтра ее будут пытать, чтобы она рассказала всю правду.
- Но Мадлен – набожная христианка! – продолжала доказывать свою правоту Луиза. – Она никакая не ведьма, я же знаю!
Мать Луизы устало и понуро покачала головой. Только тут девушка обратила внимание на горестное и одновременно растерянное, удрученное выражение ее лица.
- Не ведьма, конечно, - согласилась Альбертина, - но и многие из тех, кто уже был осужден, не имели никакого отношения к чародейству.
- Но ведь из всех задержанных отпустили только двух! – возмутилась Луиза.
- Верно, и одна из них, как говорят слухи, имела влиятельного и богатого любовника.
- Но… - Луиза только беспомощно моргала глазами и смотрела на мать, - но как они могут пытать невиновных людей! Это ужасно!
- Ужасно, - женщина тяжело вздохнула, - но от инквизиторов никуда не деться. Они выискивают и уничтожают дьявольское ведовство и очищают мир от зла…
- От зла? А почему же они тогда схватили Мадлен? Она же не ведьма, она не злая и не колдует! Я точно это знаю!
Тогда, возмущаясь из-за несправедливого осуждения ее подруги, Луиза и подумать не могла, что через два дня и ее саму также оклеветают.
Тем утром ее грубо растолкала мать, когда девушка еще спала, и сообщила, что и ее саму обвинили в колдовстве. Как оказалось, не выдержав пыток, соседка сдалась и назвала имя Луизы, своей подруги. Сообщница, как рассудили инквизиторы. И сразу же послали людей ее арестовывать.
А сейчас возмущаться было поздно – за Луизой уже пришли, они стояли у порога и стучали в дверь, требовали впустить их и выдать ведьму.
- Но я же ни в чем не виновата! – искренне поразилась девушка, все еще толком не проснувшись и потирая руками глаза.
Мать швырнула ей теплое домашнее платье с длинными рукавами.
- Одевайся же, быстро! Они сейчас дверь сломают и схватят тебя! Они не станут выяснять, виновна ли ты. Давай же, одевайся, если не хочешь сгореть на костре!
- Мама! – прямота Альбертины поразила и потрясла дочку. Она подскочила на кровати и схватила платье. Мать не преувеличивала, если уж она так прямо говорит, значит, так оно и есть.
Луиза быстро натянула платье через голову и принялась застегивать пуговицы. Пальцы не слушались, руки дрожали, и мать, видя, что девушка не справляется, попросту накинула ей на плечи теплую шерстяную шаль и сунула в руки какой-то сверток.
Теперь уже и Луиза слышала стук в дверь. Он становился все сильнее, было очевидно, что дверь уже ломают. Доски трещали, долго дверь не выдержит.
- Мама! – на этот раз с отчаянием и ужасом выкрикнула Луиза. Только сейчас она полностью поняла то, что с ней произошло и осознала всю серьезность и необратимость случившегося.
- Беги! – Альбертина распахнула настежь большое окно и подтолкнула к нему дочь. – Беги через черный ход. Беги как можно дальше!
- Но куда, мама? – девушка уже влезла на подоконник, и теперь стояла, повернувшись к матери.
- К Лесу, - тихо ответила она.
- К Лесу? – Луиза не позволила себя вытолкнуть в окно, увернулась и снова посмотрела на мать, теперь уже непонимающе. – Но как я могу туда пойти, это же проклятое место!
- Это далеко, - ответила ей женщина, - стража туда не сунется. И там, говорят, есть заброшенная хижина. Найдешь ее и остановишься там, будешь меня ждать! А завтра я принесу тебе еды и новостей.
Луиза уже стояла на подоконнике, но все еще не решалась окончательно спрыгнуть на землю. Она не желала расставаться с матерью. Слишком многое непонятно, слишком многое пугало, а к кому еще обратиться с вопросами в трудный час?
- Но мама… если они поймут, что ты мне помогала, они же тебя схватят!
Ее мать ответила ей слабой печальной улыбкой.
- Не переживай обо мне. Позаботься о себе!
И с этими словами Альбертина вытолкнула ее на улицу и захлопнула ставни.
Луиза с трудом подавила порыв немедленно забарабанить по ним кулаками и потребовать открыть. А инквизиторы, эти непонятные, странные и страшные люди, обвинившие ее в том, чего она не делала, наверное, уже проникли в дом. Сердце больно кольнуло, когда девушка подумала о том, что оставляет дома мать. Луиза замерла в ужасе, не в силах ступить и шагу, только прижимая к груди мамин сверток. И только когда пару бесконечных мгновений спустя за окном послышался какой-то шум, чужие грубые и властные голоса, Луизу охватил такой страх, что она тотчас же помчалась бегом к плетеному забору.
Их дом стоял на самой крайней в деревне улице. Сразу за плетнем находились крестьянские огороды. Их было немного, но это пространство было открытым, ничем не защищенным. Бежать по сырой вскопанной земле, в которой то и дело увязали большие мамины башмаки, было по-настоящему страшно. Если инквизиторы догадаются, куда она пропала, они тотчас ее заметят. Потому, очутившись на открытом пространстве, Луиза понеслась во всю прыть, придерживая рукой подол платья и прижимая к себе сверток. Так быстро она еще никогда не бегала, несмотря на то, что земля была вязкой. Но страх давал юной крестьянке силы, а отчаяние подгоняло вперед, и Луиза бежала, пока не достигла реденького пролеска, начинающегося сразу за огородами. Девушка оглянулась – позади осталась черная полоска вскопанной земли и ее родная улица. Дом… но нет, погони не было, и, кажется, окно было закрыто. Луиза перевела дух и немного отдышалась. Но здесь нельзя останавливаться, ее все равно будут искать! И девушка, снова подобрав юбки, понеслась вперед.
Дороги здесь не было, и это очень мешало. Высокая пожухлая трава колола ноги и цеплялась за юбку, башмаки продолжали увязать в грязи – дождь был только вчера, и осенняя земля совсем раскисла. Ветки кустарников, росших порой слишком часто, хлестали по ногам, рукам, иногда даже по лицу, а из-за тумана, собравшегося в низине, по которой она сейчас двигалась, девушка начала мерзнуть и дрожать.
Но вскоре и пролесок закончился. Теперь перед Луизой простиралось поле, такое большое, что казалось бесконечным. Это были монастырские земли, летом здесь выращивали зерно, а сейчас поле было голым и черным.
Бежать прямо по полю было нельзя, останутся следы. И Луиза начала искать тропинку. Должна же была быть хоть одна! Но отыскался только едва заметный след на влажной земле, очевидно, тропа, которой уже давно никто не ходил. Луиза прикусила губу, понимая, как опасно было оставлять следы. Но все-таки решилась и побежала, рассудив, что оббегать поле по периметру слишком долго.
Здесь она снова понеслась во всю прыть, подгоняемая страхом. На ее глазах против воли наворачивались слезы. За что? Она оставила мать, бежала из дома… и ведь ни в чем ее вины нет, почему же они назвали ее ведьмой? Боль была очень сильной, ее заглушала разве только обида.
К концу поля Луиза уже не бежала, а плелась. Ноги устали и болели, дыхание сбилось, и сердце гулко колотилось, отдаваясь глухими ударами крови в ушах.
За полем пролегала большая дорога, соединявшая два города. Один из них был совсем недалеко, и крестьяне из деревни часто его посещали, если нуждались в каких-то товарах. Сейчас на дороге не было ни единого путника. Когда-то пару лет назад Луиза уже была здесь, но тогда в городе проходила ярмарка, и здесь было много людей. Набитые всевозможными вещами повозки тянулись к городу, поскрипывая колесами, и какие только товары они не везли. Тут были люди со всех ближайших сел, все шли в город, что-то несли с собой… а сейчас тут было так пусто, уныло и промозгло, что с трудом верилось, что это одно и то же место.
Туман стал поистине ледяным. Он проникал под шерстяную ткань шали, отчего она уже давно стала влажной, а из-за мокрой травы подол платья потяжелел и больно хлестал по ногам при ходьбе. Луиза зябко поежилась, огляделась по сторонам и, убедившись, что вокруг действительно ни души, свернула с дороги на едва видневшуюся тропинку по ту сторону от дороги. Впереди уже чернел лес.
Собственно, он уже почти начался. Редкие деревья, росшие на возвышениях, примыкавшие к дороге, уже ему принадлежали. Но то, что крестьяне в их деревне звали Проклятым Лесом, начиналось чуть дальше, там, где деревья начинали расти действительно густо.
Сколько Луиза уже бежала? Она сама потеряла счет времени. По солнцу время определить она не могла – солнца-то и не было. Но времени уже прошло немало. Наверняка уже подошло время полудня. Погода к этому моменту слегка изменилась и, к счастью для девушки, в лучшую сторону. Туман успел поредеть и стало чуть теплее, воздух уже не казался таким промозглым.
Тропинка, выбранная юной крестьянкой, вела ее по холмистой долине вперед, и деревьев вокруг становилось все больше, они были все выше. Но это все еще не Лес. Девушка помнила слова матери о хижине, и потому пыталась найти ее. Только это оказалось не так уж и просто. Девушка обошла всю территорию возле Леса, не заходя в него, осмотрела все холмы, но так ничего и не нашла. Ноги уже нестерпимо болели и саднили, донимал голод, и усталость значительно замедляла ее шаг. Хотелось присесть, отдохнуть, но вокруг были только кусты да деревья. И прямо над ней чернел голыми верхушками деревьев Лес. Очевидно, мама была права, искать ей нужно было именно там. Но ей было страшно, по коже мурашки бежали от одной мысли о том, что ей нужно зайти туда одной.
Луиза не знала, откуда пошли слухи о том, что он – проклятый. Не знала она и того, что с ней могло случиться, войди она в этот лес. Проклятый – это как? Что заставило ее односельчан так окрестить лес? Неужели только жуткие легенды? Они ведь не появились сами по себе?
С самого раннего детства она слышала о Лесе пугающие истории. Говорили, что в Бирме иногда пропадают люди, а потом их изувеченные тела находят в Лесу. Кто-то говорил о том, что это могли быть дикие звери, но Луиза никогда не слышала о том, чтобы где-то поблизости водились волки или медведи. Да и охотники утверждали, что встречаются они крайне редко в этих местах.
А еще ходили слухи, что в Лесу когда-то жила ведьма. Настоящая черная ведьма, похищавшая из деревни младенцев, чтобы убивать их, пить их кровь и варить из их жира мазь, с помощью которой можно ночами летать на взаправдашний шабаш к Сатане… и после нее в Лесу осталось столько зла, что оно способно погубить живого человека.
По другой версии легенды, инквизиторы все-таки добрались до этой ведьмы и казнили ее, но перед смертью она прокляла все эти земли и прежде всего лес, в котором она жила и который ее не защитил.
Согласно еще одному варианту легенды, в Лесу попросту поселилась нечисть. В самом его сердце свили себе гнездо злобные демоны, чтобы впоследствии подбивать на злые нечестивые поступки обычных людей из окрестных городов и в первую очередь сел. Их цель – загубить как можно больше праведных душ, и действуют они так искусно и коварно, что порой их жертвы до самого последнего момента не понимают, что попались им в руки.
К каждой из этих версий прилагалось немало подробностей, как правило, жутких и страшных. По каждой было сложено множество историй, нередко придуманных, но почти все они плохо заканчивались. Иногда подробности в них были такими отвратительными, что кровь стыла в жилах уже от одной мысли о том, что нечто подобное вообще возможно. Луиза не любила с детства эти истории, она боялась их. Потому старалась их не слушать. Потому пропустила многое важное…
Хижину, о которого говорила мать, Луиза смогла отыскать только ближе к вечеру. Осеннее мутное солнце, так и не показавшись за весь день, уже садилось, и начинало потихоньку темнеть. Серый день сменял такой же серый вечер.
Луиза к тому моменту совершено отчаялась. Ей было страшно, холодно, хотелось есть, а от усталости она уже еле стояла на ногах. Она рискнула зайти в Лес еще час назад, но хижину найти оказалось непросто, тут деревья росли слишком плотно, и разглядеть за ними что-то было очень трудно.
Но вот уже в сумерках, совершенно отчаявшись, Луиза внезапно вышла к небольшому деревянному домику. Это оказалось так неожиданно, что девушка даже не сразу поверила, что ей таки удалось найти искомое, что это не морок.
Она ожидала найти что-то вроде разваленной хижины, но это действительно был настоящий домик. С деревянными, хоть и истончавшими стенами, единственным большим окном без створок и высокой узкой дверью. Он был совсем маленьким, не больше спальни в родном доме Луизы, но это действительно был самый настоящий домик.
Девушка поднялась по деревянному порогу к двери и осторожно ее на себя потянула. Дверь скрипнула, но подалась и распахнулась. Луиза внимательно осмотрела домик внутри, все еще не решаясь зайти. Дощатый пол, маленький низенький столик с поломанной ножкой, лавочка у стены… и везде много желтых листьев, очевидно, попавших сюда из широкого окна.
В первую очередь она выгребла из помещения все листья и выбросила их наружу. Под листьями в углу за столиком обнаружился старая, но сухая подстилка. Ее Луиза подстелила на лавочку. Потом она кое-как закрыла дверь, привязав ее ручку к выступающему из стены гвоздю, намотав на них снятую с волос ленту. Когда девушка опустилась за столик и развернула приготовленный матерью сверток, уже начинало смеркаться.
Ужин ее оказался небогатым: маленький кусочек солонины, хлеб и ломтик сыра. Девушка съела все до последней крошки, спрятала тряпочку под стол, а после, завернувшись поплотнее в накидку, улеглась на лавке и попыталась заснуть, что удалось далеко не сразу.
Было холодно. Хоть она и закуталась в свою накидку почти с головой, но от этого не становилось теплее. Незаметно для себя девушка даже начала стучать зубами. Кроме того, ей было страшно. Луиза лежала на лавке в крохотном доме посреди зловещего Леса, ночью, одна, вдали от дома. А дома ее ждала верная смерть от рук инквизиторов…
- За что? – тихонько прошептала Луиза, не замечая колючей горячей капли, стекающей по ее щеке. И только когда девушка всхлипнула, она поняла, что плачет. – За что?! – повторила она уже громче, и, не в силах сдержаться, залилась слезами и разрыдалась в голос.

* * *

Утро оказалось почти таким же хмурым и безысходным, что и прошедший день. Липкий туман вплывал в не закрывающееся окно, тихо шумел голыми ветками черный лес, к тому же, было холодно, хоть и не так, как вчера.
Луиза поежилась, поднимаясь со своего ложа, поплотнее закуталась в промокшую накидку и, так и не рискнув выглянуть из домика, принялась ждать. Подумав, она сняла с двери свой кусочек ткани и завязала хвост, чтобы волосы не мешали. Она старалась оставаться спокойной и не думать о худшем. Мама обещала прийти, значит, она обязательно придет. Было все еще очень обидно, больно, холодно, но девушка заставляла себя терпеть. На костре лучше точно не будет. А мать вчера была настроена очень решительно. Лучше посидеть тут, подождать, все равно ничего другого она не могла сделать.
Ближе к полудню сильно захотелось есть. То, что ей оставила вчера мать, хватило только на ужин, и сейчас у девушки не осталось ничего, чем она могла бы подкрепиться. А есть хотелось, хоть она и старалась не обращать на такие мелочи внимания.
Больше всего, как ни странно, на нее давило то, что ей приходилось сидеть на месте, не выходить из хижины, бездействовать и просто ждать. Ей хотелось пройтись хотя бы к дороге, а может, и дальше, ближе к родной деревне, чтобы хоть как-то разузнать о том, что там происходит. Может быть, удалось бы встретить кого-то знакомого…
Но Луиза понимала, что точно не рискнет выйти из домика и пройти хотя бы несколько шагов. Этот дом стал казаться ей почти безопасным, а мысли о том, что инквизиторы могут уже искать ее в лесу, сводила с ума. Потому выходить она не спешила.
От скуки и просто желая себя чем-то занять, Луиза принялась наводить порядок в своей новой обители. В углу отыскалось некое подобие метлы, очевидно, оставленной кем-то из прошлых посетителей, и девушка начала сметать остатки листьев. А в другом углу под лавкой внезапно обнаружилось что-то прямоугольное, большое. Луиза присела на корточки и вытащила это нечто. Шкатулка, ларец? Нет. Книга.
Девушка осторожно достала из вороха листьев найденную книгу. Она была умело спрятана, словно кто-то не хотел, чтобы ее нашли. Если бы девушка не решила навести здесь порядок, она тоже не нашла бы этот тайник.
Отложив на время метлу, Луиза взяла находку и присела с ней на лавочку. Что за книгу тут могли прятать? Ее раздирало любопытство, тем более, что книга явно была очень старой, и оставили ее на этом месте не просто так.
Обложка из потемневшей и потрескавшейся кожи, металлические скобы по углам… Луиза на миг забыла о своих невзгодах, ее захлестнуло любопытство. И она осторожно открыла первую страницу, перевернув хрупкую обложку, гадая, что же ей откроется.
Книга была рукописной, и первые буквы оказались тщательно и красиво выведены. Почерк был аккуратным, но из-за большого количества завитушек было трудно читать. Но Луиза все же начала читать странную книгу.
Уже первая страница ее удивила. Она рассказывала о мастерстве вызывать низших демонов из темной материи, некого эфира, в котором они обитали. Девушка прочитала несколько строк, потом перевернула пару страниц и стала читать другую главу. Но там говорилось о том, как из человеческого жира варить мазь, которой стоит обтирать тело, чтобы научиться летать и попасть на шабаш к высшим демонам…
«Это книга ведьмы!» - с ужасом осознала Луиза. Ей захотелось выбросить ее, как что-то мерзкое, гадкое, грязное. Девушка всегда ходила в церковь, не пропускала ни одного христианского праздника, регулярно молилась перед сном… она хорошо знала, настолько это отвратительно – быть ведьмой. Священник, читавший проповеди, не раз рассказывал о тех мерзостях, которые они вытворяют. И вот сейчас перед ней лежала ведьминская книжка.
«А еще меня обвинили в том, что я ведьма, - печально подумала Луиза, - я уж точно ничего не теряю».
Занять себя все равно больше было нечем, потому девушка продолжала читать, внутренне ужасаясь тем подробностям, которые ей попадались. Кровь летучей мыши? Головы воронов, убитых в полнолуние? Подкожный жир ребенка? Девушка содрогалась от ужаса, читая все эти мерзкие рецепты. Неужели ведьмы действительно творят такое с живыми существами? Тогда неудивительно, что инквизиторы объявляют на них столь ожесточенную войну. То, о чем она читала, было отвратительно!
А на второй половине книги пошел текст вперемешку с иллюстрациями, также сделанными от руки. Первые изображали демонов, вызванных колдунами и чародеями. Демоны были уродливыми и страшными, их пасти были оскалены злобными гримасами. Поневоле Луиза содрогнулась, думая о том, что такое существо можно вызвать в реальности.
После демонов пошли рисунки, изображавшие шабаши. Ведьмы, варившие что-то в кипящих котлах, пляски возле костра у воды, а потом и отвратительные оргии с демонами, противоестественные сношения с бесами и развратные выражения лиц у похотливых ведьм… Луиза с отвращением захлопнула мерзкую книгу и убрала ее обратно в тайник, присыпав листьями. Ей неинтересно было даже то, кто ее здесь и с какой целью оставил, книга внушила ей такое отвращение, что прикасаться к ней уже точно не хотелось.
«Я никогда бы не стала ведьмой, ни за что!» - подумала Луиза, вспоминая гадкие иллюстрации.
На улице уже начало темнеть, а девушка все еще сидела в домике, не смея даже выглянуть в окно. Чем темнее становилось в лесу, тем более мрачные мысли посещали ее голову, а навеянные ведьминской книгой образы так и стояли перед глазами. Ей было просто страшно, трусились руки, и она, сжавшись в комочек, сидела на лавке, вздрагивая каждый раз, когда из леса доносились какие-либо звуки. Вот в окно залетел крупный кленовый листок и, покружившись в воздухе, упал на пол, а Луиза едва не вскрикнула – ей уже почудилось, что к ее убежищу прокрались инквизиторы и теперь пытаются ее выманить.
«Мамочка, где ты?» - думала она, вжимая голову в плечи, плотнее кутаясь в шаль.
Матери не было, а на улице совсем стемнело. Где-то вдали заухала сова, а ночной лес продолжал шуметь, только в его шуме было все больше угрожающих, пугающих, жутких ноток. Где-то над лесом светила луна, и в ее холодных лучах все казалось зловещим, а тени, которые отбрасывали деревья в окошко домика, напоминали каких-то скрюченных демонов.
«Мамочка, почему ты не пришла?» - Луиза закрывала глаза, чтобы не видеть эти тени, пытаясь придумать причину, по которой Альбертина не пришла. Но она понимала, что по-настоящему для этого могла быть лишь одна причина, и девушка отчаянно не хотела о ней думать.
Подавленная, голодная, напуганная, Луиза и не заметила, как снова заснула. Да и не рада была, потому что сновидения ее были тяжелыми, муторными и мрачными. Проклятый Лес таки оставил свой отпечаток на душе девушки.
Проспала она долго, и когда проснулась, солнце стояло уже высоко в небе. Тяжелых туч на небе уже не было, и пасмурная погода уступила место теплой солнечной.
Луиза была очень голодна, но не обращала на это внимания, потому что сейчас ее занимала другая мысль:
«А мама так и не пришла…»
На глаза сами по себе навернулись слезы, но девушка приказала себе не плакать. Нужно было все-таки попытаться как-то подобраться к деревне, чтобы узнать хоть что-то. Иначе она ведь просто умрет с голоду.
Полная решительности, Луиза начала собираться. Быстренько отряхнула платье, поправила накидку, даже попыталась пальцами расчесать волосы... когда вдруг до нее донесся подозрительный звук. Девушка замерла, насторожилась. И побледнела. Она поняла, что это был за звук – стук лошадиных копыт. И он приближался, он был все громче и отчетливей! Но кто мог ездить на лошади в такой глуши? Кто, кроме монахов, рыскающих по окрестностям, не гнушающихся даже Проклятого Леса, разыскивающих ее, чтобы сжечь на костре?
Она заметалась, в панике обдумывая, что же делать, но никуда деться из домика не успела – лошадь уже остановилась прямо напротив окна.
Луиза замерла, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Она заворожено наблюдала в окно, как с лошади спрыгнул некто в плаще и капюшоне, надвинутом на самый лоб, как этот кто-то решительным шагом приближается к двери. Инквизитор?! Если так, то почему один?
- Эй, тут кто-то есть? – донесся до нее приятный мужской голос. Низкий, мелодичный, почти певучий. Красивый.
Три коротких стука в дверь, а ведь та была не заперта.
Луиза молчала. Она не знала, что ответить, и нужно ли вообще отвечать. Каков был шанс, что незваный гость уйдет сам, так и не заходя в открытый домик? Его, наверное, не было, но девушка все равно молчала.
- Я вхожу! – предупредил незнакомец, и дверь начала медленно открываться.
Луиза вжалась в угол, по-прежнему слишком испуганная, чтобы отвечать. А дверь уже распахнулась, и загадочный некто вошел в домик.
Это был не очень высокий человек, стройный, насколько можно было судить по бесформенному коричневому плащу, накинутому на его плечи, и, похоже, молодой. О последнем можно было судить по голосу – он звучал звонко и приятно.
- Ну что же ты молчишь? – человек сдвинул капюшон плаща так, что стало видно лицо, и девушка поняла, что не ошиблась – перед ней стоял довольно приятный на вид молодой человек. – Почему не отвечаешь? Я ведь знал, что тут кто-то есть, дверь была плотно прикрыта, хотя обычно она слегка приоткрыта. Так ее закрыть можно только изнутри.
И он улыбнулся. Улыбка была приятной, располагающей, и Луиза вдруг поняла, что бояться этого человека она попросту не может. Это явно не инквизитор. Но и доверять незнакомцу пока было рано, хоть он и располагал к себе, казался очень обаятельным.
- Кто вы? – спросила она, не отводя от него настороженного взгляда.
Парень вздохнул и подошел ближе.
- Меня зовут Луис, если это что-то изменит. Я нездешний, просто временно тут остановился. А сейчас вот проезжал мимо этого дома, и обратил внимание, что он плотно изнутри заперт. Мне, конечно же, стало интересно…
Парень умолк, заметив, как на него смотрит Луиза. А она спросила тихо, с надеждой:
- Так вы не связаны с инквизиторами?
Парень улыбнулся.
- Разве я похож на мрачного, скучного и вечно всем недовольного старика-монаха, который сидит и ворчит в своей келье-склепе?
Теперь уже и Луиза робко улыбнулась.
- Не похожи, - рискнула она сказать.
- Ну вот и отлично. А я уже думал обидеться.
Несколько секунд оба молчали, присматриваясь друг к другу. Пока парень не вздохнул понимающе и не проговорил:
- Так ты тут от инквизиторов прячешься.
Луиза вздрогнула и испуганно на него посмотрела.
- Не бойся, - поспешил ее успокоить незнакомец, - если ты опасаешься, что я сейчас пойду и расскажу кому-то, что ты тут прячешься, то ошибаешься. Зачем мне это?
Несколько секунд девушка размышляла над его словами. В них была логика, парень вряд ли ее обманывал. Наконец она решила, что вряд ли незнакомец будет для нее опасен.
- Луис… - проговорила она, - тебя зовут почти так же, как и меня. Я – Луиза Годаль.
Парень улыбнулся, и в его глазах запрыгали бесенята.
- Может, это судьба?
Девушка ничего не ответила. Она вдруг как-то разом сникла и снова опустила голову.
- Прости, я совсем нетактичен, - покачал головой Луис, и девушка снова поразилась тому, какой у него приятный голос. Низкий, мелодичный, выразительный. Она никогда не слышала, чтобы парни говорили так приятно, - ты тут скрываешься от монахов, а я кокетничать надумал. Извини. Просто ты очень миленькая.
Комплимент от него было слышать приятно, это Луиза отметила. А парень тем временем подошел ближе, внимательно всматриваясь в ее лицо.
- Выглядишь такой измученной… наверное, давно здесь сидишь? Ты голодная?
Отвечать не пришлось – у нее громко заурчало в животе. Парень понимающе улыбнулся и снял с плеча котомку, которая была у него с собой. Покопавшись в ней, он вытащил яблоко и кинул его Луизе.
- Вот, ешь, - он улыбнулся тому, как девушка с охотой вгрызлась в предложенный фрукт, даже не поблагодарив своего спасителя, а потом достал из той же котомки кусок сыра, замотанный в холщевину, и флягу с водой. Подойдя ближе, он положил все это на лавку, - я оставляю тебе еду, пока хватит. А завтра я вернусь и принесу еще. Я не дам тебе здесь умереть от голода, не волнуйся, - он подмигнул ей.
- Спасибо, - кивнула она, смущенно опуская голову, - вы очень добры, господин.
- Луис, - напомнил он, - называй меня по имени. Мне будет приятно.
Девушка смущенно улыбнулась.
- Хорошо.
Ее не волновало, кто он, откуда пришел, что от нее хочет. Этот человек ей нравился, он был красивый и приятный, а еще он очень ей помог.
- Из какой ты деревни? – спросил Луис. Заметил, как напряглась девушка, и пояснил: - Мне интересно. Я слышал, в деревню при монастыре святого Патрика, которая расположена недалеко отсюда, приехали несколько инквизиторов, наверное, ты оттуда? Я слышал, они развили там чересчур бурную деятельность, и костры ведьм палят там почти каждый день. Хорошо, что ты убежала, а то и тебя ожидала бы та же участь. Знаешь, эти святоши – те еще изверги.
Внезапно Луиза ощутила сильную боль, сдавившую ей грудь.
- Мама… - недоеденное яблоко выпало из ее рук, и девушка закрыла лицо руками, - мама осталась в деревне. Мама меня защищала, она обещала, что придет вчера, но так и не пришла. Они ее поймали, они пытали мою маму! Иначе она пришла бы, она бы меня тут не бросила!
Парень молча ее выслушал, и скорбно опустил голову.
- Мне очень жаль. Они на многое способны… я хорошо это знаю. Жаль, я не могу помочь тебе ничем больше… ну, хочешь, я схожу в эту деревню, узнаю, что там случилось с твоей мамой? – предложил он, заметив, как по щекам девушки текут слезы.
- Хочу, - тихо проговорила она, - пожалуйста! Если тебе нетрудно… она же хотела, как лучше, она меня очень любит! Я не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Она очень хорошая! Добрая, заботливая, любящая…
- Тише, тише, - Луис подошел ближе и мягко погладил девушку по голове, отметив, что Луиза вздрогнула, - все будет хорошо. Я исполню твою просьбу, мне нетрудно. Все равно мне нужно примерно туда же, могу по пути заехать. А завтра днем я вернусь, принесу тебе побольше еды и расскажу о том, что узнал. Хорошо?
Луиза измученно кивнула.
Тогда таинственный незнакомец тихонько покинул ее.
Это был первый день, когда он ее навестил. И далеко не последний. В тот первый день девушка заставила себя забыть обо всем и просто подождать. Ее пока не волновало, кто же он такой, она помнила, что парень обещал ей помочь, и надеялась на него. Луиза ждала новостей. И таинственный молодой человек не подвел ее.
На следующий день он снова пришел, постучал в дверь и вошел в домик. Выглядел Луис немного подавленно. На немой вопрос девушки он только покачал головой.
- Увы, мне очень жаль. Твоя мать и правда не сумела спастись. Вчера утром ее сожгли на костре за то, что она продала тебя демонам.
- Что? – девушка не хотела верить его словам. Это не укладывалось в ее голове. Чтобы ее мама, ее любимая, заботливая, добрая мама была сожжена на костре?
- Мне правда жаль.
Девушка бездумно села прямо на пол. По щекам уже текли слезы, сами по себе, и она не могла остановить их. Мама умерла? Ее сожгли на костре? Как ведьму, пытали и сожгли?
- Нет, - повторяла она сквозь слезы, - это неправда…
Луис молча на нее смотрел.
- Прости, что пришлось тебе это сказать, - парень опустился на пол рядом с ней, погладил ее по волосам, и Луиза разрыдалась в голос, упав на его грудь и закрыв лицо руками, - но ты должна была узнать правду.
- Это несправедливо, - плакала она, - это неправильно!
- Да, - просто согласился он, - инквизиторы, знаешь ли, вообще мерзкие и грязные гады. Им плевать на то, кого они сжигают на костре. Они слишком помешаны на том, чтобы уничтожить как можно больше грязи и скверны на этой земле. Причем часто эту самую грязь и скверну они придумывают сами.
Луизе было странно слышать такое от другого человека. Все ее знакомые, даже мама, боялись монахов-инквизиторов, они никогда не сказали бы ничего подобного. А этот Луис так открыто выражался против.
Но сейчас она не думала о том, что происходит. Ей было больно, она плакала, и соленые капли намочили плащ незнакомца, но она не обращала на это внимание. Луиза была благодарна ему за его слова и поддержку, в чем бы она ни заключалась.
Он пришел и на следующий день. Красивый таинственный незнакомец, готовый сделать все для нее и ничего не требующий взамен. Она с благодарностью принимала помощь Луиса, но все же ничего не могла сделать со своим любопытством.
- Кто ты? – он приходил к ней уже несколько раз, а Луиза не уставала задавать этот вопрос. И ни разу не получила толкового ответа.
- Твой спаситель, - с улыбкой ответил он, положив на стол румяные яблоки, кувшин молока, хлеб и кусок сочной говядины.
Девушка с подозрением покосилась на продукты.
- Откуда ты их берешь? И почему не отвечаешь на вопросы?
Луис поправил капюшон на голове и присел на лавочку, взяв одно яблоко.
- Я отвечаю, но тебе почему-то не нравится. Ты милая любопытная девочка, Луиза. Но мне это нравится, потому я тебе помогаю.
- Нет, - покачала она головой, - на мои вопросы ты не отвечаешь. Потому что я до сих пор не знаю, кто ты такой! Почему ты молчишь? Почему придумываешь ответы? Тебе есть, что скрывать?
- А еще у тебя пытливый ум, это тоже хорошо, - он откусил яблоко, и оно сочно хрустнуло, - ты и правда мне нравишься. А что до того, кто я… ну, я путник. Странник. Проходил мимо этого леса, направлялся в твою родную деревню. Это правда, я не лгу.
- Да, но кто ты такой? У тебя есть деньги, но ты не аристократ. Или аристократ? Если так, то какое твое звание? Какой титул ты носишь, где твой дом?
- А ты корыстная девочка, - хмыкнул Луис, снова кусая яблоко, - я столько тебе помогаю, а ты требуешь у меня ответы. Это, мягко говоря, нетактично.
Девушка устало опустилась на лавку рядом с ним. Бросила на него косой взгляд и покачала головой.
- Ты делаешь так, что я начинаю тебя бояться, Луис. Ты скрываешь что-то, да? Меня это пугает. Не знаю, чем, но я это чувствую.
На его губах появилась усмешка. Какая-то нехорошая, неприятная, колкая.
- У тебя хорошая интуиция, Луиза. Это тоже твой плюс…
Он перечислял плюсы ее характера так, словно приобретал себе животное. До этого момента ее радовало появление Луиса, она доверяла ему. А сейчас ей внезапно стало страшно. Ведь она осталась совершенно одна, у нее больше никого не было, и сейчас с ней был этот пугающий человек, они совершенно одни, в Проклятом Лесу, и весь мир словно сговорился против Луизы…
- Ты боишься меня, я вижу. Не веришь мне. Что ж, твое дело. Но ты сейчас полностью от меня зависишь. И если вдруг захочешь отказаться от моей помощи, это будет даже забавно. Я посмотрю, как тебя или сожгут на костре, или замучают до смерти пытками. Ну или ты сама уморишь себя голодом. У тебя только один выход, моя милая девочка.
На этих словах он поднялся и ушел, бросив на нее короткий жесткий взгляд. Ей внезапно стало плохо, к горлу подступила тошнота, но она не сказала ни слова.
Луиса не было два дня. Беглянка за это время успела проголодаться, но несильно, ведь кое-какие продукты благодаря ему у нее имелись. Но главным было не это. Девушке было очень страшно, мрачные, пугающие мысли не давали покоя, в голове одна за одной проскакивали жуткие домысли, один абсурднее другого. Почему этот красавец с елейным голосом ей помогает? Почему так к ней относится? Что ему на самом деле надо, что он скрывает и почему? Возможные ответы были один хуже другого. Однако она не могла отрицать того, что хотела видеть Луиса, что скучала по нему и втайне надеялась, что ее домыслы надуманы и он еще обязательно их развеет.
Через два дня он снова пришел. Принес сумку с едой, поставил ее на лавочку, присел рядом с Луизой. Девушка косо на него посмотрела, хоть и почувствовала облегчение. Она-то уже всерьез обеспокоилась, что ее загадочный посетитель больше не придет.
- Я помню, что ты мне не доверяешь, - сказал он своим красивым голосом, - но не могу же я тебя голодной оставить. Я надеюсь, ты не боишься хотя бы той еды, которую я тебе приношу?
Это вызвало у нее улыбку, и на время девушка расслабилась. Было так приятно забыть о том, какие мысли посещали ее все эти два дня, отбросить все сомнения и просто наслаждаться обществом этого красивого парня. Может, она и впрямь зря себя накручивает? А Луис – самый обыкновенный богач, например, из города? Или из какой-то деревни, которая находилась где-то недалеко?
Она уже совсем расслабилась, когда Луис заметил:
- Ты вообще всегда можешь на меня рассчитывать. Зови в любую минуту – и я появлюсь рядом.
По коже девушки прошел озноб. Она где-то о таком читала…
- Как это? – тихо спросила она.
- Узнаешь, когда позовешь, - усмехнулся он.
Внезапно до девушки дошло, что парень ни разу не снял при ней свой капюшон. Она и раньше обращала на этот факт внимание, но не придавала этому особого значение. Все же на улице было довольно прохладно. Но сейчас у нее появились кое-какие догадки.
- Сними капюшон, - тихо попросила она.
Луис непонимающе на нее посмотрел. А потом расхохотался.
- Боишься, что у меня на голове рога, а я их прячу? Как же это мило!
И он снял капюшон. Девушка облегченно вздохнула. Нет, рогов не было. Но у парня оказался странный цвет волос – красный. Раньше такого яркого цвета она не видела, даже на минуту залюбовалась им. В дневном свете волосы красиво блестели и казались такими яркими, словно кровь.
- ТУ тебя странный цвет волос, - заметила Луиза.
- Но ведь красивый, правда? – подмигнул ей парень.
- Красивый, - согласилась она.
Луис внимательно посмотрел на девушку. Луиза выдержала его взгляд, не отвела глаз. И парень хмыкнул.
- Ты меня все еще боишься? Я пугаю тебя?
Она и не знала, что ответить. Да, он пугал ее. Но, скорее, не он сам, а то, о чем он молчал, о чем недоговаривал, что скрывал. А он сам ей нравился. Его внешность, голос, характер, то, как он к ней относился… но не станет же она ему о таком говорить! У нее не осталось больше никого в этом мире, кроме него, и ему это прекрасно известно.
- Ты хочешь, чтобы я больше к тебе не приходил?
- Нет! – сразу же выкрикнула она.
Луис улыбнулся тому, как быстро и горячо она ответила. И уже более мягко спросил:
- А хотела бы ты уйти отсюда вместе со мной? Я ведь не могу постоянно носить тебе еду, я здесь ненадолго и уже задерживаюсь. У меня осталось всего несколько дней, не больше.
Ей было приятно слышать это от него. Красивый богатый парень предлагал ей сбежать вместе с ним… предлагал, спрашивал ее согласия, хотя и понимал, что ей все равно больше ничего не остается. Луиза с благодарностью на него посмотрела.
- Куда уйти? – все же спросила она.
- Далеко отсюда. Хочешь стать моей помощницей?
- Помощницей? В чем?
- В моих делах.
- В каких делах? Что именно я должна буду делать?
«Я соглашусь, даже если он предложит мне стать его служанкой. Я готова мыть, стирать, работать в саду, ухаживать за животными…»
Луис обаятельно улыбнулся.
- Помогать мне заманивать невинные души в мои сети. Помогать мне уговаривать моих жертв, чтобы они заключали со мной контракты.
- Что?..
Холодный пот прошиб девушку. Она замолчала, неверяще уставившись на Луиса. Что он хотел этим сказать? Он же несерьезно? Это такая шутка?
- Подумай, Луиза, - сказал он, поднимаясь с лавочки, - завтра я потребую от тебя ответ. Если ты согласна, мы заключим контракт на твою душу. Если нет – я тебя оставлю и инквизиторы найдут тебя и спалят на костре, как ведьму. Выбирай.
С этими словами он вышел из домика. Луиза оторопело на него смотрела, не зная, что сказать. Он же пошутил? Он… нет, он не пошутил. По коже прошел холодок. Луиза широко распахнула глаза и уставилась на дверь, в которую только что вышел… демон?!
Она бросилась вслед за ним, выбежала из дома, начала звать его. Но Луиса уже не было, он куда-то исчез. И лошади никакой уже не было. Только сейчас до нее дошло, что и вчера, и позавчера он приходил без лошади…
- Луис! – позвала она. И испугалась тому, как резко и надрывно прозвучал ее голос.
Подул холодный ветер, и она вздрогнула.
- Завтра скажешь мне свой ответ, а пока подумай, у тебя одна ночь, - прозвучал приглушенный голос.
Эти слова никто не произносил. Они прозвучали сами по себе, словно их принес ей ветер…

Луиза тихонько сидела на лавочке в домике и наблюдала в окно, как садится солнце. Окно выходило на запад, и сквозь голые кроны деревьев в дом проникали яркие закатные лучи. Есть не хотелось, аппетит пропал с того самого момента, как ушел Луис. И хоть девушка старалась не думать о нем, настойчивые мысли никуда не хотели деваться.
Сколько она тут уже провела? Неделю… десять дней? Сколько к ней приходит этот странный человек? Он никогда ни в чем ей не отказывает, помогает. Приносит сыр, мясо, воду, молоко, фрукты… когда понял, что ей холодно, принес теплую накидку из дорогой шерсти, подбитую мехом, а также красивое алое одеяло, в которое она могла кутаться холодными ночами. И что, он на самом деле – демон? Ему нужна ее душа? Но почему она представляла себе демонов немного другими? Вернее, совсем другими. У этого даже рогов не было, не то, чтобы уродливой морды, зловонного дыхания, мерзкого поведения… это какой-то странный демон!
Подумав об этом, Луиза вспомнила о книге, которую она зарыла в листьях. Точно! Это же книга ведьмы. Девушка быстро достала ее из тайника и снова начала листать. Она не прочитала и трети того, что там было написано, но она помнила, что о демонах там что-то говорилось.
Пришлось листать ее снова, чтобы отыскать главу, посвященную демонам. Снова смотреть на эти мерзкие картинки, от которых кровь стыла в жилах. Неужели есть люди, которые занимаются подобным? Как они могут это выносить?
А вот и нужна глава. «Демоны высшие и низшие». Глубоко вздохнув, Луиза углубилась в чтение.
Сначала было неинтересно. Там говорилось о том, какими бывают демоны, преимущественно низшие. Одни создают катастрофы, убивают животных, портят погоду, другие мучают людей, наводят на них сомнения, подстрекают людей к совершению грехов. Таких демонов еще называют бесами, они находятся в самой низшей части демонской иерархии. Люди не могут видеть их, потому что для того, чтобы полностью воплотиться в мире людей, им необходимо слишком много энергии, которой они не располагают, потому они состоят из одного эфира.
Но есть и другие демоны. Они стоят выше бесов, и это их чаще всего призывают ведьмы и колдуны. Они также бывают разными. Одни могут манипулировать разумом людей, наводить на них морок. Таких демонов часто используют для приворотов. Другие могут просто исполнять желания ведьмы, например, находить клады и приносить ей. Еще некоторые специализируются на убийстве и мучениях, хотя по этой части все демоны сильны. Некоторые из них, суккубы и инкубы, служат для удовлетворения похоти ведьм и колдунов. Есть очень много разновидностей демонов средней силы, и каждый из них больше всего мечтает вырваться из Преисподней, чтобы попасть в другой, более чистый мир, где они смогу вредить безвинным людям. Если ведьма или колдун призывают такого демона и не имеют достаточной силы, чтобы удержать контроль над ними, то такие демоны могут вселиться в них, сделать их одержимыми, и тогда им поможет только ритуал изгнания.
Луиза содрогнулась от отвращения. Нечто подобное рассказывали и священники в церкви при монастыре. Получается, и ведьмы, и священники верят в одно и то же? Похоже, что так. Они просто по разную сторону от всего этого находятся, но истина для них одинакова.
Дальше шли высокие демоны. Они, как говорилось в книге, были очень сильны, и могли беспрепятственно проникать в мир людей. Эта их разновидность непосредственно подчинялась высшим демонам, то есть, властителям Преисподней, и они могли совершать различные манипуляции с человеческими душами. Каждая человеческая душа, которую они себе отвоевывали, делала их могущественнее. Также эти демоны могли принимать облик людей, чтобы вводить в заблуждение людей, которых они заманивали в свои сети…
«Значит, мне попался именно такой демон, - подумала Луиза, возвращая книгу на место, - он хочет получить мою душу, чтобы стать сильнее. Он просто пользуется моей наивностью».
Внезапно весь страх прошел. Осталось разочарование. Ведь Луис по-настоящему ей нравился! Она надеялась, что у них все будет хорошо, что он действительно заберет ее с собой, сделает своей женой… а ему на самом деле нужна была ее душа. Он был демоном! Девушка ощутила волну злости на этого красивого парня. Как он мог с ней так поступить, она же верила ему!
- Придешь завтра, значит? Идиот! Ну приходи! Но этот дом будет уже пуст! Не стану же я ждать тебя, пока ты вернешься, чтобы напустить на меня инквизиторов!
План действия родился в ее голове сам по себе и сразу же показался Луизе гениальным. Как она сразу не додумалась так поступить? Нужно было просто собрать вещи и убежать, но не куда-то, лишь бы дальше от деревни, а в город. Там народ не такой темный, как здесь, в этой глуши. Там никто не знает, в чем ее обвинили. И там она сможет спрятаться.
В самом деле, Луиза молода, к грязной работе приучена. Найти себе, чем жить, она сможет. Наймется в какую-нибудь таверну, будет мыть полы или помогать по дому у каких-нибудь богачей. Неважно, она многое умеет делать. Главное, добраться до города.
Девушке было известно, что к ближайшему городу можно было добраться по главной дороге, если идти вверх, поднимаясь в гору. Может быть, если она пойдет прямо сейчас, то к утру уже доберется. А демон не сразу поймет, куда она пропала, и когда он отыщет ее, она уже не будет нуждаться в его помощи.
Решительно настроенная, Луиза быстро собралась в дорогу. В сумку, оставленную демоном, она собрала продукты, завернулась в мамину накидку, а сверху набросила еще и плащ на меху. Все, теперь она была готова идти в город.
Когда Луиза вышла из домика, на улице уже окончательно стемнело. Идти было трудно, плащ цеплялся за кусты, а луны сегодня в небе не было. Самое странное – девушке не было страшно. Ее уже не пугали демоны, бесы, возможно, призраки или другая нечисть, которая могла бы скрываться в темном ночном Проклятом Лесу. Завтра по ее душу придет высший демон, а что может быть хуже? Какое ей дело до мелких бесов, которые, возможно, следили сейчас за ней сквозь ветки ночного леса? Пусть смотрят, если им так нравятся. Она все равно доберется до города!
Девушка уже не сомневалась в том, что ей все удастся. Она верила в свои силы и была решительно настроена.
Спустя полчаса она выбралась на прямую дорогу, ведущую к городу. Вот теперь ей уже ничего не было страшно! Идти по ровной дороге было куда проще, плащ не путался в ветках, не тормозил ее, и она, глубоко вздохнув, намерилась идти всю ночь.
Некоторое время девушка действительно шла, ни о чем не думая. Она была настроена более, чем решительно и абсолютно ничего не боялась. Ей было плевать на то, что на улице ночь, а она абсолютно одна, идет по пустынной дороге. Ей уже нечего было бояться! Завтра по ее душу придет высший демон.
Она уже прошла довольно много. На улице было совершенно темно, только звезды сверкали в черном небе. Стало совсем холодно, и девушка зябко куталась в меховой плащик, оставленный ей демоном.
Внезапно до ее слуха донеслись чужие шаги. Тяжелые, быстрые. Кто это мог быть в такое время? Луиза занервничала, начала оборачиваться, смотреть по сторонам, но все равно ничего не видела – слишком темно было на улице. А шаги приближались. Сердце девушки бешено заколотилось. Возникло сильное желание сорваться с места и побежать. Быстро, изо всей силы, чтобы ее никто не увидел. Но, оказалось, уже было поздно.
Впереди нее стояли две высокие фигуры. Насколько можно было судить в темноте, мужские.
- Эй, Годрик, смотри, кто тут у нас! – раздался грубый низкий голос.
- Ага. Не иначе, как девка! – ответил второй голос.
- Повезло. Девка, в таком месте, в такое время…
Луиза затаила дыхание и начала медленно пятиться.
- Эй, куда? – мужчины двинулись за ней следом. – Ану стой, постаскуха!
Луиза развернулась и побежала изо всей силы. Тяжелый плащ мешал двигаться, путался под ногами, и потому значительно замедлял движение. Возможно, потому ее догнали так быстро.
Тяжелая рука с силой ударила ее по голове, и Луиза от неожиданности упала на землю, на миг лишившись сознания. Когда же она пришла в себя, мужчины уже держали ее в руках, рассматривая, словно она была дорогим товаром.
- Молодая совсем, - сказал один. Он был пониже и стоял рядом, в то время, как другой, более крупный, держал ее в руках, крепко, до боли сдавив запястья. И давил все сильнее. Да этот верзила мог ей руку сломать!
- Ага, молодая, а уже по дорогам одна шляется. У нас тут от безысходности рано шлюхами становятся.
- Я не шлюха! – возмутилась девушка, с силой дернувшись. Но безрезультатно.
Мужчины захохотали.
- Строптивая попалась, - подмигнул первый.
- И красивая.
- Повезло!
Луизу уже мутило от отвращения. Она с ненавистью всматривалась в лица мужчин. Грубые, грязные, отвратительные. И уже далеко не молодые. Да эти люди ей в отцы годились!
- Отпустите меня немедленно! Я порядочная девушка. У меня есть жених! – солгала она.
Мужчины снова зашлись хохотом.
- Ну подождет, значит, твой жених, - сказал верзила маслянистым похотливым голосом, - третьим будет, уже после нас!
- Ты не волнуйся, мы девок не убиваем. Мы попользуемся тобой и оставим.
- Давай уже, хватит болтать, действуй!
Луизу повалили на землю и начали сдирать плащ. Дорогая мягкая ткань затрещала и порвалась, полетели клочья меха.
- Нет! – закричала девушка, чувствуя, как тяжелые грубые руки придавливают ее к земле, а другие, цепкие, сильные, впиваются в ее кожу. Ее уже схватили за одну ногу, сильно, до боли.
- Ану не вырывайся, сучка, я изобью тебя!
Мужчина уже замахнулся, чтобы ударить Луизу, когда она улучшила момент и с силой сама ударила его ногой, попав прямо в лицо. Не ожидавший этого верзила повалился на спину, а второй на мгновение опешил. Девушка тут же этим воспользовалась и, с силой брыкнувшись, вцепилась рукой в лицо насильника. Тот закричал, отбросил девушку, а той только этого и надо было. Быстро вскочив на ноги, Луиза бросилась бежать. Плащ ей больше не мешал, и девушка неслась быстро, изо всех сил, не разбирая дороги. Она уже давно свернула в кусты, которые росли по бокам дороги, и теперь неслась изо всех сил, ни на что не обращая внимания. Где-то позади нее слышались грубые мужские крики, за ней гнались, но Луиза уже была далеко.
«Они не поймают меня!» - решила она.
Сколько Луиза бежала? Куда? Она сама не знала. Главное – не дать себя настигнуть, ни в коем случае не останавливаться. Когда бежать уже не было сил, она продолжала идти, продираясь сквозь деревья. Неважно, куда, возвращаться уже поздно. Она думала сделать крюк и вернуться на дорогу, только в другом месте, но вдруг осознала, что потеряла ориентацию в пространстве и не знала, куда ей идти. Потому просто шла, неважно, куда.
Вскоре деревья закончились, и беглянка вышла в поле. Тут по-прежнему ничего не было видно, но девушка не останавливалась. Она шла, временами переходя на бег, но дороги все не было. Луиза не хотела думать о том, что свернула куда-то не туда, возвращаться было слишком далеко, а сил у нее уже не осталось.
Ноги очень болели, она содрала их о кусты, сквозь которые продиралась. Мамина накидка порвалась, а подол ее платья сильно обтрепался. И плащ, и еду она потеряла, еще когда ее поймали разбойники.
Вскоре снова начался лес. Деревьев было мало, но кусты очень мешали. Луиза шла по лесу почти час, и конца ему не было видно. Беглянка утешала себя мыслью, что когда-то он закончится, но пока лес казался бесконечным. А самым ужасным было то, что девушка не знала, в какую сторону она движется.
Внезапно впереди замаячило что-то… огромное, серое, прямоугольное, едва угадывающееся за ветками деревьев. Что, город? Неужели? Так быстро? Ведь именно такой должна быть крепостная стена, которая его окружает. Девушка, воодушевленная этой мыслью, побежала вперед. Лес закончился, Луиза выбежала к этому огромному зданию, радостная, счастливая…
Она не сразу поверила в то, что увидела. Не могло такого быть! Но она узнала это здание. Юная крестьянка хорошо знала эти серые стены. Монастырь Святого Патрика. Ее родная деревня. Она вернулась назад!
Едва успев подумать об этом, Луиза попятилась, словно увидела чудовище, возвращаясь обратно в лес. Но вернуться не успела.
- Девушка! – ее остановили трое монахов, несших службу на улице, охраняя свою обитель. – Что с вами случилось? Вы ужасно выглядите, у вас кровь!
- Нет, - бессильно выговорила Луиза, когда перед ней возникли монахи. Францисканцы. Инквизиторы…
- Девушка, вам плохо? Что случилось? – монахи забеспокоились, подхватили Луизу под руки, а она, не в силах вынести произошедшее, обмякла и потеряла сознание, провалившись в безликую тьму.

Ей было неудобно. Руки затекли… и это было далеко не все. Ноги оказались связаны, она не могла подвинуть лодыжку, а та была больно вывернута. Луиза медленно приходила в себя, и с каждой секундой ей все меньше хотелось открывать глаза.
А потом ей в лицо вылили целое ведро холодной воды. От неожиданности Луиза вскрикнула, распахнула глаза и начала хватать ртом воздух. Вода оказалась ледяной.
- Луиза Годаль! – прозвучал чей-то голос. Он был звучный, гулкий, глубокий и звучал торжественно.
Девушка подняла голову. Перед ней стоял мужчина средних лет, в черной мантии, с откинутым на спину капюшоном. Он смотрел на нее сверху вниз, и в глазах его было превосходство.
- Где я? – спросила Луиза, осматриваясь по сторонам. Однако она уже поняла. Подвал, едва освещенный тускло горящими факелами. Земляной пол, каменные стены, деревянные лавки… и не только лавки. У стены стояли жуткие приспособления, пугающие одним своим видом, назначение которых Луизе совершенно не хотелось бы знать.
С другой стороны на небольшом возвышении стоял стол, за которым сидел еще один человек в плаще. Перед ним был открыт большой журнал, в который он что-то медленно записывал.
А она, Луиза, была привязана к стулу, и по обе стороны от нее стояли два стражника. А мужчина напротив нее – это, должно быть, инквизитор. Все понятно. Она в подвале францисканского монастыря.
Она пряталась, выживала в Проклятом Лесу, общалась с демоном, узнала о смерти матери, а потом бежала через весь лес… только ради того, чтобы попасть в лапы этих извергов?!
- Луиза Годаль, знаешь ли ты, где ты находишься и почему? – снова спросил инквизитор.
Девушка обреченно подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах заблестели слезы.
- Я в вашем чертовом монастыре. Будьте вы прокляты! Вы убили мою мать!
Один стражник схватил ее за плечо, но инквизитор дал ему знак, и ее отпустили. По щекам Луизы уже текли слезы.
- Альбертина Годаль укрывала тебя, ведьму, за что и поплатилась. Ты должна была думать, прежде чем становиться на этот черный путь. Посмотри на себя! Что дало тебе ведовство? Чем помогла тебе твоя черная магия?
- Я не ведьма, - плакала Луиза, - не ведьма!
- Так ты отрицаешь свою вину, мадемуазель?
- Я не ведьма!
Инквизитор кивнул мужчине за столом, тот что-то записал в журнал. После этого он заговорил:
- Если мадемуазель Годаль отрицает свою вину, значит, ее надо подвергнуть пыткам.
Пытки! Глаза Луизы испуганно забегали. Именно этим ее всегда пугали, еще с детства. Пытки, после которых даже ни в чем не повинные люди оговаривают и себя, и всех свои родственников, друзей… когда-то Луизе доводилось слышать о том, что именно делают в подвалах монастыря с провинившимися, но эти рассказы были таким ужасными, что девушка предпочитала считать их выдумками, здорово приукрашенными. Но сейчас она поняла, что вряд ли эти рассказы это были придуманы – приспособления вокруг нее говорили сами за себя.
- Всенепременно, - говорил инквизитор, - Франсуа, зачитайте приговор.
Человек за столом взял в руки пергамент и начал читать.
- Луиза Годаль, шестнадцати лет от роду, была названа ведьмой по доношению Мадлен Ларо, ее подруги, тоже ведьмы, ныне казненной на костре. Мадемуазель Годаль бежала, ее покрывала ее мать, Альбертина Годаль. За это последняя была поймана и сожжена на костре как виновная в укрывательстве ведьмы. По прошествии девяти дней Луиза Годаль вернулась в деревню, ее нашли в окрестностях монастыря три молодых монаха. Мадемуазель Годаль выглядела ужасно, платье на ней было разорвано и, вероятно, так она пыталась соблазнить молодых монахов. Но те свято верили в Бога, потому ведьминские чары их не коснулись. Они привели Луизу Годаль в монастырь, где ее опознали как обвиненную в ведовстве беглянку.
- Все верно? – спросил инквизитор, строго посмотрев на девушку.
- Я не пыталась соблазнить монахов, я порвала платье, когда бежала от разбойников, - ответила Луиза, на что мужчина хмыкнул.
- Ты признаешь, что ты – ведьма? – прямо спросил Франсуа.
- Нет! – закричала девушка.
- Ты отрицаешь, что ты заключала сделку с дьяволом, что он учил тебя колдовать, что ты летала на шабаш и постигала тайны черной магии? – грозно вопрошал инквизитор.
- Да, я это отрицаю!
- Тебя уже выдали, мерзкая ведьма, - равнодушно сказал Франсуа, а потом обратился к инквизитору, - Жиль, она твоя. Пытай ее, пока не признается.
- Хорошо, Франсуа. Записывай протокол…
Луизе все еще не верилось, что все это происходил с ней. Как она могла такое допустить? Она ведь и правда не была ни в чем виновата. Так почему же ей никто не верит? Всю жизнь ее учили, что церковь ограждает слабых и страждущих от зла и скверны. А что теперь? Луизе нужна была помощь, девушка рада была рассказать о том, что с ней случилось, о том, как она разгадала коварный план демона, который явился к ней в столь привлекательном обличии… а они обвиняли во всем ее саму. Почему?
Девушку развязали и сняли со стула. Руки и ноги затекли, но Луизе было уже не до этого. Ее грубо потащили к специальному стулу, который стоял в углу. Он идеально подходил для начальных этапов пытки, о чем ей важно сообщили. Луиза только затравленно испуганно оглядывалась на своих пленителей, когда те рассказывали ей, что дальше они собираются с ней делать.
Наконец ее привязали к стулу за руки и ноги, а шею зафиксировали на спинке стула. Было неудобно, а грубая веревка впивалась в кожу.
- Признаешь ли ты себя ведьмой, Луиза Годаль? – инквизиторы не давали ей и секунды, чтобы прийти в себя.
- Нет, - ответила девушка, и голос ее звучал уже не так уверенно.
Ей было страшно. Она не хотела, чтобы они издевались над ней, все эти приспособления, ужасные конструкции – они пугали ее!
- Пьер, начинай, - кивнул одному из палачей инквизитор.
Девушка запугано на него уставилась, а он, не обращая на нее внимания, достал из полки металлический ящик. Открыл его, вынул нечто, похожее на маленькие тиски и начал закреплять на руке девушки.
Никогда еще Луиза не чувствовала себя такой беспомощной. Эти люди собирались делать с ней что-то ужасное, а она не могла им помешать.
- Луис… - сорвалось с ее губ.
И спустя секунду после ее зова в помещение зашел еще один человек. Он тоже был в черном плаще, и на голову его был наброшен капюшон. Но на его появление никто не обратил внимание, в его сторону даже не посмотрели.
Металлические пластинки закрепили на руке девушки. На каждом пальце – по пластине, а самая большая – на запястье. Палач взял в руки колесико, прикрепленное к этой установке, и начал медленно крутить. Пластинки тут же впились в пальцы, и Луиза почувствовала, как на одном лопнула кожа.
Девушка закричала от боли, но, казалось, ее крик только раззадорил инквизиторов. Они начали выпрашивать, ведьма ли она, но Луиза упрямо все отрицала. Тогда мужчина по имени Жиль приказал принести дополнительные устройства. На ногу ей одели винт – приспособление с маленькими острыми пилами, которые разрывали и резали мягкую плоть. Когда его закрутили в первый раз и по ноге девушки потекла кровь, Луиза расплакалась от боли и ужаса.
- Признаешься или нет? – грозно повторял инквизитор.
- Нет! Я не ведьма!
Винт сдавил ногу еще сильнее, и девушка громко закричала. Боль затмила ей разум, хотелось только одного – чтобы ее бедную ногу поскорее отпустили. В голове как-то резко помутнело, но не успела девушка это осознать, как ей в лицо снова плеснули ледяной воды.
- Даже не мечтай, что мы дадим тебе потерять сознание, - грозно предупредил второй палач.
Ей на шею одели колючий ошейник, и каждый раз, когда Луиза дергалась от боли, шипы вонзались в ее кожу. А на вторую руку уже одевали жом для пальцев.
Новоприбывший инквизитор тем временем подошел ближе и откинул с лица капюшон. Луизе сначала показалось, что она начала бредить – перед ней стоял Луис, тот самый демон, с которым она была знакома! Что, неужели он на самом деле инквизитор? Это казалось настолько глупо и бредово, что девушка и впрямь посчитала, что она наполовину потеряла сознание и грезит наяву.

Окончание в комментарии

@темы: Мифическое, Авторское, Любовь, Смерть, Рассказ, Предательство

---

[ErikaF]

Боги

Из уродств прошедшего и трагедий бывшего
Он лепил существ и сажал над крышами,
Чтоб смотрели вниз, в города прогнившие,
Где богатых нет - все сердцами нищие.

Вырезал он их из камней бесчувственных,
Рисовал оскал, наделял их крыльями,
И затем, как птиц, выпускал искусственных,
Чтобы злость свою показали сильную.

Мы смотрели вверх, видя их величие,
И молились им, бросив клятвы сложные.
Боги в первый раз к нам пришли в обличии,
И на нас они были так похожими.

Но создатель их заметался в ярости,
Разбивал "богов" и бросался стульями,
А потом рыдал, но уже от жалости,
Ведь своих существ он назвал гаргульями.

(c) Deacon

@темы: Мифическое, Авторское, Мысли вслух, Настроение, Негатив, Разное, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Город

---

[ErikaF]

По мотивам притчи

Оказались во тьме, задыхаясь в руках серой смерти.
Бог забрал у нас шанс, и судьба нам могилы начертит.
В коридорах больниц за квадратом двери будет выход,
Только нам эта дверь не поддастся и будет закрыта.

Стены стиснули душу, оставив одно лишь оконце,
Мой сосед говорит, что за ним просыпается солнце.
Он лежит у стекла, за которым запряталась жизнь,
Где весна раздает всем подряд аромат сладких вишен.

Он мне шепчет, как дождь разбивается яростно в лужах,
Он смеется над тем, как скребется метель зимней стужей.
Только я у стены, как в гробу, сохраняю молчанье,
И на место его малодушно хочу от отчаянья.

Этой ночью я слышу опять его хрипы и вздохи,
Почему я так счастлив, как только ему стало плохо?
Врач, немедля, придет, только нужно нажать мне на кнопку.
Никогда! Он умрет, и тогда я займу его койку.

Хрипы стихли. Я слышу лишь тиканье стрелок,
Я смотрю в потолок и лежу до утра с мертвым телом.
На рассвете пришли, суетились, о чем-то галдели.
Я ж улыбкой смотрел - его койка теперь опустела.

Наконец, я увижу полоски румяных закатов,
Я смогу сосчитать на стекле у дождей водопады.
И я вырвусь из стен этой узкой, уродливой клетки,
Буду птицей, больной, но сидящей свободной на ветке.

Мне позволили лечь у окна, но я вижу лишь тени.
То окно выходило во двор, где лишь грязные стены.
Мой сосед мне солгал, чтобы жить хоть немного хотели
И я вдруг зарыдал, понимая, что ночью я сделал.

Я лежал, как мертвец, лишь молчал, не читал, не обедал,
И, как только, ко мне, наконец, положили соседа,
Я сказал ему прямо - зачем тут пустые намеки:
- Не зови мне врача,не кричи, если мне станет плохо!

(c) Deacon

@темы: Болезнь, Суицид, Настроение, Смерть, Стихи, Творчество, Философия, Предательство

---

[герцог Винсент]

Начало произведения уже публиковалось на сообществе.

Проснулся Винсент в прекрасном расположении духа. Он лежал в своей огромной постели и рассматривал стены, изукрашенные замысловатой росписью. Мягкий солнечный свет проникал в комнату через проем между плохо зашторенными тяжелыми портьерами и золотистым блеском скользил по поверхности шкафов с книгами и странными черными статуэтками, изящным бокам округлых ваз и рамам старинных картин, с которых улыбались молодые юноши и девушки.
Герцог смотрел на эти лица и впервые не испытывал гнетущего чувства тоски, словно не только в его комнату, а в саму его жизнь ворвался яркий золотой лучик.
Дверь с легким шорохом отворилась, и в полутемное помещение вошел Дмитрий, он нес в руках белый керамический поднос, на котором виднелся высокий стакан с соком, и дымилась тарелка с кашей.
– Доброе утро, герцог, – улыбнулся слуга и, прошествовав к кровати, поставил на колени Винсента поднос с завтраком.
– Доброе утро! – радостно ответил герцог и взял в руки ложку, возможно впервые, без понуканий бывшего священника. Брови Дмитрия удивленно приподнялись, но он ничего не сказал, боясь спугнуть неожиданный аппетит господина.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только звоном серебряной ложки о керамическую тарелку. Пока же герцог завтракал, Дмитрий распахнул шторы, впуская в помещение слепящие лучи летнего Солнца, которые легко и быстро развеяли оставшийся с ночи полумрак.
– Прибыл доктор Грэй, – наконец сказал слуга. Винсент нахмурился. Он не хотел видеть никого, кто мог бы испортить ему настроение, а доктор относился именно к тем людям, что портили жизнь вельможи просто своим существованием. Но деваться было не куда, и он сдержано кивнул, разрешая впустить его в свой покой.
Дмитрий поклонился и чеканным шагом вышел из комнаты. Через считанные секунды дверь открылась, и в дверном проеме показался высокий широкоплечий мужчина, облаченный в серый твидовый пиджак, покрытый толстым слоем дорожной пыли, в сопровождении бывшего священнослужителя.
– Доброго здравия Вам, герцог! – сказал доктор резким грубоватым голосом.
– Не сказал бы, – фыркнул Винсент.
– От чего же? – сдержано поинтересовался доктор Грэй, проходя в глубь комнаты и укладывая на прикроватную тумбу свой кожаный ридикюль. Герцог только хмыкнул, не удостоив его ответом, и принялся терпеливо ждать, когда начнется опостылевший за столькие годы осмотр. Доктор тем временем снял шляпу, смутно напоминающую котелок, и легким движением руки растрепал короткие каштановые волосы, расправляя их таким образом от длительного пребывания под головным убором. Затем снял пиджак, оставшись в белой рубашке с коротким рукавом, и повесил его на спинку стула, что стоял неподалеку от кровати.
– Были ли ухудшения состояния? – спросил доктор, наконец-то закончив все приготовления, и внимательно посмотрел на Винсента. Герцог утробно зарычал, в его темно-карих глазах заплясал недобрый огонек.
– Понятно, – спокойно продолжил Грэй, не обращая ни малейшего внимания на поведение пациента. – Повернитесь. Я должен осмотреть Вашу спину.
Дмитрий быстро приблизился к господину, помог ему высвободиться из ночной рубашки и повернуться на спину, а затем вновь занял положенное ему место около двери. Доктор проложил холодную ладонь между лопаток Винсента и мягко повел ее вниз, периодически нажимая чуть сильнее.
– Вы опять игнорируете массаж, – сказал он, открывая ридикюль и доставая из него тонкую длинную спицу. Холодная острая железка прикоснулась к копчику герцога и не сильно уколола, но Винсент даже не вздрогнул.
– По-прежнему никакой реакции, – печально прокомментировал доктор.
– Какие могут быть изменения, если Вы ничего не делаете! – не выдержав, зарычал Винсент. Он лежал, уткнувшись носом в подушку, и не видел возмущенного выражения лица Грэя.
– Если бы Вы следовали моим рекомендациям, – начал причитать доктор. – Вы бы давно поднялись на ноги.
Винсент резко взмахнул рукой, тем самым обозначая, что разговор исчерпан, и доктор может удалиться. Герцог слышал, как Грэй набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить спор, и уже приготовился выставить того раз и навсегда, но неожиданно...
– Доктор Грэй, что нужно Винсенту, чтобы подняться на ноги? – раздался мелодичный женский голос, и по спине вельможи пополз холодок, а к щекам подступил румянец, который, к его великой радости, никто не мог увидеть, потому что он по-прежнему лежал, уткнувшись носом в подушку.
– Мисс Телбот, хоть Вы повлияйте на него, – продолжил причитания доктор, поняв, что на его стороне появился союзник. – Я уже миллион раз говорил ему, что необходим каждодневный массаж позвоночной области. Я не прошу выписывать для этого специального человека, хоть это и было бы весьма и весьма неплохо, с этим может справиться Дмитрий...
– Хорошо, доктор Грэй, – колокольчиком отозвался голосок Элены. – Я прослежу, чтобы герцог исполнял Ваши предписания. Пойдемте, обсудим все необходимое.
Каблучки девушки звонко простучали по паркету комнаты.
– Да, да! – засуетился доктор. Он поспешно схватил с тумбы свой ридикюль и шляпу, а со стула – пиджак и выскользнул из комнаты вслед за мисс Телбот.
Как только за ними захлопнулась дверь, Винсент ловко приподнялся на руках и повернулся на спину. По его бледным щекам блуждал едва уловимый румянец, который вызвал усмешку на губах Дмитрия, но священнослужитель предпочел промолчать, чтобы не навлечь на себя гнев господина.

@темы: Авторское, Рассказ, Творчество

---

[Мертвая звезда]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[ErikaF]

Опасный квартальчик для разных отбросов.
Прокуренный бар, чуть почище помойки.
Часы шепчут: "Полночь", а местные косо
Посмотрят опять на мужчину у стойки.

Наверное, псих, раз одет во всем белом.
В руках - даже кейс идентичного цвета.
Следит за часами и выглядит нервным,
Весь бледный, как будто пришел с того света.

Вдруг дверь распахнулась. Вошел кто-то в черном.
Его тут же Белый окликнул из тени,
И Черный сел рядом, чертовски довольный,
И крикнул: "Двойную текилу!" бармену.

- Опять опоздал! - произнес тихо Белый
И кейс протянул: - Он нам больше не нужен.
Начальство решило закрыть это дело.
Они не подходят. Чем дальше, тем хуже!

И Черный взял кейс, приоткрыл - хватит взгляда,
Но тут же захлопнул и бросил на стойку.
- Начальство сказало: Нам тоже не надо!
Ты сам посуди! Ну, куда нам их столько?!

Они замолчали, не веря друг другу.
Не знали, как быть, но в итоге решили.
С минуту шептались о чем-то на ухо,
А после ушли, только кейс свой... забыли.

Но бармен начало беседы подслушал,
Схватил этот кейс, прошептав: "Будь, что будет!",
Открыл второпях и внутри обнаружил
Листок, на котором написано "Люди".

(c) Deacon

@темы: Мифическое, Авторское, Мысли вслух, Настроение, Разное, Стихи, Творчество, Философия, Город

---

[Neta Cooper]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Oxxra]

Название: Мне придётся подождать.
Автор: Oxxra
Бета: нет
Персонажи: Парень-инвалид, прикованный к креслу.
Фэндом: ориджинал.
Рейтинг: ПГ - 13
Размер: 299 слов.
Disclaimer: я
Размещение: скажите, куда)
От автора: Ангст. Дезфик


Заключение в тюрьме без двух ног, туго обтянутой кожей, без права досрочного освобождения – «с таким здоровым сердцем люди так живут десятилетиями ». Надвое расколотый оконным стеклом мир. И тихо плачет в стеклянной неволе сломленный уже не человек – если ты человек, то у тебя есть права и обязанности, честь и достоинство… А чего достойного в том, что бы медленно гнить заживо бесполой куклой? Меньше достоинства только у трупа, но мертвому уже всё равно. В глазах у мертвых нет такого страха и нет в груди живого сердца.
В палате нет ничего колющего и режущего. На соседней койке лежит парень с ожогами 30 % тела. Ежедневные перевязки, лечебная физкультура, постоянная боль. И, когда Антон в сознании, неумелые шутки «Хорошо лежим, мужики! Эх, кружку пива да ляльку под бок, и я бы отсюда бы и вовсе не выписывался…».
Днём в мои обязанности, как лежащего у окна, входит рассказывать всё уличные новости, которых не особенно много – просто непрерывно текут две реки на и под мостом – одна – грязно-бурого цвета и с радужно-бензиновой плёнкой на поверхности, другая – шумная и разноцветная слепит фарами по вечерам. Но ночью разве что проедет пара стритрейсеров. А уж люди, просто люди ходят по этому мосту совсем редко – слишком пыльно и шумно днём и совсем нечего делать здесь ночью. Тем удивительнее видеть одиноко стоящую фигуру у перил. Как-то… слишком одиноко. Не то место, не то время. Дурное предчувствие. Словно в телевизоре без звука наблюдаю, как девчушка перелезает через чугунное ограждение и прыгает вниз. Дно здесь каменистое, а речка так пересыхает, что особенно засушливым летом даже курица может вброд перейти. Метров 5, не меньше. Верная смерть. Больно за весь мир, где уже никого не спасти. Больно за людей.
…Глупые, они не понимают своего счастья... – по крайней мере у них есть право на смерть. Мне же придется подождать, пока не выпишут в дом престарелых…

@темы: Болезнь, Суицид, Авторское, Смерть, Творчество

---

[герцог Винсент]

Начало произведения уже публиковалось на сообществе

Старый клен раскинул свои зеленые ветви, возвышаясь над молодыми деревьями. Ветер ласково играл с его листьями, создавая свою причудливую мелодию, а солнечные лучи лениво ползли по кроне. Винсент сидел в тени раскидистых веток. На его коленях покоилась книга со старыми потертыми страницами, но вельможа не смотрел в витиеватый подчерк, складывающийся в слова. Он, прикрыв глаза, наслаждался мимолетной прохладой летнего полдня, сладким ароматом влажной листвы и медленным течением времени, ускользающим незаметно, как песок сквозь пальцы.
– Герцог Хенгрэйв, – донесся до его сознания тихий ласковый голосок. Винсент вздрогнул всем телом от неожиданности и резко распахнул глаза. Прямо перед ним стояла девушка с длинными русыми волосами, собранными в тугую косу, и огромными голубыми глазами, по яркости способными сравниться с небом. Она тоже вздрогнула и отступила на шаг.
– Я не хотела напугать Вас, герцог... – торопливо пролепетала она.
– Что Вы, мисс Телбот? Вы ничуть меня не испугали... – поспешил заверить ее Винсент. – Я читал и вот немного задумался...
– Зовите, меня просто Элена, – резко прервала его слова девушка и тут же смутилась. По ее бледным щекам растекся румянец.
– Хорошо, Элена, – улыбнулся герцог. – Тогда Вы зовите меня Винсент.
Краска еще больше прилила к щекам девушки, и она опустила глаза, рассматривая траву под носами своих черных туфелек. Подол строгого серого сарафана в крупную коричневую клетку легко двигался в такт с ветром. Короткие рукава и ворот тонкой белой блузы, пропуская яркий солнечный свет, мягко оттеняли кожу. А в ушках сверкали голубыми сапфирами маленькие сережки.
Винсент внимательно рассматривал девушку. Искрящиеся в свете солнца камни притягивали его взгляд, как магнит железную иголку. Сапфиры так причудливо сочетались со светлой кожей Элены и так замечательно подчеркивали ее голубые глаза.
– Что Вы читали? – совладав со смущением, спросила девушка.
Винсент только теперь вспомнил, что в его руках находится книга. Подняв фолиант, он продемонстрировал девушки обложку, где по темно-коричневой коже вилось золотое теснение и складывалось в слова: «Лукиан из Самосаты». Элена внимательно всмотрелась в буквы и удивленно приподняла тонкую, надломленную посередине бровь. Заметив ее изумление, Винсент открыл первую страницу и принялся читать вслух:

– Едва только я, достигнув отрочества, перестал ходить в школу, как мой отец принялся со своими друзьями рассуждать, чему же теперь надо учить меня. Большинство было того мнения, что настоящее образование стоит больших трудов, весьма длительно, связанно с большими затратами и предполагает блестящее положение; наши же дела плохи, и в скором времени нам может понадобиться поддержка. Вот если бы я выучился какому-нибудь ремеслу, то сразу же начал бы зарабатывать на жизнь и перестал – такой большой парень – сидеть на отцовских хлебах, а вскоре мог бы обрадовать отца, принося ему постоянно свой заработок.
Затем был поставлен на обсуждение второй вопрос – о том, какое ремесло считать лучшим: и чтобы легко было выучиться, и чтобы свободному человеку оно подходило, и чтобы под рукой было все необходимое, и чтобы доход оно давало достаточный. И вот, когда каждый – в соответствии со своим вкусом и опытом – стал хвалить то или другое ремесло, отец, взглянув на моего дядю (надо сказать, что при обсуждении присутствовал дядя, брат матери, считавшийся прекрасным ваятелем), сказал: «Не подобает, чтобы одержало верх какое-либо другое ремесло, раз ты присутствуешь здесь; поэтому возьми его к себе, - он показал на меня, - и научи его хорошо обделывать камень и быть хорошим ваятелем; он способен к подобным занятиям и, как ты знаешь, имеет к этому природное дарование». Отец основывался на игрушках, которые я лепил из воска. Часто, когда учителя оставляли меня в покое, я соскабливал с дощечки воск и лепил из него быков, лошадей или, клянусь Зевсом, даже людей, делая их, как находил отец, весьма прилично. То, за что меня били учителя, стало теперь предметом похвалы и признаком таланта, все были уверенны, что раз уж я умел лепить, то в короткое время выучусь ремеслу ваятеля.
Наконец настал день, когда показалось удобным начать мое учение, и меня сдали дяде, причем я, право, не очень тяготился этим обстоятельством: я рассчитывал найти приятное развлечение и случай похвалиться перед товарищами, если они увидят, как я делаю изображения богов и леплю различные фигурки для себя и для тех, кто мне нравится. И конечно, со мной случилось то же, что и со всеми начинающими. Дядя дал мне резец и велел осторожно обтесать плиту, лежавшую в мастерской; при этом он привел общеизвестную поговорку: «Доброе начало – половина дела». Когда же я по неопытности нанес слишком сильный удар, плита треснула, а дядя, рассердившись, схватил валявшуюся поблизости палку и совсем не ласково и не вдохновляющее стал посвящать меня в тайны профессии, так что слезы были вступлением к ремеслу.
Удрав от дяди, я вернулся домой, беспрестанно всхлипывая, с глазами полными слез, и рассказал про палку, показывая следы побоев. Я обвинял дядю в страшной жестокости, прибавляя, что он поступил так из зависти, боясь, как бы я не превзошел его в мастерстве. Моя мать рассердилась и очень бранила брата. К ночи я заснул, весь в слезах и думая о палке.
Все, что я до сих пор рассказывал, - смешная, детская история. Но теперь, граждане, вы услышите серьезные вещи, рассчитанные на внимательных слушателей. Ибо, говоря словами Гомера, в тишине амбросической ночи дивный явился мне Сон, - до того ясный, что он ни в чем не уступал истине. Еще теперь, много лет спустя, перед моим взором стоят образы, которые я увидел, и сказанное звучит у меня в ушах. Вот до чего все было отчетливо.
Две женщины, схватив меня за руки, упорно и сильно тянули каждая к себе, они едва не разорвали меня на части, соперничая друг с другом. То одна осиливала другую и почти захватывала меня, то другая была близка к тому, чтобы завладеть мной. Они громко препирались друг с другом. Одна кричала, что ее соперница хочет владеть мной, тогда как я уже составляю ее собственность, а та – что она напрасно заявляет притязания на чужое достояние. Одна имела вид работницы, с мужскими чертами; волосы ее были грязны, руки в мозолях, платье подоткнуто и перепачкано гипсом, совсем как у дяди, когда он обтесывал камни. У другой же были весьма приятные черты лица, благородный вид и изящная одежда. Наконец они позволили мне рассудить, с которой из них я бы желал остаться.
Первой заговорила грубая и мужеподобная:
« Я, милый мальчик, Скульптура, которую ты вчера начал изучать, твоя знакомая и родственница: ведь твой дедушка и оба твои дяди были камнерезами и пользовались немалым почетом благодаря мне. Если ты захочешь пренебречь ее глупыми и пустыми речами (она показала на другую) и решишься последовать за мной и вместе со мною жить, то прежде всего я выращу тебя крепким широкоплечим мужчиной; кроме того, к тебе никто ни будет относиться враждебно, тебе никогда не придется странствовать по чужим городам, оставляя отечество и родных, и все станут хвалить тебя не за твои слова, а за дела.
Не гнушайся неопрятной внешности и грязной одежды; ведь, начав с этого, знаменитый Фидий явил людям в последствии своего Зевса, Поликлет изваял Геру, Мирон добился славы, а Пракситель снискал общее восхищение; и теперь им поклоняются как богам. И если ты станешь похожим на одного из них, как же тебе не прославиться среди людей? Ты ведь и отца сделаешь предметом всеобщего уважения, и родина будет славна тобой...» Это и еще многое сказала мне Скульптура, запинаясь и вплетая в свою речь много варварских выражений, с трудом связывая слова и пытаясь меня убедить. Я и не помню остального; большинство ее слов уже исчезло из моей памяти. И вот, когда она кончила, другая начала приблизительно так:
«Дитя мое, я – Образованность; со мной ты уже познакомился, хотя и не изведал полностью. Она торжественно заявила о том, какие блага тебе достанутся, если ты сделаешься камнерезом. Ты станешь простым ремесленником, занятым ручным трудом и возлагающим все надежды на свою силу; ты будешь жить в неизвестности, имея небольшой и недостойный заработок. Ты будешь недалек умом, будешь держаться простовато, друзья не станут искать твоего общества, враги не будут бояться тебя, сограждане – завидовать. Ты будешь только ремесленником, каких много среди простого народа; всегда ты будешь трепетать перед власть имущим и почитать того, кто умеет хорошо говорить; ты станешь влачить заячье существование и сделаешься легкой добычей более сильного. И даже если бы ты оказался Фидием или Поликлетом и создал много дивных творений, то твое искусство все равно станут восхвалять, но никто из зрителей не захочет уподобиться тебе, если только он в своем уме. Какого бы ты искусства ни достиг, все будут считать тебя ремесленником, мастеровым, живущим трудом своих рук.
Если же ты послушаешься меня, то я познакомлю тебя сперва с многочисленными деяниями древних мужей, с их удивительными подвигами; я прочитаю тебе их речи и открою тебе – если так можно выразиться – источник всякого деяния. Я также украшу твою душу – а это в тебе самое главное – многими совершенствами: благоразумием, справедливостью, благочестием, кротостью, добротой, рассудительностью, силой, любовью ко всему прекрасному, стремлением ко всему, достойному почитания. Ведь все это и есть настоящее, ничем не оскверненное украшение души. От тебя не останется скрытым ни то, что было раньше, ни то, что свершается теперь, - мало того: с моей помощью ты увидишь и то, что должно произойти в будущем. И вообще все, что существует, и божественные дела и человеческие, я открою тебе в короткий срок.
Ныне ты бедняк, сын такого-то, уже почти решившийся отдать себя столь низкому ремеслу, - а немногим спустя ты сделаешься предметом всеобщей зависти и уважения; тебя будут чтить и хвалить, ты станешь знаменит среди лучших людей. Мужи, знатные родом или славные богатством, будут с уважением смотреть на тебя, ты станешь ходить вот в такой одежде (и она показала на свою, - а была она роскошно одета), ты будешь удостоен права занимать первые должности в городе и сидеть на почетном месте в театре. А если ты куда-нибудь отправишься путешествовать, то и на чужбине не будешь неизвестен или незаметен: я окружу тебя такими отличиями, что каждый, кто увидит тебя, толкнет своего соседа и скажет «вот он», показывая на тебя пальцем.
Ели случиться что-то важное, касающееся твоих друзей или целого города, все взоры обратятся на тебя. А если тебе где-нибудь придется говорить речь, то почти все будут слушать раскрыв рты, удивляясь силе твоих речей и считая счастливцем твоего отца, имеющего такого знаменитого сына. Говорят, что некоторые люди делаются бессмертными; я доставлю тебе также это бессмертие. Если ТВ даже уйдешь из этой жизни, то все же навсегда останешься среди образованных людей и будешь в общении с лучшими. Посмотри, например, на знаменитого Демосфена – чей он был сын и чем сделала я его. Посмотри и на Эсхина, сына танцовщицы: однажды сам Филипп благодаря мне почитал его. Даже Сократ, воспитанный Скульптурой, как только понял, в чем заключается лучшее, сразу же покинул ваяние и перебежал ко мне. А ты ведь сам знаешь, что он у всех на устах.
А ты, пренебрегая этими великими и знаменитыми мужами, отвергая блестящие деяния, возвышенные речи, благородный облик, почести, славу, общую хвалу, почетные места в театре, влияние и власть, счастливую возможность обладать красноречием и умом, - ты решаешь надеть какой-то грязный хитон и принять облик, достойный раба. Ты будешь держать в руках ломик, резец, молоток или долото, склоняясь над работой и живя низменно, и в высшей степени смиренно; никогда не поднимешь головы, и никогда не придет в голову мысль, достойная свободного мужа, и ты станешь заботиться только о том, чтобы работа была исполнена складно и имела красивый вид, а вовсе не о том, будет ли в тебе самом душевная гармония и стройность мыслей, точно ты ценишь себя меньше своих камней».
Она еще говорила, а я, не дожидаясь конца, встал, чтобы объявить о своем решении, и, оставив первую, безобразную женщину, имевшую вид работницы, радостный пошел к образованности, - тем более, что я вспомнил палку и те удары, которые в немалом числе получил как раз вчера, когда начал учиться ремеслу. Скульптура, которая я оставил, сперва негодовала, потрясая кулаками и скрежеща зубами, а потом застыла и превратилась в камень, как это рассказывают про Ниобу.
Если вам и кажется, что с ней случилось нечто невероятное, не будьте недоверчивы: сны ведь – творцы чудес.
Образованность же, взглянув на меня, сказала: «Я теперь воздам тебе за справедливое решение нашего спора. Итак, взойди на эту колесницу, - она показала на колесницу, запряженную крылатыми конями, похожими на Пегаса, - и взгляни, чего бы ты лишился, если бы не последовал за мной». Только я взошел на колесницу, она погнала лошадей и стала править. Поднявшись ввысь, я стал озираться кругом, с востока на запад, рассматривая города, народы и племена, бросая на землю какие-то семена, подобно Триптолему. Теперь я уже не помню, что я, собственно, сеял, - знаю только, что люди, глядевшие снизу, хватали и прославляли меня, когда я пролетал над ними.
Показав мне все это и явив меня самого людям, возносившие мне похвалы, она вернулась со мной обратно, причем на мне была уже не та одежда, в которой я отправился в путь, но, как мне показалось, какое-то роскошное одеяние. Разыскав моего отца, который стоял, ожидая меня, она указала ему на эту одежду и на мое новое обличие и напомнила, какое решение о моей будущности едва не вынесли родичи.
Вот что, мне помниться, я увидел, будучи подростком, - должно быть, из страха перед палкой.

Винсент замолчал. Великолепно подобранные слова греческого философа еще звенели в воздухе, словно какая-то особенная мелодия. Мужчина медленно перевел взгляд с книги на Элену. Девушка сидела на траве, подогнув под себя ножки и тщательно разгладив складки на длинной юбке. Ее голубые глаза неотрывно смотрели в лицо вельможи, и Винсент с усмешкой подметил в них восхищение.
Она молчала. Эта тишина оборачивалась многоголосой музыкой природы. Где-то в ветвях старого клена шуршал листьями легкий ветерок. Какая-то маленькая пичуга выводила неподалеку замысловатую трель. И в этой музыке природы не хватало только одного – нежного голоса Элены.
– Это произведение мне впервые прочитал мой отец, – заговорил, первым не выдержав тишины, Винсент. Девушка еще внимательнее посмотрела в глаза герцога. Взгляд ее был настолько пристальным, что мужчина, сам не до конца понимая почему, отвел глаза в сторону, разглядывая молодые деревца за хрупким плечиком мисс Телбот.
– Я в то время очень сильно увлекся скульптурой. Не хотел знать ничего кроме своей маленькой мастерской. И отец, опасаясь за честь рода, пришел ко мне в мастерскую с книгой и впервые в жизни что-то прочел мне сам, без нянек и гувернеров, – продолжил говорить Винсент. При упоминании об отце его голос зазвучал глухо и холодно. И это не укрылось от девушки.
– Мои родители тоже зачастую не одобряют моих увлечений, – печально ответила она. Ее голос звучал немного хрипло после долгого молчания, но в нем не прослеживалось утешение, что, несомненно, порадовало Винсента.
– Чем же таким может увлечься столь юная и прелестная особа, как Вы, чтобы это не пришлось по вкусу ее родителям? – насмешливо спросил герцог.
– Напрасно Вы усмехаетесь, – парировала она. – Я много чего делаю, что не нравиться моим родителям, а больше делаю того, что нравиться им, но не нравиться мне. Давайте вернемся к Лукиану, – под конец попросила она, и Винсенту оставалось только удивляться печали, скрытой в ее голоске.
– Давайте...

@темы: Авторское, Рассказ, Творчество

---

Небесный город

[DrummingVlad]

Глава 1
Подделка


Мирэн быстрым шагом шел по коридору по направлению к лифту. Ему надо было бы бежать, он не мог не смотреть на ту красоту, что окружала его. Пол, из белого мрамора, стены с различными барельефными изображениями и колоны белого цвета с золотыми обрисовками – все это так и звало за собой, звало остаться и насладиться окружающими красотами. Но Мирэн знал правду. Знал истинную цену этой красоты, красоты всего Небесного города, Элизиум.
Подходя к дверям лифта, Мирэн нервно огляделся по сторонам. За ним никто не следовал. И это было странно, ведь он знал, что здесь каждая стена имеет глаза и уши. Мирэн – адвокат. Он сам судил, тех, кто нарушал закон. Он как никто понимал, что его ждет, если его обнаружат.
В этом городе понятие рецидивист не существует. Если человек осуждался, то осуждался раз и навсегда. Осужденный больше не считался членом общества. Он приобретал статус «Падший» и изгонялся из Небесного города. Куда он изгонялся, знают только шесть членов Консилиума, верхушки политической власти в городе. Слово Консилиума – слово закона. Выше закона нет ничего. По крайней мере, так считается. Но теперь Мирэн не верит в это. Бумаги, которые он взял из запретного хранилища, открыли ему глаза. Теперь все что ему нужно это скрыться…
За то время, что Мирэн ожидал лифт, не одну каплю пота он успел обронить от переполнявшего его волнения. Когда долгожданный спаситель открыл свои объятия, адвокат немедленно нырнул внутрь и нажал на кнопку нижнего этажа.

***

На парковке, Мирэн запрыгнул в свой Флайер и по заготовленной схеме навигатора двинулся в сторону дома. Дорога была долгой. Она была намного дольше, чем обычно. Мирэн осматривал, уже давно въевшийся пейзаж, как будто видел его впервые. Великолепие, которое простиралось вокруг, пленило человеческий взгляд. Это место – Рай. Место, где люди живут счастливо. Человечество возвысилось над облаками, словно ангелы и тянуться все выше и выше к бесконечности пространства вселенной. Небесные вожди священны. Они боги. Их называют Титанами. Шесть членов, шесть Титанов, шесть повелителей Небесного города, шесть столбов опоры человечества. На них держится власть, порядок в обществе и, как недавно стало известно Мирэну, свобода и жизнь. Жизнь в забвении. Имитация жизни.
Мирэн как будто смотрел на привычную для него обыденность через призму суровой реальности. В эти долгие минуты, пока адвокат добирался до своей квартиры, он полностью погрузился в мысли о своей жизни, жизни, которую он вел, не подозревая об истине, которая крылась за множественными слоями лжи и обмана. Он понимал, что все вокруг лишь подделка…

***

В шесть пятьдесят вечера Мирэн наконец-то оказался в своей квартире, обставленной в лучших традициях истинного гражданина. Квартира больше напоминала палату древнего Лорда, чем скромную обитель простого работяги.
Зайдя внутрь, Мирэн даже не успел снять свой черный кожаный плащ. Этой возможности он не имел, потому что ему необходимо было куда-то спрятать бумаги, которые он «одолжил» из хранилища. Раздался звонок телефона. На проводе был Гельман, друг и партнер Мирэна по адвокатской деятельности. Гельман не стеснялся в выражениях, сообщая своему партнеру, о том, что кто-то проник в запретное хранилище и похитил какие-то бумаги и что тот был обнаружен на видео записи с камеры наблюдения.
- Я все понял – ответил Мирэн и повесил трубку.
Он знал, что вскоре должно произойти. Но не предполагал, что это случиться так скоро. Он в спешке направился к двери. Открыв дверь, он получил мощный удар резиновой дубиной по голове. От такого удара Мирэн упал на пол, при этом, выронив все бумаги, и потерял сознание.

***

Очнулся, теперь уже бывший адвокат, во время зачтения приговора. Находиться в сознании подсудимому нет необходимости, потому что вердикт, как известно всегда один и обременять субъект преступления ненужными формальностями просто нет смысла.
Мирэн был одинок. У него не было родственников, что еще более упростило дело. Его жена Майя и сын Вили погибли 7 лет назад в аварии. А родители покинули их и того раньше, так что в течение 3 лет Мирэн каждый пятничный вечер посвящал походу в бар и до утра в одиночестве глушил Виски.
Но время лечит, и адвокат после трехлетней литургии вновь садится в седло и оказывается почти на верхушке коллегии адвокатов. Хотя теперь для него это совершенно не важно.
Верховный судья, как известно адвокатам, своего мнения никогда не имел. Он лишь является исполнителем чужих решений, а точнее, Консилиума.
Собственно профессия адвоката, тоже формальность, как и роль судьи в процессе вынесения приговора. Собственно он следит, чтобы все шло согласно протоколу.
Вся собственность является государственной, поэтому каждый гражданин независимо от своего положения имеет полный достаток и условия жизни, пока является частью общего механизма. Ненужная деталь, сломанная или непригодная в использовании из этого самого механизма, естественно, выпадает. Преступник подобен той самой непригодной детали.
У Мирэна очень сильно кружилась голова, а на лице красовалась уже запекшаяся кровь. Несмотря на свой явный дискомфорт, он полностью понимал всю сложность своего положения.
- Подсудимый, встать! – торжественно произнес судья, - Господа, - сказал он, обращаясь к так называемым Стражам Правопорядка, - Проводите преступника на процедуру.
Процедура. Так называется процесс отправления правосудия путем нанесения клейма и вживления нано-бомбы. Клеймом называется, потому что при этом на лбу подобно татуировке наноситься рисунок, представляющий собой два обломленных крыла. Некий символ Падшего Ангела. Поэтому это и называется Клеймо Падшего. Сами нано-бомбы вводятся уколом в шею. Непосвященные в премудрости данной операции и понятия не имеют о таком факте, как бомба в их голове. Но Мирэн был почти на верхушке в иерархии адвокатов, поэтому он знал и об этом. Сама процедура происходит быстро. Сначала вводится укол, под видом обезболивающего средства. После этого идет более жестокая часть столь маленького спектакля - клеймо.
Клеймо, в отличие от татуировки, ставиться раскаленной, заготовленной формой рисунка. Крайне болезненный процесс.… И для Мирэна тоже.
После проведения Процедуры следует финальный аккорд в столь грустной истории – Сброс Мусора (Так этот процесс называется в кругах Стражей). Этот мусоропровод ничем не отличается от обычного, поскольку сломанная деталь является ничем иным как мусором. Различия разве что в размере. Хотя не для Мирэна. Из бумаг-то он и узнал, куда попадает мусор после выброса и куда, судя по всему, отправиться и он.
Труба наклонена примерно под углом в сорок градусов. Наверное, чтобы поездка была более комфортной. Такая мысль пробежала в голове у Мирэна, перед тем как доблестный Страж отправил его в долгое путешествие.
- Мусор сброшен, – спокойным голосом произнес тот.

@темы: Авторское, Книги, Разное, Рассказ, Творчество, Город

---

[ErikaF]

Сувенир

Наверно, сюда? Хотя, нет! Здесь я был уже дважды.
Еще один дом - двадцать первый близнец предыдущих.
Какой идиот написал в этой карте, что каждый
Сумеет найти свой объект, не запутавшись пуще.

Какие-то лавки, где каждый "парле" по-английски.
Однако: "Где чертов отель?" - пожимают плечами.
- Горячая ванна, массаж, обжигающий виски...
Понятно?
- Понятно! - но снова плетусь меж домами.

- Ты знаешь английский? - спросил я в еще одной лавке.
Мне нужен отель. Надоело таскаться кругами.
О-Т-Е-Л-Ь, а не новых маршрутов в добавку.
Торговец кивнул: - Я со всеми знаком языками.

Дурацкая шутка, но черт с ним - есть шанс, что поможет.
И все бы прекрасно в лавчонке в Парижских трущобах,
Но вдруг я заметил ту куклу, что крайне похожа
Была на меня. Как две капли воды были оба.

- А это откуда? - спросил я, хватая находку.
- Откуда узнал ты, как выгляжу я до сей встречи? -
И вдруг, оглядевшись, увидел до ужаса четко:
Здесь куклы всех тех, с кем знаком я и с кем был замечен.

- Да ты - психопат! - закричал я, забыв, что рискую.
- Неправда! - ответил торговец, с улыбкой беспечной.
- Ты можешь купить себе куклу. Одну. Но любую.
Пока не сломал, прототип ее будет жить вечно.

- Ты - чертов маньяк, неудачник, замученный скукой!
Завидуя мне, ты на слежку затрачивал силы.
- Ну, скажем, я тот, кого часто считают старухой.
По сути, финал ваших жизней, до скуки унылых.

Даю тебе шанс прикупить себе в дом сувениры.
Точнее, один, но, бесспорно, чертовски полезный.
Меня насмешил твой бестселлер про смерть и вампиров,
И я захотел тебе сделать подарочек, смертный.

Цена - двадцать евро, и можешь купить бесконечность.
Свою, свой мамы, подружки, соседки, собаки,
В романе вампир твой отдал за любимую вечность,
А ты разделяешь идеи свои на бумаге?

Я мог сказать "Да!", но швырнул на прилавок все евро,
Схватил СВОЮ куклу, быть может, свершая ошибку,
Не слыша, как хлопнула дверь и насмешку: - Не первый!
Что бросил торговец мне вслед с леденящей улыбкой.

(с) Deacon

@темы: Мифическое, Авторское, Мысли вслух, Настроение, Смерть, Разное, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Город, Предательство

---

Чёрная смерть

[Cassidy Killer]

Название:Карнавал ужасов
Пейринг:Представьте любого врача
Статус:Закончен
Рейтинг:G
Жанры:Философия,психология


Как несправедлив бывает мир ко многим людям, забирая их жизни тем самым причиняя боль их родным, близким, верным друзьям. У некоторых смерть наступает незаметно, без всякого шума. А некоторые чувствуют её присутствие рядом с собой, например в виде болезни, которую ничем не излечить, ничем не задержать на минуту другую. Пересадка органов с доноров, которые готовы ими пожертвовать уже бесполезны. И тогда болезнь становиться невыносимой, в тоже время трудно приходиться врачам смотреть на их смерть. им приходят пациенты, смотрят на них глазами полной надежды, родные просят их о помощи, но они ничего не могут больше поделать. И когда приходят анализы пациентов, а результат худший им приходится набираться с духом, чтобы с сочувствием произнести горькую правду, правду, которую они будут отрицать, говорить, что с их сыном, женой, дочерью будет всё хорошо. Но ничего не поделать, ведь смерть— это старый долг, который рано или поздно придётся заплатить каждому из нас.
Ни один врач не может перехитрить смерть. И они пусть проктически не каждый день, но всё же наблюдают за происходящим, смотрят в напуганные глаза, которые ещё будто вчера горели надеждой и жизнью. Наблюдают за последним, прощальным посещением родных. Терпят последние стуки сердца своего пациента. Но ведь это вполне нормально для врачей до тех пор пока в палату или на операционный стол не ляжет любимый им родной человек. И тогда земля исчезает у них под ногами и они-медики начинают бежать по жизни и боятся остановиться на таком событии как похороны. А когда это происходит они начинают скучать по тебе.
В нашем мире лишь единицы людей, кто чудом выживает или за счёт талантливого врача.
Ещё хуже жизнь была несправедлива к пациентам и врачам в 14-16 веках во времена "чёрной" смерти. Чума беспощадна ко всем.
"Добрый доктор" стоит над тобой, но глаза не видны их прячет защитная маска чумной птицы-ворона, и ты ты смотришь на его "каменное" лицо и умираешь. Ему лишь остаётся сжеть тело и тем самым спасти ещё парочку жизней. Но чума давно уже забирает его душу.
Испуганный вид ... кашель-первый признак ... галлюцинации ... потеря сознания ...
Теперь барабанная дробь, играющая для его жизни ... и наконец... ЗАНАВЕС.....

@темы: Несчастный случай, Болезнь, Авторское, Негатив, Смерть, Рассказ, Философия