Написал правила. ЧТо скажете?

[Badend]

Обсуждение правил в коментах. Может что добавить или удалить?
Правила сообщества:
1.Вести себя в рамках приличия, с уважением относиться ко всем участникам сообщества.
2.При написании поста придерживаться тематики сообщества. Посты вне тематики будут удаляться.
3.Также при написании поста предпочтительнее выставлять тематику.
4.Если вы постите не свой рассказ, ставьте тэг "Чужое" и по возможности указывайте автора.
5.Если рассказ ваш, ставьте тег "Авторское".

@темы: Сообщения администрации

---

*Добрый вечер(утро/день)*

[Cathulhu]

Давно искала подобное сообщество. ХОчу выставить свой скромный рассказ. Концовка может быть плохой или хорошей - это в зависимости от фантазии читающего. Надеюсь, 5 минут, потраченные на его прочтение, не будут потрачены напрасно... Написала 4 года назад, поэтому простите маленькой девочке неточности и ошибки)

Исуэль сидела на белоснежном облачке, поджав под себя ноги, и наблюдала за миром людей. Каждый день в Срединном Мире происходило то же самое: люди спешили куда-то, то и дело поглядывая на часы, не замечали окружающих, были полностью погружены в себя. Только что автомобиль чуть не сбил молодую женщину с коляской – Исуэль еле успела нашептать ей, что прежде чем переходить улицу надо посмотреть по сторонам. На углу дома сидел уличный мальчишка; он просил у прохожих денег, но все проходили мимо него, делая вид, что он и вовсе не существует. Мимо него пробежала красивая девушка, из глаз которой лились слезы. С помощью своего дара предвидеть будущее, Исуэль узнала, что этой ночью с ней произойдет нечто ужасное, но, к сожалению, она не имела права помочь ей – Союз Тьмы и Света запрещал ангелам спасать смертных ночью, а демонам – вершить свое черное дело днем.
Да разве за всеми уследишь?
Демоны регулярно нарушают все писанные и неписанные законы, люди гибнут даже среди белого дня. А она, Исуэль, не может преступить договор Союза, так как работает на Него, а Он может лишить ее крыльев за проявленное своеволие.
Легкий ветерок, витающий только над облаками, шевелил перышки ее нежных крыльев. Через час закончится смена светлых сил, и Исуэль отправится к себе в номер, отдохнет перед завтрашней работой. Ангелы не особо нуждаются в еде, поэтому у них нет выходных, но Исуэль всегда была уверена, что ей никогда не надоест помогать людям – таким разным и непредсказуемым…

- Мерзкие твари! – Велиар громко хлопнул дверью, входя в свой кабинет. Он с пренебрежением снял плащ, перепачканный чьей-то кровью, швырнул на пол и поджег его взглядом. Только что он прибыл с задания – на этот раз он следил за тем, чтобы взрывной механизм, подложенный возле супермаркета, сработал вовремя.
Приземлившись в свое любимое кресло, демон включил компьютер: он ждал письма от Люция – своего друга, пребывающего в данный момент во Франции, где намечался грандиозный теракт.
Быстро стуча пальцами по клавишам, он вошел в Интернет…
«Здравствуй, мой друг Велиар! Завтра я прибуду на базу. Несколько дней назад мне удалось почти задарма приобрести несколько душ. Эти глупые французы думали, что я шучу, подписывая договор. Как у вас там?»
- Как? Да как обычно… - Велиар недовольно покосился в окно. Вечерело. – Жду, когда меня уже подвысят до международника...
Сегодня ночью у него было еще одно поистине детское задание – подтолкнуть какую-то девушку на самоубийство – проще простого! Но для желательного эффекта он напечатал:
«Привет, Люций! Как там во Франции? Я иду на важное задание, поэтому пока мне не пиши. P.S. Жду сувениров! :-) »
Ухмыльнувшись, он встал из-за стола и нажал Enter.

Исуэль ворочалась с боку на бок, пытаясь уснуть. Все ее мысли были заняты девушкой, которую она видела среди толпы перед тем, как покинуть рабочее место. Она не хотела, чтобы она погибла, как показывало видение. Но она и не могла ничего предпринять для ее спасения. Разве что…

Велиар склонился над Элизой и нашептывал ей, чтобы она сделала прыжок и забыла о несчастной земной жизни. Девушка не видела его, но глубоко в подсознании ощущала его присутствие. Они стояли на мосту, а внизу спала река, окутанная туманом.
По щекам девушки текли слезы. В этот момент она решал, стоит ли ей оставаться здесь… или может сделать всего один шаг и…
Велиар уже почти подтолкнул ее к самоубийству, но… вспышка яркого света ослепила его. Чья-то светлая аура прогоняла тьму.
- Дьявол! – выругался демон и растаял в воздухе.
Исуэль окутала Элизу светлой дымкой, и она замерла.
- Не надо, Элиза… - прошептала Исуэль девушке, оставаясь невидимой для ее взора.
- К-кто здесь? – испуганно спросила она, глядя вниз стеклянными глазами.
- Твоя смерть не принесет счастья ни ему, ни твоим родным, - продолжала ангел, прочитав мысли несчастной девушки. Ее бросил любимый, и она решила прыгнуть с моста, чтобы утолить эту мучительную боль утраты. – Представь, что почувствует Конни, узнав о твоей гибели…
Перед глазами Элизы появился образ ее младшей сестренки – кудрявого ангелочка с шаловливыми глазками юной лисички. Девушка судорожно вздохнула, а ее губы немного изогнулись в улыбку.
- А твоя мать? – не унималась Исуэль, чувствуя скорую победу. – Что делать ей, взрастившей прелестную дочь, которая сократила себе жизнь из-за какого-то несчастного ловеласа…
- Да, - Элизу словно осенило. – Что я здесь делаю? У Конни завтра спектакль в школе… надо… пошить ей платье…
Растерянно бормоча что-то под нос, девушка поспешила домой, чтобы уложить спать сестренку. О предательстве любимого она напрочь забыла…
Исуэль несколько минут смотрела ей вслед, довольная собой. Но потом она расправила крылья и взмыла ввысь, чтобы продолжить свою миссию в Срединном Мире завтра.
Велиар возник из ниоткуда и, увидев в темноте удаляющийся силуэт Элизы, сплюнул. И что это было?
- И какого черта я… - он осекся, заметив у себя под ногами сверкающее в лунном свете перышко. Поднеся его к глазам, демон почувствовал, что его губы вновь растягиваются в довольную ухмылку.
- Ангелы… - лениво протянул он. – Надо же! Святоши не придерживаются условий договора. Сдается мне, что в скором времени Срединный мир станем автономией Ада, а я с такими темпами дослужусь до международника…

Исуэль сидела в уютной кофейне. Перед ней на столике стояла чайка с почти остывшим кофе. Она размышляла о том, что произошло прошлой ночью. С одной стороны, она спасла еще одну жизнь, с другой – нарушила Великий Договор между Ним и Повелителем Ада. Она не знала, что ее ждет в дальнейшем, ведь Он всеведущ и, наверное, уже знает о ее проступке…
- Простите, - приятный мужской голос оторвал ее от мыслей. Исуэль подняла глаза и увидела темноволосого молодого человека с немного жесткими глазами цвета ночи. – Можно подсесть к вам?
«Довольно симпатичный, - промелькнула мысль в ее голове, – жаль, что демон».
- Угадала, - Велиар улыбнулся, приземляясь на стул.
- Что ты здесь забыл? – без особенных эмоций в голосе спросила Исуэль.
- Я – ничего. А вот ты кое-что забыла вчера на мосту…
Исуэль раскрыла рот от удивления, увидев свое перо.
- Ты следил за мной! – почти выкрикнула она, но, покосившись на опешившего клиента кофейни, сидящего за соседним столиком, решила использовать способности к телепатии.
« Элиза была твоим заданием? »
« Да ».
« Ты видел меня на мосту? »
« Нет, я нашел твое перо, а потом вычислил, кто ты и где тебя искать. Теперь я намерен сдать тебя твоему Шефу ».
« Только не надо мне угрожать! »
« Я не угрожаю, только ставлю перед фактом ».
« Я тебя ненавижу! »
- Прекрасно! – вслух сказал Велиар, поглядывая на часы. – Если хочешь поговорить, приходи через час на Холмы.
Исуэль уронила полный боли взгляд в чашку с холодным кофе.

Сидя в тени безлистого дерева, Велиар разглядывал ангельское перышко из крыла Исуэль. Она не узнала его там, в кофейне, а он сразу же вспомнил, где они виделись раньше. Еще в людской жизни, пока его не завербовали демоны, а ее назначили ангелом- хранителем. С тех пор их пути разошлись, оба обрели бессмертие и смутно помнили о своей прошлой жизни.
- Я тоже это помню, - прочитав мысли демона, Исуэль выглянула из-за дерева. Она была в своем человеческом обличье, как и в кофейне, сменив пару крыльев теплым пальто. – Я думала, что твоя душа полностью поглощена мраком, а оказалось, что это совсем не так…
- Хочешь сказать, что я превращаюсь в святошу типа тебя? – сердито выпалил демон. Ангел загадочно улыбнулась и, засунув руки в карманы, побрела прочь от Холмов, разделяющих небо и землю. – Куда ты?
- На работу, - Исуэль слегка повернула голову. – Я выполняю свой долг, спасая людей, а вчера я превысила свои полномочия… но теперь я знаю, что ты меня точно не сдашь, поэтому даже не прошу вернуть перо.
Она ушла, а Велиар еще долго сидел на месте, размышляя. В его дьявольской душе творилось что-то неладное, что-то, чему он сам не мог дать определения.

Прогуливаясь ночными улицами города, Велиар часто наблюдал нападения с целью ограбления и насилия. И ни разу за всю свою долгую жизнь он не попытался предпринять хоть что-то. Для него, как для демона, лицезреть чужие муки и страдания было верхом удовольствий…
Но только не в эту ночь.
Одинокая луна просвечивала сквозь тучи бледным светом. Велиар шел по пустынной улице самого неспокойного района. Тишину прерывало лишь сбивчивое дыхание пронизывающего ветра и шаги самого демона.
Внезапно воздух разрезал чей-то отчаянный крик.
Велиар с легкой ухмылкой завернул за угол и остановился, наблюдая, как три бритоголовых скина колотят какими-то дубинами хорошенькую китаянку. Поначалу девушка кричала, даже пыталась отбиваться, но ее усилия не приносили никаких результатов. В конце концов она обмякла и упала на асфальт. Ее лицо было залито собственной кровью, а сверху все сыпались один за другим удары дубинок бессердечных животных.
Велиар вышел из тени и луна, к тому времени выплывшая из-за туч, осветила его бледное лицо.
Один из скинов заметил его, и хотел было что-то сказать, но огненный шар, выпущеный незнакомцем из массивного перстня, навеки отобрал у него возможность говорить, и не только говорить, но и дышать. Двое оставшихся посмотрели на то ,что осталось от их товарища, и, побросав свое нехитрое металлическое оружие, бросились наутек, но еще два пылающих шара, посланных вдогонку, завершили свое черное дело.
Велиар хмыкнул, довольный собой и развернулся было уходить, но, услышав тихий стон, повернулся.
Избитая нелюдями китаянка попыталась подняться, но боль настолько обессилила ее, что она вновь опустилась на землю.
Демон подошел к ней и присел на корточки, с любопытством заглянув ей в лицо. Под ударами стальных дубинок оно прекратилось в кровавое месиво.
- Что ты делаешь? – услышал он знакомый голос. Обернувшись и увидев перепуганную Исуэль, он успокоился и вместо приветствия спросил:
- Ты что, следишь за мной?
Пропустив слова демона мимо ушей, ангел подошла к китаянке, вновь потерявшей сознание. Смерив Велиара подозрительным взглядом, она поднесла руки к лицу девушки. Из ее ладоней полился теплый свет, и, спустя секунду на лице, ранее покрытом ссадинами и рваными ранами, не осталось и следа от зверства скинхедов.
Китаянка поднялась с земли, и поспешно ушла, беспокойно оглядываясь по сторонам. Велиара и Исуэль, ставших невидимыми, она не заметила, равно как и три горстки пепла, надавно бывшие ее мучителями…

- Что будем делать? – спросил Велиар. – Они не поймут…
- Они поймут, - покачала головой Исуэль. – Но будет слишком поздно.

@темы: Авторское, Любовь, Разлука, Предательство

---

Чувства

[babyacid]

Когда уходит любовь - остается старый плюшевый мишка и дождь из слез... А когда любовь умирает? Остается лишь море воспоминаний, только хороших, и любая мелочь, связанная с любимым человеком.
В 18 лет редко задумываешься о любви, а уж если она пришла, то совсем ее не ценишь и те минуты, которые проводишь с НИМ! Когда смотришь ему в глаза, то не понимаешь, что тонешь в них. Когда целуешь, то не чувствуешь пожар, пылающий на губах.
Только если человек умирает, то сразу все всплывает в памяти и от этого становится еще горче. Думая о старых, прожитых минутах, начинаешь захлебываться в слезах и понимаешь, что на земле для тебя нет места. Если нет его, то нет тебя.
«Травмы, не совместимые с жизнью» - это так привычно звучит в устах врача. Конечно, ведь он научился не чувствовать чужой боли. А ты... Ты сначала не веришь словам врача, потом время останавливается, и все вокруг замирает и в следующий миг всю вселенную пронзает твой крик. Ты не желаешь никого слушать и думаешь, почему невозможно повернуть события назад? Потом, прорыдав целую вечность, он начинает тебе сниться, и ты просыпаешься в слезах. После этого опять начинается истерика, от которой спасают кофе, сигареты, спиртное... и так далее. Ты даже начинаешь думать о самоубийстве, но друзья и родители не дают этого сделать.
Для тебя он становится милым, добрым, любящим человечком. Ты думаешь о тех мелких ссорах, которые были. Зачем? Почему мы не ценим минуты близости, Ведь завтра любовь может умереть. Ты упрекаешь себя в его смерти. Вспоминаешь, как вы мчались по шоссе с огромной скоростью, ветер трепал твои волосы, музыка грохотала, а ты говорила, чтобы он ехал медленнее, и намекала, что его любовь к скорости до хорошего не доведет, но он не слушал тебя и тоже смеялся... Ты вспоминаешь это со слезами на глазах и проклинаешь тот КАМАЗ, что выскочил на встречную полосу. Тебя переполняет жалость к нему и к себе. Почему тебя не оказалось рядом с ним? Вы бы умерли вместе, но Бог так захотел и забрал лишь его одного. Ты так долго ждала его в тот вечер, а он так и не пришел. А через 4 дня были похороны, и ты потеряла сознание, когда наклонилась его поцеловать в последний раз. В последний раз - в это просто не верится!
Прошел месяц, а ты ходишь в коматозе и думаешь, что он жив. И дома, захлебываясь в слезах, ты общаешься с ним. И только, когда ты слышишь тишину в ответ, вспоминаешь, что его больше нет... Когда ты ложишься спать, ты вспоминаешь, как он обнимал тебя, и как ваши тела горели огнем в момент страсти. Как он любил целовать твои руки, губы, грудь... Тебе кажется, что ласка и нежность всего мира не заменит его поцелуя и той чуткости, с которой он целовал тебя.
Когда жить становится совсем невмоготу, то ты начинаешь листать старые фотоальбомы, и в голове вспыхивают фразы, которые он говорил тебе, мечты, которые так и не осуществились. Вы хотели всю жизнь провести вместе. Вам не нужен был никто. После всего этого голова кружится, и ты опять теряешь сознание. Проходит несколько секунд, минут, часов... ты встаешь с пола с мыслью о том, что дальше все не может так продолжаться. Ты выходишь на балкон, садишься на перилла и, не раздумывая, прыгаешь вниз. Ты умираешь еще в полете, и ты этому рада. Теперь баланс в норме... Вы вместе... Наверное...

@темы: Суцид, Несчастный случай, Авторское, Любовь

---

[Pluvieux]

Вот, решила вступить. Я графоман, так что такое сообщество для меня очень интересно...

Первый снег. Он окутывает легкой кисейной фатой слякотную серость города. Первый снег. Мутные воды своенравной стареющей красавицы реки, еще даже не подернутые первым стеклянно-колким льдом, с жадностью поглощают белые щекочущие жемчужинки. Первый снег. И я вспоминаю другую осень, другой первый снег…
Холодный октябрь 17-ого года. Во дворе старого дома, там, куда не достает больнично-мертвенный свет тусклого фонаря, молоденькая гимназисточка до обморока, до потери памяти целуется с высоким юнкером. А плечи им засыпает первый снег. Он словно хочет укрыть их своей накидкой, закрыть от чужих любопытных, досужих, осуждающих глаз. Первый снег – помощник влюбленных.
«Надя!»
Невидящие глаза гимназисточки прояснились, тонкие ручки оттолкнули юнкера:
- Митенька, Митенька, я побегу, это мама зовет, слышишь? Мне надо, надо бежать… Я не хочу, но надо…
- Наденька… Я все, все понимаю, но я не хочу тебя отпускать… Каждый раз, когда ты убегаешь в эту черную пасть парадного, мне кажется, что ты уходишь навсегда и я тебя больше не увижу…
- Глупый… До свиданья, милый мой, до завтра…
- Я приду завтра, объявлю всем, что мы любим друг друга и все у нас серьезно!
- Да, да, да…
И, вспыхнув горячим румянцем, гимназисточка опрометью бросается в «черную пасть парадного».
- Nadine! Ты что так долго?
- Извини, мамочка, просто не удержалась, прошлась по длинной дороге – там так красиво!
А что ты так раскраснелась? – тонкая, суховатая рука матери касается чуть вспотевшего лба. – Уж не больна ли?
- Нет, мамочка, нет. А щеки красные от снега.
- Да, первый снег, – сентиментальная, ностальгическая улыбка пробегает по усталому, но все еще прекрасному лицу. – Ну, иди спать, Надюша.
И всю ночь гимназисточке снился Митенька. То они гуляли в весеннем парке, то плавали на лодке. А под конец Наденьке приснилось венчание: она стояла в церкви в белом платье (почти как у кузины Marie, только еще белее и воздушнее – такое у Франка в магазине выставлено). А перед ней стоял ОН. Митя. И под ощущением этого счастья Наденька даже не слышала выстрелов, всю ночь гремевших у Зимнего. И первый снег легко заметал уже новую землю, землю нового времени…
А наутро гимназисточка уехала. И больше не вернулась. И уже сидя в поезде, увозящем ее за границу, она узнала, что ночью пьяными матросами был убит юнкер Дмитрий Скворцов.
А первый снег весело кружился за окошком…

Прошло уже сорок лет. Я пережила эмиграцию, смерть родителей и сестер, убийство брата, Вторую мировую войну. Вот только замуж так и не вышла.
- M-le Nadine! Что готовить на обед?
- Ах, Одетта… Что хочешь. Оставьте меня…
Я подошла к окну. Октябрь 1957 года. Париж. Сена. А первый снег, как и сорок лет назад, в Петербурге на Неве, весел и нежен.
Первый снег…

@темы: Авторское, Любовь, Разлука

---

не знаю был ли до этого этот рассказ,но все равно выкладываю

[Kitty=)]

Сегодня был праздник, и я уже понял, что дед не мог быть не бритым в такой день. На его лице было с десяток порезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты. Деда трусило от холода, его руки были синего цвета….его очень трусило, но она стоял на ветру и ждал.
Какой-то не хороший комок подкатил к моему горлу. Я начал замерзать, а продавщицы все не было. Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, он просто старый измученный бедностью и старостью человек. И еще я просто явно почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего положения за чертой бедности.

К корзине подошла продавщица.
Дед робким шагом двинулся к ней. Я то же подошел к ней. Дед подошел к продавщице, я остался чуть позади него.
- Хозяюшка….милая, а сколько стоит одна веточка Мимозы,- дрожащими от холода губами спросил дед.
- Так, а ну вали от сюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а то….прорычала продавщица на деда.
- Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку….сколько она стоит?- тихо спросил дед.
Я стоял позади него и чуть с боку. Я увидел, как у деда в глазах стояли слезы…
- Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали от сюдава, - рыкнула продавщица.
- Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, -так же тихо сказал дед.
- Ладно, для тебя, алкаш, 5 рублей ветка,- с какой-то ухмылкой сказала продавщица. На ее лице проступила ехидная улыбка.
Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало, три бумажки по рублю.
- Хозяюшка, у меня есть три рубля, может найдешь для меня веточку на три рубля,- как-то очень тихо спросил дед.
Я видел его глаза. До сих пор, я ни когда не видел столько тоски и боли в глазах мужчины. Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру.
- На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду,- уже прогорлопанила продавщица.
Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась…
- На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, - дико захохотала эта дура.
В синей от холода руке деда я увидел ветку Мимозы, она была сломана посередине.
Дед пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но она, не желая слушать его, ломалась по полам и цветы смотрели в землю…На руку деда упала слеза…Дед стоял и держал в руке поломанный цветок и плакал.
- Слышишь ты, @ука, что же ты, @лядь, делаешь? – начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия и не заехать продавщице в голову кулаком. Видимо, в моих глазах было что-то такое, что продавщица как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как мышь на удава и молчала.

- Дед, а ну подожди, - сказал я, взяв деда за руку.
- Ты курица, тупая сколько стоит твое ведро, отвечай быстро и внятно, что бы я не напрягал слух,- еле слышно, но очень понятно прошипел я.
- Э….а…ну…я не знаю,- промямлила продавщица
- Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро!?
- Наверное 50 гривен, - сказал продавщица.
Все это время, дед не понимающе смотрел то на меня, то на продавщицу. Я кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду. - На отец, бери, и иди поздравляй свою жену, - сказал я.
Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал, просто молча плакал… У меня у самого слезы стояли в глазах. Дед мотал головой в знак отказа, и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку.
- Хорошо, отец, пошли вместе, сказал я и взял деда под руку.
Я нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча. По дороге я потянул деда в гастроном. Я купил торт, и бутылку красного вина. И тут я вспомнил, что я не купил себе цветы.
- Отец, послушай меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не сыграют роль эти 50 гривен, а тебе с поломанной веткой идти к жене не гоже, сегодня же восьмое марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй. У деда хлынули слезы….они текли по его щекам и падали на плащ, у него задрожали губы.
Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы стояли в глазах.

Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино, развернулся, и вытирая глаза сделал шаг к выходу.
- Мы…мы…45 лет вместе… она заболела….я не мог, ее оставить сегодня без подарка, - тихо сказал дед, спасибо тебе...
Я бежал, даже не понимая куда бегу. Слезы сами текли из моих глаз…

Я хочу, чтоб этот мир стал чуточку добрей... (с)

---

Отпускаю

[Badend]

Я умер 9 лет назад…
Я умер почти 9 лет назад. Но я пишу вам не для того, чтобы рассказать, как мне тут живётся. Я пишу, чтоб рассказать вам свою историю. Историю моей большой любви. И ещё хочу сказать, что любовь не умирает. Даже на том свете. Даже если её пытаются убить, даже если этого захотите вы. Любовь не умирает. Никогда…
Мы познакомились 31 декабря. Я собирался встречать Новый год со своей женой у своих старых друзей. Моя жизнь до её появления была настолько никчёмной и ненужной, что очень часто я спрашивал себя: «Для чего я живу?». Работа? Да, мне нравилось то, чем я занимался. Семья? Я очень хотел иметь детей, но у меня их не было. Теперь я понимаю, что смысл моей жизни был - в ожидании этой встречи. Я не хочу описывать её. Вернее, я просто не смогу описать её, чтоб вы действительно поняли, какая она. Потому, что каждая буква, каждая строчка моего письма пропитана любовью к ней и за каждую ресничку, упавшую с её печальных глаз, за каждую слезинку я готов был отдать всё. Итак, это было 31 декабря. Я сразу понял, что пропал. Если бы она пришла одна, я бы не постеснялся своей третьей супруги подошёл бы к ней в первую минуту нашей встречи. Но она была не одна. Рядом с ней был мой лучший друг. Знакомы они были всего пару недель, но из его уст я слышал о ней очень много интересного. И вот, теперь, я увидел её. Когда пробили куранты, и были произнесены тосты, я подошёл к окну. От моего дыхания окно запотело, и я написал: «ЛЮБЛЮ». Отошёл подальше, и надпись на глазах исчезла. Потом опять было застолье, тосты. К окну я вернулся через час. Я подышал на него и увидел надпись: «ТВОЯ». У меня подкосились ноги, на несколько секунд остановилось дыхание…Любовь приходит только раз. И это человек понимает сразу. Всё, что было в моей жизни до этого дня - была мишура, сон бред. Очень много слов есть этому явлению. Но жизнь моя началась именно в тот новогодний вечер, потому что я понял, я увидел в её глазах, что этот день - тоже первый в её жизни. Второго января, мы переехали в гостиницу, и планировали купить свой маленький уголок. У нас вошло в привычку писать друг другу на окнах записки. Я писал ей: «Ты - мой сон». Она отвечала: «Только не просыпайся!».
Самые сокровенные желания мы оставляли на окнах в гостинице, в машине, у друзей дома. Мы были вместе ровно два месяца. Потом меня не стало. Сейчас я прихожу к ней только когда она спит. Я сажусь к ней на кровать, я вдыхаю её запах. Я не могу плакать. Я не умею. Но я чувствую боль. Не физическую, а душевную. Все эти восемь лет она встречает Новый год одна. Она садится у окна, наливает в бокал шампанского и плачет. Ещё я знаю, что она продолжает писать мне записки на окнах. Каждый день. Но я не могу их прочитать, потому что от моего дыхания окно не запотеет. Прошлый Новый год был необычным. Не хочу рассказывать вам секреты потусторонней жизни, но я заслужил одно желание. Я мечтал прочитать её последнюю надпись на стекле. И когда она заснула, я долго сидел у её кровати, я гладил её волосы, я целовал её руки.… А потом подошёл к окну. Я знал, что у меня получится, я знал, что смогу увидеть её послание - и я увидел. Она оставила для меня одно слово «ОТПУСТИ».
Этот Новый год будет последний, который она проведёт в одиночестве. Я получил разрешение на своё последнее желание, в обмен на то, что я больше никогда не смогу к ней прийти и больше никогда не увижу её. В этот новогодний вечер, когда часы пробьют полночь, когда вокруг все будут веселиться и поздравлять друг друга, когда вся Вселенная замрёт в ожидании первого дыхания, первой секунды Нового года, она нальёт себе в бокал шампанского, пойдёт к окну и увидит надпись «ОТПУСКАЮ».

@темы: Чужое, Мифическое, Любовь

---

Сказка на ночь

[C.V.F.Z.]

Это была ночь накануне моего Дня Рожденья.
Я как раз возвращался домой с рюкзаком, полным всяких сладостей, и вдруг увидел незнакомую постройку рядом с нашим домом. Милый двухэтажный коттеджик вырос прямо на месте детского городка!.. Это меня очень настрожоило, и, решив, что не усну, если не разгадаю эту тайну, я подкрался к окну, чтобы посмотреть, что там творится.
Кем бы ни были жители коттеджа, но им определенно было весело. Тени на занавесках плясали и подпрыгивали, и все это сопровождалось визгом и хохотом.
Вдруг дверь открылась. Я отпрыгнул от окна и оказался лицом к лицу с улыбающимся мужчиной.
- Проходи, что стоишь? - поманил он меня рукой и оставил дверь открытой.
"Что ж? - подумал я. - Не этого ли я хотел с самого начала?" Пожал плечами и проследовал за незнакомцем.
В холле оказалось невообразимо светло, отовсюду сверкали гирлянды, мишура, бокалы искрились шампанским, а лица собравшихся освещали улыбки. Здесь были и взрослые, и дети, и все шалили, как им вздумается. Но, похоже, не всем по душе были забавы. Один мальчик - мой взгляд как будто споткнулся об него! - сидел на высоком стуле, похожем на трон, с серьезной миной и ясным взглядом. Довольно странно было наблюдать картонный праздничный колпак над подобной непраздничной физиономией. Мне показалось, что взгляд мальчика был направлен на меня.
Неожиданно все смолкли и стали собираться у стола, во главе которого сидел этот малыш. Женщина в бардовом фартуке внесла торт и поставила его перед мальчиком.
Торт был самым обыкновенным: белым, кремовым, с цветочками, а посередине его красовалась свечка в виде цифры восемь.
"Ага, малыш, да тебе уже восемь! То-то ты так нахохлился", - улыбнулся я и захлопал вместе с честным собранием, что умоляло именинника задуть эту единственную свечку.
Мальчик закрыл глаза, надул щеки... Свет погас, и настала абсолютная тьма.
На своей шее я почувствовал что-то острое, как нож, и... потерял сознание.
Не знаю, как долго я пролежал в отключке, но в какой-то момент услышал тягучий-шелестящий голос: "Пе-е-ей!"
- Что? - замотал головой я.
- Пе-е-е-ей! - повторил кто-то, и в нос мне ткнулось что-то тряпичное и безвольное.
Открыв глаза, я закричал и отпрянул. "Тряпичное и безвольное" было шеей бедного мальчика, еще недавно восседавшего на высоком "троне"!
- Н-не буду! - замахал руками я и наткнулся спиной на стену.
Но кто меня когда-нибудь спрашивал! Никого не интересует мое мнение, и вот одно странное существо с длинными, узловатыми пальцами сжимает мои плечи с невероятной силой, а другое волочет поближе юное тело, третий разжимает мою челюсть!
Один сильный нажим на мой затылок, и зубы погружаются в цеплячью шейку, такую хрупкую и податливую... Я теряю сознание снова...

Очнувшись в холоде и мраке, я с трудом приподнимаюсь на локте и осматриваюсь по сторонам. Здесь никого нет, и это то же здание. Гостеприимная дверь хлопает, запуская порывы ветра один за другим. Они здороваются... "У-у-у-у!" - это здрасьте.
Проклиная себя за любопытство и судьбу за немилость, я, придерживаясь за стену, поднялся и пошел на выход. На лестнице моя нога пнула что-то. Посмотрев вниз, я увидел свечку с мальчикова именинного торта. Изрядно закапанная воском, немного потрескавшаяся, она уже не была восьмеркой. Фитиль, переместившись во впадину между двумя нолями, превратил бывшую понятную восьмерку в немыслимую, сводящую с ума бесконечность...
И тогда мне подумалось:
"Ну здравствуй, бессмертие!"

---

Один раз на дороге...

[Катеришка]

Они познакомились полгода назад, ярким и морозным утром. Они оба любили лыжные гонки, они оба любили зиму и снег. У него была семья. Жена любила его деньги и алкоголь, а сын… Сын уже вырос, и у него была своя жизнь, в которую он не пускал отца.

Так вот тогда, в лесу, он догнал ее, завязался разговор, который продолжился через несколько дней за ужином, на который он ее пригласил. В тот вечер он понял, что уже не сможет жить без ее глаз, улыбки, движений тонких рук. Он сказал ей об этом, и еще о том, что подал на развод. Но она не ответила ничего. Ей просто было хорошо с ним, она ничего не просила у него, и ничего не обещала ему. Да он и не спрашивал ни о чем; он хотел, но чувствовал, что сказанное ею не обрадует его, а потому просто гладил ее по голове и целовал в теплые губы.

Он возвращался с работы, когда попал в пробку. Ну и ладно, подумалось ему. Ему некуда было спешить, ее телефон не отзывался. Что тоже не испугало его, ведь она всегда перезванивала, если видела на телефоне его неотвеченные вызовы.

Они познакомились год назад, теплым летним вечером. Они оба любили бегать после работы в парке. Дышалось легко и свободно, его шею не сдавливал галстук, ее ноги не мучили высокие тонкие каблуки. Он догнал ее, легко бежавшую по дорожке, задал какой-то глупый вопрос, на который оба же и рассмеялись. А потом оказалось, что они работают в двух минутах ходьбы друг от друга, стали вместе обедать, потом ужинать. Потом провели первую ночь вместе. Проснувшись рядом с ней, он понял, что никогда-никогда не отпустит ее от себя, он просто не сможет жить без нее. Он признался ей в любви за завтраком, а в ответ получил улыбку и поцелуй. Он дал ей ключи от своей квартиры, но она не торопилась переезжать. Он страдал оттого, что через день или два она возвращалась к себе домой. Но всегда утешался тем, что через день или два она всегда возвращалась обратно к нему.
А еще они оба любили скорость, у него был мотоцикл, они летали на нем вдвоем по пустым ночным трассам. Этот мотоцикл был подарком его отца. Отца он любил, но не понимал его сложного характера. Поэтому они виделись редко, но встречи обоим доставляли удовольствие и радость.

Он проходил мимо поста охраны на первом этаже офиса, махнул паре в камуфляже рукой. Он был счастлив, потому что она позвонила. Сказала, что возвращается домой (к нему домой!) на его же мотоцикле, ездила в сервис, что-то там решила поменять. И он не услышал, как выругался охранник, смотревший свой телевизор. На экране мелькали кадры какой-то аварии на дороге.

Он заехал за цветами, ему нравилось их ей дарить. Впереди на дороге была пробка. Наверное, опять кто-нибудь влетел в столб, неожиданно для самого себя, испугавшись, подумал он.


Серый грязный асфальт, какая-то темная лужа. Что-то укололо в груди, он остановил машину и открыл дверь. Вышел, сзади рассерженно загудели машины. Он уже не слышал. Прямо перед ним лежал его искореженный мотоцикл. А рядом она. Как-то отстраненно он подумал, а почему никто не вызвал врачей, ведь ей нужна помощь….

Серый грязный асфальт, какая-то знакомая машина остановилась прямо перед ним. Что-то укололо в его груди, наверное, сердце, подумал он. Он тоже остановил машину, но не узнал водителя. Его охватила пустота, прямо перед ним лежал искореженный мотоцикл. Мотоцикл его сына.
Взгляд его сфокусировался на водителе мотоцикл, тот лежал рядом, из-под шлема вытекала струйка крови.
Он видел, что кто-то опустился на колени рядом с ним, только по другую сторону от тела. Он слышал, как останавливается сердце того, кто, как и он протянул руки, чтобы снять шлем.

Четыре руки бережно сняли шлем, четыре глаза, полные слез увидели ее пустые глаза. Любимые глаза, из которых навсегда ушла жизнь.
Взгляды мужчин встретились, чтобы попросить оставить их наедине с любимой. Они не сразу узнали друг друга, спустя секунду, которая для каждого показалась вечностью. Отец и сын, которые так любили друг друга, и еще сильнее любили ее….

---

haven't posted for ages

[вэнс]

не самый трогательный дневник.
за вдохновение спасибо г-ну М. Каллину и девочке по имени Джелиза-Роза.


20 - 0.


0.1.2.
Лучшее время. Я его не помню.

3.
У меня маленькое круглое тело. Мне кажется, что я – шарик пуха, забившийся в пустую камеру колеса. Лето. У меня на зубах хрустит мелкий кварцевый песок. Внутри пустой шины пахнет пылью, горячей резиной, протухшим пивом и машинным маслом. Я укладываюсь полукругом, совпадая изгибом с линией колеса, и слушаю, как бабушка зовет меня по имени.
Я ненавижу свое имя. Поэтому не хочу на него отзываться.

4.
Мне снится сон. Во сне я под водой. Там светло, но свет, проходя сквозь воду, делается мутным и словно бы ватным. Все кругом зеленое – разных оттенков. Водоросли, дно, пылинки в толще воды. Я не могу дышать, и мне чудится, что сейчас где-то в глубине на меня смотрит огромный зеленый дракон. Я недалеко от берега, спиной я чувствую мокрый песок, но не могу всплыть, потому что любуюсь светящейся мутной водой.
Я хочу позвать на помощь. Мама еще не приехала.

5.
Моя племянница и ее сводный брат бегут к повороту деревенской дороги. Я бегу за ними. Еще чуть-чуть и я их догоню, посмеюсь с ними , и они, может быть, наконец перестанут думать, что я хуже их. Я быстро бегу, но успеваю разглядывать дома по обочинам и слышу, как стрекочут кузнечики в сухой траве. Вдруг я падаю. Сразу же поднимаюсь, и сначала мне кажется, что ничего не случилось. Мне даже не больно. Минуту спустя я чувствую, как вниз по ноге что-то стекает, щекочет лодыжку. Я смотрю на свои ноги и вижу, что правая коленка вся в крови и намокшем покрасневшем песке. Мне по-прежнему не больно, но я испугалась, что коленка сломалась и переломится пополам. Я плачу, но племянники убежали куда-то далеко, и никто не приходит. Бабушкина сестра видит меня с крыльца и бежит ко мне. Горячей водой из стеклянной банки смывает с моей ноги песок. Жарко. Пахнет курами и моей кровью.
Молодой медбрат в мятом белом халате наклоняется над моим коленом и протыкает меня иголкой с ниткой. Мне больно. Я прошу его не делать так, но он все равно делает. Мама держит меня за плечи.

6.
Я лежу на полу в прихожей, ухом на холодном линолеуме, и слушаю соседей снизу. Они грохочут кастрюлями и громко говорят по телефону. В прихожей темно. На кухне бабушка готовит тушеную капусту, которая воняет на всю квартиру. Она никогда не солит ее так, как нужно. Всегда получается пресно. Я думаю, что еще немного послушаю и пойду играть в доктора, потому что уже нашелся циркуль и простыня. Кто-то проезжает на лифте, и в моем ухе появляется странный гул и щелчки.
Меня пугает этот звук, но я все равно слушаю.

7.
Вниз по лестнице, ведущей вверх. Я в неудобных кусачих колготках и шерстяной школьной форме. Круглый ворот пиджака неприятно колет мне шею, даже сквозь блузку. Там внизу совсем темно, а на ступенях белесая пыль. Я рассматриваю заляпанные белой краской огромные стремянки, которые стоят рядком по стене, и сломанные доски и парты. Это туалет, которым никто не пользуется. Я думаю, что здесь живут привидения. И может быть, у них здесь даже каток – ведь спускаться по перилам гораздо интереснее, чем просто идти по лестнице. Тут их никто не увидит и не сделает замечание.
Где-то вверху бегают другие дети, и стучит каблуками учительница. Я смотрю на них с темного нижнего этажа, и никто из них не замечает моего взгляда, потому что не знает о том, что я на них действительно смотрю.

8. 9.
Поздний вечер. Ранняя осень. Мы с мамой идем по аллее. Недавно прошел дождь, и земля под нашими ногами похрустывает и пахнет свежестью. Я смотрю по сторонам – на тени, притаившиеся в кустах, как злые собаки, и высокие иссиня-черные кроны вязов над головой. Мне кажется, что в такой аллее непременно должно случиться что-то необыкновенное и таинственное, но ничего не происходит. Я решаю, что в следующий раз, как всегда говорит мама. Дома я наливаю себе чашку горячего сладкого чаю и ломаю в кулаке баранки, чтобы бросить их туда. Мне нравится вылавливать ложкой размокшие в чае баранки и их есть. По телевизору показывают ужастик про Фредди Крюгера. Мне совсем не страшно, и я смотрю весь фильм до конца.
Иногда я представляю, что тоже внутри фильма, на улице Вязов. И жду чего-то, но снова
ничего не происходит. Совсем ничего.

10.
Бабушка лежит на диване в комнате мамы и папы. Ее недавно выписали из больницы, но мама не была рада, потому что в больнице ничем не помогли. Она почти все время спит и ничего не ест. Мама делает ей уколы с какой-то прозрачной жидкостью из больших ампул. Раньше она разрешала мне их открывать, но сейчас нельзя. Она говорит, что это наркотик. У бабушки бледные и худые бедра с обвисшей кожей. Я смотрю, как мама втыкает иглу и выпускает лекарство внутрь бабушки. Когда бабушка просыпается, она просит укол. Папа говорит ей, что ничего ей не надо, старой наркоманке. Мне не нравится, как он с ней разговаривает, я не хочу это слушать, но мамы нет, и все остается как есть.
Бабушка зовет меня Жанной. Но я не мама, мама на работе, а меня она не узнает.

11.
Мама поздно вернулась с работы. Папа на суточном дежурстве. Кроме меня и бабушки дома никого не было. Бабушка вышла на лестничную клетку и начала звать соседей на помощь. Соседка попыталась вызвать скорую, но не знала номера поликлиники. Мама разозлилась. Бабушка не дошла до туалета, и все, что из нее вышло, осталось на полу рядом с диваном. Мама моет это место с хлоркой, потому что у бабушки рак. Потом она делает бабушке укол и пытается накормить ее йогуртом.
Я разговариваю по телефону и говорю: «Хоть бы она поскорей умерла». Это не кажется мне чем-то особенным.

12.
Я валяюсь с мамой на кровати. Приходит папа и говорит, что звонила мамина сестра, и бабушки больше нет. Тетя все повторяет, что бабушка как будто уснула, а я разглядываю ее в гробу, который стоит на столе в зале, и совсем ничего не чувствую. Я не плачу. Мама сказала зачем-то дотронуться до бабушкиной руки. На кладбище сыро, и нас с племянницей оставляют сидеть в похоронном автобусе, чтобы мы не промочили ноги. Мы рассказываем анекдоты про покойников. Я слышу, как бормочет священник и падает земля, которой забрасывают могилу.
В квартире толпа людей за столом. Они едят блины с медом и пьют водку. Меня тошнит.

13.14.
Я смотрю на себя в зеркальной комнате. Белые брюки волочатся по полу, белая футболка с блестящим узором прилипла к груди. Тренер включает музыку и хлопает в ладоши, считая ритм для моих движений. Она невысокая, с тяжелыми бедрами, обтянутыми красными штанами. Я изображаю Элвиса вместе с десятком своих отражений. У меня уже нет сил, но я повторяю снова и снова, путаюсь в руках и ногах, поскальзываюсь на брючине и падаю на паркет.
Преподаватель по вокалу садится за рояль и играет Two become one. Я пою высоким сопрано. В некоторых местах нехватает дыхания, и она перестает играть и просит полюбить эту музыку и спеть ее так, чтобы ее полюбили и те, кто будет меня слушать. Я думаю, что никто все равно не будет, и опять получается плохо.

15.
Я сижу в парке на скамейке и прикуриваю Vogue. Пинаю снег носком своего тяжелого ботинка. Подол длинного черного пальто весь промок. На шаль падает мелкий снег, тает, и от нее начинает вонять псиной и мокрыми окурками. Чуть поодаль на такой же скамейке сидит группка людей в черном и о чем-то оживленно разговаривает. Я прохожу мимо них по заснеженной дорожке. Краем уха слышу: «Goth’s undead! Эй, иди к нам!» Прохожу мимо, не оборачиваясь, и уже вслед успеваю услышать: «Пафосная дура!»
Ветер летит мне в лицо. Я сижу на качелях и, раскачиваясь, смотрю на расцвеченные вечерними огнями купола Спаса-на-Крови. У ограды парка какая-то сумасшедшая горланит Ave Maria. Я тушу сигарету в ледяной каше и ухожу.

16.
Папа кричит на меня с водительского сиденья. Он говорит, что, если я не изменюсь, он лучше собственными руками меня придушит, чем будет терпеть такой позор. Слова слетают у него с языка, как гвозди: сумасшествие, шлюха, наркотики, вон из дома, - и все попадают мне в лицо. Пытаюсь смыть их слезами, но они остаются на месте, где-то в коже. Мне не страшно. Я смотрю на папу во все глаза и пытаюсь понять, как один и тот же человек может быть таким разным. Мне всегда казалось, что он любит меня.
У Ангела длинные-длинные золотые волосы. Я сижу у него на кухне, поджав под стул ноги, открытые черной сеткой и гладкой лаковой кожей. Он кладет голову мне на колени и заглядывает в глаза. Я перебираю пальцами его светлые локоны и смотрю в окно. Двор и все деревья в золоте и бронзе. С ним я чувствую себя в безопасности. Он не посмеет кричать на меня и не станет упрекать в том, что мне больно.
В первый раз кажется, что это невозможно – порезать себя нарочно. А на самом деле – один штрих бритвой. Я смотрю на ряд ровных полос и прижимаю руку к бумаге.

17.
Телефон топит гудками. Выбегаю из дверей гимназии и иду куда-то, все равно куда, потому что не хочу возвращаться домой. Дребезжащий трамвай подбирает меня где-то на Лиговке. Холодно. Ноги в стальных носках ботинок совсем замерзли. Я схожу почти на конечной и заглядываю в Литераторские Мостки. Там тишина. Снег лежит сплошным ковром, и я прохожу по нему, оставляя первые и единственные следы. Спотыкаюсь о плиту. Стираю ледяными пальцами снег с полированного мрамора. Там написано: «Утоли, утоли мои печали. Успокой, успокой мои тревоги». Я возвращаюсь домой. Мама сидит на диване и плачет. Я смотрю на нее и понимаю, что мне все равно. От этого глаза защипало. Зачем-то пришлось обнять ее и сказать: «Мам… Ну не плачь».
Утро. Кофе. Все как обычно. Только теперь я разговариваю с мамой. Не знаю, зачем.

18.
Читаю бесконечные объяснения, глупые слова, пустые обещания. «Я хочу быть с тобой». «…у меня появилась девушка». Я не плачу. Мне смешно. Я включаю горячую воду и захожу в душ. И там смеюсь, сидя на дне ванны. Мне кажется, что мое тело грязное, в нем нет ни единого чистого уголка – все в Нем, все в любви. Я хочу вывернуться наизнанку и вычистить себя жесткой щеткой. Под душем все равно непонятно, плачешь ты или нет.
Лана уходит из клуба. Я остаюсь – еще только полтретьего. Она увидела своего Сирила Грэя, и он сказал: «Нigher!» А мое божество – худой маленький мальчик с разрисованным гримом лицом и полупрозрачными ладонями. Это была последняя ночь, проведенная вместе с ней.

19.
В два глотка выпиваю кофейную кружку любимого вина. Закуриваю. Перетаскиваю ползунок проигрывателя на начало ролика и смотрю. I fuck on first date на черном поле тонкого свитера. «…а собака была такая эбанутая…» Тускло усмехаюсь про себя. Открываю блокнот и ловлю абсурдные мысли, которые на ходу превращаются в историю.
«Какая же ты непутевая, Джелиза-Роза! У тебя даже кровь не может идти как положено!»
Переворачиваю страницу и надеваю на палец кукольную голову.
«Ну и ладно, плевать…» - отвечаю я своему отражению.

20.
?

@музыка: fla - unleashed (s. komor rmx)

@настроение: мммда

@темы: Дневники, Авторское

---

[Achenne]

Название: «Veni, veni, venias…» («Приди, приди, о, приди же…»)
Автор: Achenne
Бета: draw
Рейтинг: NC-17
Warning: насилие, слэш
Дисклеймер: “Hellraiser” \"Восставший из ада"\ и его мифология принадлежит Клайву Баркеру. Герои, кроме рассказчика, являются реально существующими людьми и принадлежат себе. Автор не претендует ни на что, кроме собственного больного воображения.
Текст изначально написан на "Horror Fest" (свободное участие).

Из отчета следователя по особым делам Т.

"...был обнаружен мужчина, белый, возраст около 30 лет с признаками насилия как сексуального, так и (далее зачеркнуто) ...иного. Кисти рук пострадавшего отрезаны и заново пришиты, причем правая заменена левой и наоборот. В качестве ниток использованы струны контрабаса. Прибывшие на место врачи диагностировали тяжелый воспалительный процесс и сделали вывод о том, что пострадавшему меняли местами кисти рук несколько раз. Из других повреждений: губы пострадавшего соединены пятнадцатью рыболовными крючьями (прилагаются к делу как вещественные доказательства); в анальное отверстие введен металлический прут диаметром около 8 см (так же прилагается). Найденные отпечатки на крючьях и пруте принадлежат самому пострадавшему, который, по-видимому, пытался извлечь инородные предметы.
Пострадавший находился в полном сознании, и когда были удалены крючья, стал говорить, но сотрудники скорой помощи ввели ему успокоительное, помешав тем самым получить информацию непосредственно.

Личность пострадавшего установлена по прибытии в больницу.

Имя: Андреас Хиртрайтер
Возраст: 35 лет
Проживает: Мюнхен, <...>
Причина поступления в отделение интенсивной терапии: множественные повреждения, кровопотеря, болевой шок, интоксикация.
Состояние на момент прибытия: тяжелое.

Примечание: слова пострадавшего записаны на диктофон. Повторяется одна фраза:
"Жоэль... он все еще с ними".
*
Он сидит напротив меня, закутавшись по горло в одеяло, почему-то напоминая испуганного ребенка. Мне не хочется думать о том, _кто_ закрыл его. Медсестра, вероятно. Или кто-нибудь из посетителей. В любом случае, не самостоятельно, простейшее действие - натянуть или скинуть одеяло, для него нелегкая задача.
Врачи обещают, что руки его частично восстановятся со временем, но один док по секрету сообщил - надежда слабая. "Знаешь, мы ведь не кисти рук пришивали, а сущие ошметки, ими только собак кормить – их будто пожевали, перед тем как менять местами".
…Я фальшиво улыбаюсь ему.
В отчете я выложил факты и ничего кроме фактов, а о подробностях умолчал. Например, о тошнотворной вони - рвота, свернувшаяся кровь и еще какой-то тоскливо-приторный запах, сродни аромату морга, но... хитрее. Казалось, надышишься - и покроешься язвами, будто от зарина.
Или о том, как _страшно_ выглядело это... существо, я отделался стандартными фразами "мужчина, белый", но меньше всего истерзанный кровоточащий комок плоти напоминал человека. Сгусток протоплазмы, квинтэссенция агонии - так точнее. Из скрепленного крючьями рта текла слюна и кровь, прежде его рвало, но на его счастье, когда скрепили рот, рвать было нечем, иначе он бы захлебнулся. Он валялся на полу собственной спальни в позе зародыша, абсолютно голый, из анального отверстия тоже сочилась кровь - беднягу кто-то насиловал железным прутом, да и оставил орудие.
Но хуже всего руки: нити-струны выпирали, похожие на паутину, на дорогие кружевные перчатки, а сами кисти вспухли, еще пара часов объявят процесс необратимым, пришивать бы не стали… а он все пытался шевелить ими.
Точно складывал какую-то головоломку.
Какую - и кто такой Жоэль, и с какими еще "ними" он до сих пор, мне и предстоит узнать. Но заговорить с парнем, которого видел истерзанным, будто после всех инквизиторских пыток вместе взятых, - нелегко. Поэтому, я просто смотрю на него.
Неважное зрелище: болезненно осунувшееся лицо (он был полным, но похудел за это время килограмм на десять), темные круги под глазами, аккуратные розоватые дырочки-ранки на губах, он не дает им затянуться – мучают кошмары, и он вновь и вновь сдирает тонкую пленку кожи; он может говорить, но шрамы останутся навсегда - сущая мелочь, впрочем, по сравнению с рокировкой отпиленными ладонями. Ему колют обезболивающее и снотворное лошадиными дозами, и взгляд его блуждает где-то на Марсе. Или там, куда мне бы не хотелось заглядывать.
Но я должен.
-Здравствуйте, герр Хиртрайтер, - он не реагирует на собственное имя. Тот же взгляд перепуганного страшными сказками малыша. Глаза не менее стеклянные, чем диоптрии в очках.
Подсаживаюсь ближе.
-Герр Хиртрайтер, разрешите задать вам пару вопросов.
Снова ноль реакции. Толку-то, что врачи допустили? От болевого шока его откачали, а с психикой у него теперь явные нелады. Почему я не удивлен?
Черт возьми, но я должен хоть что-то вытрясти. Никаких свидетелей, никаких улик. Только жена в истерике - одна штука и дочка, повторяющая заводной игрушкой "Что с папой?" - одна штука. У фрау Хиртрайтер я выяснил, что они вдвоем с дочерью уехали отдохнуть на недельку; Андреас остался из-за репетиций - он вообще-то тенор в Мюнхенском хоре. Хорошо, что не пианист - вокалистам-то не особенно нужны руки.
Кто такой Жоэль, я приблизительно выяснил тоже. Жоэль Фридрекссен. Бас в том же хоре и близкий приятель Андреаса. Если, конечно, речь о нем - но других Жоэлей фрау Хиртрайтер не знает.
Негусто, одним словом.
-Андреас, - называю без официоза. К чертям этикет. - Пожалуйста, ответь на пару вопросов. Это поможет нам найти того, кто...
(Разобрал тебя по кусочкам, а потом снова собрал, да криво)
...напал на тебя.
Его трясет. Рефлекторная реакция - закусить и грызть губу, он вздрагивает. По подбородку ползет красная полоска. Я подхватываю с прикроватного столика тампон и аккуратно стираю кровь.
Обычно меня не слишком задевают "происшествия" - как-то больше имел дело с изнасилованными (по их собственному утверждению) проститутками, с драками и с бытовыми убийствами; на "особые" меня поставили всего-то месяц назад, и вот вам такое.
...Жалость - немного, а еще чисто обывательское недоумение: кому понадобился законопослушный тенор из хора?
-Андреас. Пожалуйста, помоги нам.
Трясет сильнее. Губы ярко-розовые, контрастом к иззелено-бледному лицу. Молчит.
Все, ребята, это безнадежно. Аутизм или чего тут еще скажут психиатры, а мне делать нечего.
Впрочем... есть последний шанс.
-Нам нужно найти Жоэля, Андреас. Он так и не появлялся, - я заглядываю за дужки очков Андреаса, распознавая реакцию. Сработает? Уверен, что да. Кем бы ни был этот Жоэль, они не только "приятели"...
Что-то еще.
-Только ты можешь нам помочь, понимаешь? Только ты.
Когда он начинает говорить, я вздрагиваю. На пленке его голос - скорее хрип, а сейчас - будто позаимствовал у капризного малыша, впечатление усиливается из-за высокого тембра. Он сглатывает после каждого слога.
-Жо...эль. С... ни...ми.
-С кем, Андреас?
-Паззлы...он...по...дарил мне. Я... люблю собирать паззлы, - тысяча чертей, он пытается улыбнуться. Виновато. - Это... был подарок. Мне.
Здорово. Окончательно поехала крыша? Он бы еще о выпускном балу своем рассказал.
-Андреас, - изображаю терпение Матери Терезы. - Я спрашиваю не об этом. Кто. Напал. На. Тебя.
-Он...подарил. Мы... вместе... - одеяло шевелится. Держу пари, опять пытается задействовать ладони. Еще не врубился, что они теперь - декорация, вроде картонного кинжала?
Я глажу его по плечу. Кажется, ему нехорошо - то есть, хуже обычного. Придется звать сестру.
Еще немного, Андреас. Пару слов. Что там с Жоэлем и при чем тут чертов паззл...
-Принесите, - требовательно. - Шкатулку. Принесите. Жоэль… он с ними. Я должен... закончить. Принесите... умоляю, - срывается на всхлип. Из губ снова струится кровь, и я промокаю бинтом-тампоном.
-Какую шкатулку, Андреас?
Он глядит на меня, и темные глаза его вспыхивают изнутри чем-то золотистым, мерещатся витиеватые узоры:
-Шкатулку Ле Маршана. Вы ее узнаете.
*
Потрясающе. Он бы еще отправил меня за Святым Граалем, или за рогом единорога, или… терпеть не могу иметь дело с сумасшедшими. Хотя, трудно остаться _не_ психом, после того, что с ним сделали…
Надеюсь, если я найду что-нибудь похожее среди коллекции паззлов, он выложит более-менее внятно, кто поотрывал ему руки, заштопал губы и засунул в задницу железный кол. Признаться, я подозреваю Жоэля. Видел его фото – под два метра ростом и похож телосложением на скандинавского викинга, только доспехов и двуручного меча недостает; ничего не стоило бы ему скрутить невысокого тенора; к тому же знакомые по хору отзываются о Жоэле как о резком и грубоватом типе.
Но… отрезать несколько раз кисти и _заново пришивать_?
Я снова уставился на фото Жоэля. Самоуверенный грубиян - возможно, у него на лбу написано «Мачо» с большой буквы, но садистами такие, как правило, не бывают: то прерогатива обиженных судьбой/Богом/дьяволом, а этому Жоэлю явно не на что жаловаться, кроме излишнего внимания представительниц противоположного пола. Мог ли подобный персонаж издеваться над своим приятелем?
Нет.
Избить спьяну, под горячую руку – пожалуйста. Но не… подобное.
Тогда с чего бы ему пропадать без вести?
«Жоэль до сих пор с ними», повторял Андреас. С ними. Банда, группировка, с кем могли связаться пара вокалистов из хора?
Не знаю.
Я пришел за шкатулкой Ле Маршана, чем бы эта штука ни была.
Фрау Хиртрайтер впускает меня неохотно. Она ненакрашена и гостей явно не ждала. Я улавливаю тонкий аромат трав: тоже пьет какое-то успокоительное. Ее пускают к мужу строго по времени: не более часа в день.
-Мне нужно осмотреть ваш дом.
-Да… конечно, - не надо быть телепатом, чтобы читать ее мысли: убирайтесь прочь, вы, полицейские, только ходите туда-сюда, ничего не находите, ОСТАВЬТЕ НАС В ПОКОЕ. Последнее светится ярко-алыми буквами, какими в комиксах выделяют особо эмоциональные фразы.
-Мама, кто пришел? Мама, а папа когда вернется? – слышно из детской.
Я поспешно отворачиваюсь.
Смотреть особо не на что. Стандартная мюнхенская квартира, иллюстрация Идеальной Бюргерской Семьи, хоть сейчас в какой-нибудь фильм-агитку о вечных ценностях. Я брожу по комнатам, заглядываю под столы, стулья и диваны. На письменном столе фото всего семейства где-то у моря. Я машинально кладу его лицевой частью вниз.
Единственная обнаруженная шкатулка – вместилище украшений фрау Хиртрайтер, определенно не подходит под определение паззла.
«Вы узнаете ее».
-Извините, - обращаюсь я к фрау Хиртрайтер. – Можно… в детскую?
Она готова ударить. Она ненавидит меня, не на кого больше направить гнев.
-Зачем? Вы что же, думаете, я прячу…улики, - выделяет термин издевательским тоном, - в кровати моей дочери?
Не вы, отвечаю мысленно. И прохожу в детскую.
Дочь Андреаса похожа на него, темные глаза и ямочки на щеках, когда улыбается. Впрочем, самого Андреаса улыбающимся я видел исключительно на фотографии.
При моем появлении она тут же бросает какую-то игрушку, подбегает ко мне.
-Дядя полицейский, а когда папа вернется?
-Скоро, - глажу ее по голове. Игрушка… чем она играла ?
Почему-то меня знобит, а мягкие волосы девочки царапают ладонь, вроде… ну, струн контрабаса.
-Скоро вернется, - повторяю я, нагибаясь за странным предметом.
«Вы узнаете».
Это музыкальная шкатулка - тяжелый куб черного дерева, дорогая антикварная вещь. Я видел подобные в магазинах: наверняка, играет незатейливую мелодию, но за уникальную работу достойна немалой цены. Ле Маршан, имя мастера, если верить Андреасу – нет причин _не_ верить.
Золотые узоры и впрямь образуют рисунок сродни головоломке, так и манит сложить правильную вариацию.
«Я люблю паззлы».
А я – нет, я привык распутывать реальные загадки, а не тратить время на чепуху в музыкальных шкатулках.
-Можно я заберу это?
Девочка хмурится. Расставаться с игрушкой неохота, она надувает губки:
-Дядя полицейский, это _моя_ шкатулка. Я нашла ее.
-Когда? – становлюсь на колени, чтобы наши глаза были на одном уровне. Отпустить шкатулку трудно, будто куб с темно-золотистой старинной инкрустацией прилип к пальцам. – Когда ты нашла ее?
-Ну... когда мы с мамой приехали, - не сразу отвечает девочка, но ответа и не требовалось. Я знал его.
-Послушай, - достал из кармана пятьдесят евро. – Давай я дам тебе карманные деньги – на мороженое, или там новую куклу себе купишь, а ты мне – шкатулку.
-Неа.
-На время. Я поиграю и отдам.
-Неа! – того гляди разревется и позовет маму. А вот это лишнее. Приходится применить нечестный прием:
-Папа просил принести ему эту шкатулку, - на долю секунды мне чудится, что твердое дерево размякает и обвивает запястье, словно скользкая теплая ядовитая змея, заползает под рукав, устраивается на плече, на груди…
Меня знобит, но я сдерживаюсь. Я обещал. Я _узнал_ ее.
…Через полчаса я уже был в больнице и добился того, чтобы меня повторно пустили к Андреасу.
*
И вовсе он не спал, как твердила мне медсестра с лицом Каменного Гостя и безвкусно обесцвеченными кудрями; сидел в почти той же позе, только забинтованные от кончиков пальцев по локоть руки лежали на одеяле. Тянется прозрачная трубочка капельницы.
На улице стемнело, но в палате горит свет, пронзительный режущий свет, какой бывает только в больницах. Подозреваю, нескоро Андреас сумеет спать без света.
Мое присутствие он проигнорировал, тогда я вытащил из кармана куртки шкатулку, и вокруг стало заметно темнее, будто черное дерево поглощало – пожирало с жадностью стаи гиен, - всякие лучи.
Андреас поднял голову.
-Спасибо.
По крайней мере, он внятно говорит. Уже прогресс.
-Теперь можешь рассказать, что же все-таки произошло? – наверное, нехорошо с моей стороны так мучить его, но я полицейский, а не священник на исповеди, чтобы дожидаться, когда герр Хиртрайтер соизволит выложить, что же все-таки с ним случилось. Я расследую это дело, оно нравится мне не больше дохлой крысы в супе, но разве у меня есть выбор?
И у него тоже.
-Дай мне шкатулку, Дитрих. И уходи, - сказал он.
Когда я называл свое имя? Не помню.
Света стало еще меньше, свет поменял оттенок на исчерна-золотистый, будто древний клад, и узоры шкатулки отражались в сетчатке Андреаса чересчур… объемно. Меня снова пробил озноб.
-Нет, - я забрал вещицу. Он беспомощно вскинул свои полуотрезанные руки. Я в который раз сравнил его с ребенком. Отняли погремушку, ха. – Не раньше, чем узнаю…все.
Я жесток. Знаю.
Андреас болезненно скривился:
-Никому нельзя _знать_, - прошептал он, и снова тянулся к шкатулке, неуклюже сдергивал локтями одеяло. Он что, собирается ловить меня? Еще раз ха.
- Никому. Нельзя. Знать! – кричит.
-Э-эй, потише, - я оглянулся на закрытую дверь. Совсем забыл, что имею дело с оперным певцом – голос-то у него такой, что слышно на первом этаже.
Андреас остановился посреди палаты, тяжело дышал. Он смотрелся комично в больничной рубашке, с руками мумии, пластиковая трубочка-капельница выскользнула и болталась, разбрызгивая белесое лекарство, я невольно фыркнул.
-Отдай, - прошептал он, золотистые нити скользили по его лицу – он отражал Шкатулку, он был ею, жаждал ее, как вожделеют красивейшую из женщин, и внезапно я осознал, что это искалеченное существо способно убить меня ради антикварной безделушки.
Я подумал о мышах в террариуме, наедине с сотней кобр. Окровавленные мыши защищаются до последнего – и даже нападают.
К горлу подкатил комок.
-Хорошо, - я двинулся к кровати, медленно, нас ведь учили общаться с маньяками и самоубийцами на крыше. – Я положу эту штуку на кровать. Только как ты собираешься…работать с ней?
Очередная жестокость с моей стороны – намекать на недвижимые мертвые пальцы. Андреас пропустил ее мимо ушей. Он опустился на колени перед кроватью, сжал локтями злополучный черный куб.
Свет гас. За окном начиналась гроза.
Андреас будто молился шкатулке. Он прильнул к ней изрешеченными губами, языком, было что-то отвратительное и в то же время чувственное в этом действе; я ощутил себя вуайеристом.
Он…всего лишь решает головоломку, сообразил я, губами и языком – вместо пальцев. Откуда-то потянуло ванилью, тяжелый желтовато-цветочный аромат, так могли пахнуть золотые узоры на шкатулке. И Шкатулка снова мягкая, нет, _жидкая_ , растаяла от живого тепла, затекает Андреасу в рот ядовитой грязью, а он глотает – и ванильное горькое золото, погибший свет, прорастает из-под стекол очков.
Я сглотнул.
Оттащить. Оттащить Андреаса от дьявольской штуки, чем бы она ни…
Он закричал.
Никогда не слышал ничего подобного. Так не кричат люди, но – лемминги, что разбиваются о камни, прыгая с обрыва; его крик протянулся от больничной палаты через весь Мюнхен, Германию, несколько секунд ничего не существовало кроме квантов его крика.
-Черт! – я рванулся к нему, выхватывая пистолет. Меня отшвырнуло к двери – «уходи», говорил мне Андреас, я не послушался. Дверь оказалась заперта.
Зато я видел, _почему_ Андреас кричит.
Его рот напоминал вывороченную рану, одеяло вымокло от крови. Шкатулка держала его знакомыми крючьями – о да, я точно знал калибр этих крючьев, узкие стальные полосы двигались вверх-вниз, словно при фрикциях, мерно клацали, наматывали и выворачивали наизнанку губы. Блестело заголившееся темно-багровое мясо, с хлюпом рвались синеватые жилки. Несколько крючьев зацепилось за верхнюю и нижнюю челюсти, и кости треснули с характерным хрупом.
Потом Шкатулка отпустила его.
Андреас откинулся назад, постепенно замолкая. Кричать далее он не мог, болевой шок – снова болевой шок, предположил я, и попытался встать… чем бы ни была Шкатулка, я должен помочь ему, я…
Свет погас.
Нет, не погас – сменился иным, льдистым и блеклым. Окружающие предметы лишились красок, даже пронзительно-яркая кровь на рубашке Андреаса, полу и одеяле сделалась черной, точно успела свернуться.
-Что за… - прошептал я.
Гнилостно-ванильный запах примешался к жестяному-кровавому, и в следующий момент я получил ответ на свой вопрос.
Из сердцевины мертвенного антисвета выступил человек.
Я узнал его. Тот самый Жоэль с фотографии, его длинные светлые волосы казались платиновыми и слегка развевались, их касался ветер какой-то иной реальности, а потом я понял, что с ним что-то не так.
Очень. Очень не так.
Я сравнил Жоэля с викингом, и ныне он явился в доспехах и с мечом в руке. Но тяжелые жестяные пластины были продернуты через тело насквозь, точно Жоэль угодил под обвал арматуры на каком-нибудь заводе. Массивные пластины торчали из груди, спины и конечностей в хаотическом беспорядке, цеплялись друг за друга рыболовными крючьями, на каждый из которых можно было поймать целую касатку; мускулы казались напряженными и блестели от пота, а из ран медленно выползало что-то чересчур темное и густое, чтобы быть кровью. Тело его было настоящим месивом из плоти и железа – с такими повреждениями не выживают.
Он и _не был_ живым, понял я.
Жоэль шагнул к Андреасу, гремя своими «доспехами». При каждом движении куски железа увеличивали надрезы, полуобнаженное тело грозило развалиться, расшинкованное на сотню кусков – однако раны стягивались вновь, будто хлопала ртом и плевалась сгустками тины исполинская рыба. Жоэль источал приторную вонь – смесь разложения и ванили, а еще влажный болотный запах, я зажал рот и нос руками, чтобы не стошнило.
Он вознес руку с мечом над Андреасом. Тот по-прежнему лежал на спине. Развороченный рот шевелился, будто он пытался орать или говорить что-то.
Сейчас Жоэль добьет его, отсутствующе подумал я. Тем лучше. По крайней мере, боль его завершится. Не такой и плохой финал для человека с разорванным ртом и отрубленными руками.
Ты ведь сам хотел видеть Жоэля, Андреас. Настолько, что открыл эту…Шкатулку.
Меч прикоснулся острием к его животу, но пока лишь разорвал рубашку.
-Неверная комбинация, - проговорил Жоэль. Меч пульсировал и подергивался. Он рос прямо из руки.
-Жоэль…прости…я… - это Андреас.
Он еще говорит? Господи, _как_ можно говорить с раной-провалом на пол-лица?!
-Ты ошибся. В первый раз, и во второй, - Жоэль злился. Низкий голос гремел в такт доспехам. Светло-голубые глаза воспаленно светились.
-Прости, - Андреас попытался сесть. Меч-рука Жоэля вошел глубже в мягкий живот. С омерзительной четкостью я представил, как эта…тварь… насиловала бывшего приятеля. Вырванным из собственной плоти ржавым прутом. Или тот прут у него вместо члена?
-Это был хороший подарок, Андри, - ухмыльнулся Жоэль. – Я знал, что тебе понравится. Я знал.
-Д-да… - клочья плоти стекают по остаткам подбородка и шее. – Только… ты открыл первым, и они… они сделали это… с тобой. Зачем… зачем ты открыл ее… Жоэль, вернись, умоляю. Вернись!
Слезы в глазах Андреаса – багряные. И тоже пахнут ванилью.
Жоэль смеется. Грохот «доспехов» вторит хохоту, размыкаются и исторгают прогорклую влагу раны, вся больница полна гнилью, болотом и ванильной пустотой, я вновь пытаюсь подняться, вмешаться…
«Тебе надо было уйти, Дитрих», - голос Андреаса в моей голове. – «Молчи. Это не твоя история».
-Так вышло. Я открыл ее первым, потому что не побоялся, потому что не сбежал в последний момент. Извини – это ведь подарок _тебе_, - Жоэль скалился.
Водил мечом по диафрагме Андреаса, точно вырисовывая руны:
-Я не жалею, Андри. Ничуть. Никто не видел то, что увидел я _там_, никто не чувствовал того, что чувствовал я _там_. Это вечность, все миры в твоем кулаке, будто пойманная муха. Пойдем со мной.
Движение рукой. Из меча выпростаются белесые веревки, похожие на китовый ус – это струны от контрабаса, догадываюсь я, и они опутывают Андреаса, образуя куколку-кокон.
-Ты отлично разгадываешь паззлы, Андри. Твое хобби, не так ли? Тебе мешает лишь… страх. Но еще не поздно присоединиться.
Жоэль наклоняется к нему. Струны вбираются под кожу стаей червей, а Жоэль целует Андреаса прямо в кровавое месиво рта.
-Да… еще один шанс… Жоэль… прошу тебя.
-У тебя мало времени. _Они_ не будут ждать. Они прислали меня, но следом явится Генерал, и они заберут тебя... Я не хочу расставаться с тобой.
-Да… - Андреас вскакивает с поразительной быстротой. Он вцепляется в шкатулку забинтованными руками, но тут же выпускает ее. – Жоэль. У меня нет рук. И рта теперь тоже, что же…
-Ты сможешь. Ты сильнее, чем думаешь.
Шкатулка катится к Андреасу, гладкая и черная, собравшая весь свет и поглотившая его без следа.
-Немного помощи, - Жоэль взмахивает мечом.
Бинты. Бинты и еще больше крови, белые бинты стелются, подобно лентам на свадебном кортеже, и следом за ними падают на скользкий больничный пол ладони Андреаса. Кости запястий торчат, вроде клыков вампира или гаечных ключей.
Я сгибаюсь в углу. Меня рвет. Не просто рвет, выворачивает наизнанку, я ничего не вижу, кроме пары кистей рук, они валяются ладонями вверх, похожие на дохлых черепах. Жоэль нанизывает одну на острие меча и целует.
Мой желудок выдает новую порцию кисло-горькой рвоты.
Дальше я не смотрю. Только слышу – скрип костей о лаковую деревянную поверхность, судорожные вздохи - _чем_ можно дышать при изорванной в фарш носоглотке? – и тихое бряцанье металла.
-У тебя мало времени, Андреас. Ты ошибся однажды, поэтому пришлось наказать тебя, - в голосе Жоэля тревога. Я воображаю, как он смотрит на часы.
Я решаю, что _не хочу_ встретить того…или тех, кто может прийти следом.
Черт тебя подери, Андреас, _собери уже_ этот треклятый паззл, собери, собери, хруст костей и шлепанье кровавых потеков, всхлипы-судороги гаснущего от запредельной боли сознания, я чувствую его, их обоих, я…
(хотел бы последовать?)
«Не твоя история, Дитрих».
Щелк.
Что значит? Щелк. Победа или поражение – о черт, Андреас, я _надеюсь_, ты…
-Я знал, что у тебя получится.
На данной фразе Жоэля я вновь распахиваю веки.
Андреас стоял на коленях, зажимая коленями Шкатулку. А потом Жоэль, будто посвящая его в рыцари, коснулся мечом плеча.
Андреас закричал.
Шкатулка раскрывалась с медлительностью цветка. Лепесток за лепестком, и оба – Жоэль и Андреас, неотрывно взирали в сердцевину, а потом из недр вновь рванулись крючья.
Но не калечили.
Не совсем так.
Переделывали, вот более верное определение.
Крючья зафиксировали разорванный рот Андреаса в вечном искаженном крике, потемневшая плоть свисала бахромой. Струны высунулись из костей на запястьях, Андреас обзавелся мириадами нитей-щупалец. Нити-кокон заменили ему и одежду. Не требовалось дедукции Шерлока Холмса, чтобы догадаться – струны проросли в него, как железо – в Жоэля.
Андреас выпрямился. Теперь было видно, что он едва по плечо Жоэлю, но вместе они смотрелись… завершено. Как инь и янь.
Отвратительное – и завораживающее зрелище.
«Господипустьэтозакончится!»
Струны-щупальца протянулись за шкатулкой. А потом я встретился с ним взглядом.
Исчерна-золотистым, будто сама Шкатулка.
-Спасибо, Дитрих, - проговорил Андреас. Голос его не изменился ни на йоту. Переделка не предусматривала искажения основных черт.
Шкатулка легла подле меня.
-Это мой подарок. На прощание.
Жоэль ухмыльнулся мне, а потом положил целую – без меча – руку на плечо Андреаса:
-Однажды видевший – вернется. Но не сегодня. Пойдем.
Призрачный свет изогнулся, будто расколотили десятки тысяч зеркал, а Шкатулка изрыгала обратно проглоченные краски, слепящая белизна накинулась плотным туманом, запахом смерти и ванили, я скорежился в углу, зажимая лицо, руки, ноги, господи спаси и сохрани, пощади, господи…
Когда я очнулся, в палате никого не было.
Кроме Шкатулки Ле Маршана, разумеется. Я посидел еще несколько минут на полу, а потом спрятал ее в карман.
Однажды видевший – вернется.
Хороший подарок.
*

Из отчета следователя по особым делам Т.

«…не представляется возможным выявить настоящее местонахождение Хиртрайтера и Фридрекссена. События, свидетелем которых я был, не могут быть объяснены логически или с помощью каких-либо научных гипотез, и единственное предположение, которое можно выдвинуть…»
(далее засекречено)
*
Дело закрыто за отсутствием улик.

@темы: Мифическое, Авторское

---

Убийство за гранью возможного

[Dead_Romeo]

АХТУНГ!!! все права защищены

Убийство за гранью возможного

(С) Ромео де Данни, март 2007

Don’t Fuck With My Heart!

«Amatory», песня одноименная цитате

По идее меня здесь быть не должно. Я уже давно убит. Точнее, я жив. Но свершилось то, о чем я и собираюсь вам поведать. Дело в том, что я убийца. Но далеко не такой, как все остальные убийцы.

Дела мои вот уже, наверное, месяц, как плохи. Я – человек, совершивший самый опрометчивый из всех людских поступков. И нет мне оправдания.

А самое главное, из-за чего я так поступил? Я даже сейчас не могу даже СЕБЯ понять. Хотя других понимать умею очень хорошо. Да вот только это тоже открытый вопрос, умею ли я понять других, понять их, когда причиняю им боль, невообразимую и нестерпимую.

Стоит ли рассказывать историю с самого начала? Я стою посреди школьного холла в луже чьей-то крови. Пролилась кровь мира сего, но я все еще не могу успокоиться. Я перестрелял их всех, все они лежали передо мной в самых неестественных позах – начиная от учителей и заканчивая первоклассниками. Только двое остались живы в этом огненном аду. В моей руке прочно сидел горячий пистолет, передо мной на полу скорчилась виновница торжества смерти. Виновата ли она в том, что я сделал? Нет. Во всем виноват я. Я и мой чертов романтический характер. Чтоб я сдох! В принципе, так оно и будет – секунд через двадцать. Но у меня хватит времени опозориться перед вами и все-таки рассказать историю с самого начала.

Все гениальное, как всегда, просто. Я полюбил, меня отвергли. А я взял да и сошел с ума. Абсурд. Полнейший абсурд. Особенно если учесть мой возраст – все, казалось бы, еще впереди. Ан нет.

Бывало, мне нравились девушки – разные, от прохожих до киноактрис и прочих знаменитостей. Но до такого никогда не доходило.

Наверное, я в конце концов познал ее – настоящую любовь, и это познание оказалось мне явно не в радость.

Хотите знать, что сие из себя представляло – отвечу просто: черт знает. Хотите отличить настоящую любовь от минутного влечения – потеряйте это чувство. Если вам сначала будет очень плохо. Вы будете валяться по полу. Орать как ненормальный. Хлестать водку с пивом, виски, ром и все тому подобное. А потом вдруг резко успокоитесь, посидите часок. И вдруг снова – на этот раз приступ всепоглощающей агрессии и ненависти ко всему миру. В ответ на его, мира, непонимание. Вам захочется убить всех. Все это происходит от потери самой настоящей любви.

От потери минутного влечения вы можете пустить слезу. А через час уже все забудете. И все. Все! Никаких мучений! Гарантия два года. От меня лично.

После такого горького познания я начал потихоньку спиваться. Сначала в день отвержения, потом на следующий день, еще и еще. Тогда меня впервые и посетила мысль о пистолете и школе. И застряла у меня в голове. Лежала и прела. Гнила. Разрасталась.

Однажды друг познакомился на улице с девушкой. На первый взгляд ей было лет семнадцать. Я тогда ошибся. Ей было всего тринадцать лет. Прямо как той самой виновнице торжества смерти. Но потом я подумал, что ей можно дать и двадцать пять лет – настолько зрелыми и общечеловеческими были ее мысли.

Друг привел ее на запись новой песни – мы тогда планировали записать альбом в альтернативном стиле рэп+панк-хард-кор. В итоге мы нифига не записали. Только нажрались до поросячьего визга. А она нас критиковала. Особенно меня. Все пыталась вышибить из меня пессимизм и отвести меня от полного алкоголизма. Все твердила мне, что главное – поверить в свои силы, усовершенствовать себя, ставить цели и добиваться их. Как она. Человек с целью. С одной-единственной на данный момент. Есть одна стратегическая глобальная цель и куча маленьких тактических задач, нуждающихся в решении. Причем она просто поочередно выполняла какие-то тактические цели, которые вели уже к исполнению глобальной Цели. Для нас с другом эта Глобальная Цель осталась тайной.

Меня тогда поразила зрелость этой тринадцатилетней девчонки, чуть было не заставившей меня одуматься и забыть свою первую Настоящую Любовь. И первый Настоящий Провал.

Прощаясь, я пожелал этой созревшей удачи и достижения всех ее целей.

Но вскоре философствования мои кончились.

А что, собственно, такое философствование? Исходя из своей на удивление короткой и насыщенной жизни я могу лишь предполагать: философия – это всего лишь вид истерики. Когда человеку больше ничего поделать нельзя, он начинает философствовать. От бессилия проявить себя каким-то другим способом. Встречают-то по одежке. По уму только провожают. Поэтому если одежка у тебя, так сказать, не ахти, то начинаешь выставлять на показ свои мысли и умозаключения. Выворачиваешься на изнанку. Делаешь внешним то, что было внутренним. И твой ум становится твоей же одежкой. И если ты достоин, тебя будут уважать. Ну а если у тебя и ума нет, то извиняйте… Поздно пить «Боржоми», коли почки отвалились.

А в реальной моей жизни все поехало как по смазанному маслом шоссе. Друг где-то добыл пистолет и пару сотен патронов. Зачем – не знаю. Только сам друг первым пал от своего приобретения – мне пришлось убить его, когда он застукал меня уводящим у него из-под носа всю амуницию.

Обычный российский «Вул» с глушителем дважды презрительно щелкнул, и друга не стало. Никакой логики. Никакой особой цели. Просто убивать. Увидел – убей. Убей, убей, убей – стучало тогда у меня в голове…

И я убивал. Всех – простых прохожих, дворников и продавцов. А дело было утром. Народ спешил на работу и натыкался на вездесущие девять граммов.

Я пришел в школу. Сшиб камеры наружного наблюдения, убил охранницу. Прошел в раздевалку и открыл беспорядочную стрельбу по переодевающейся толпе. Из-за глушителя никто сначала ничего не понял. Просто школьники начали с дикой регулярностью падать на пол.

Первой пистолет у меня в руке заметила завуч. И тут же упала замертво. Я поднимался на второй этаж, а от меня убегали озверевшие от страха ученики. Бежали и падали. Убей, убей, убей. Я начал зачищать второй этаж. Навстречу вышла директриса с замом по охране. У последнего в руке блестело железо пистолета. Мой «Вул», будто насмехнувшись, щелкнул, и зам по охране упал с простреленным лбом. За ним последовала и директриса. Второй пистолет оказался в моей руке и я начал палить с двух стволов…

…Развязка наступила довольно неожиданно. Расстреляв очередную толпу человек из десяти, я внезапно заметил скорчившуюся на полу виновницу всего этого кровавого месива. Пролилась кровь мира сего, но я все еще не могу успокоиться. Я перестрелял их всех, все они лежали передо мной в самых неестественных позах – начиная от учителей и заканчивая первоклассниками. Только двое остались живы в этом огненном аду. В моей руке прочно сидел горячий пистолет, передо мной на полу скорчилась виновница торжества смерти. Виновата ли она в том, что я сделал? Нет. Во всем виноват я. Я и мой чертов романтический характер. Чтоб я сдох! В принципе, так оно и будет – секунд через двадцать.

И только тут я понял, что же я наделал… Нет, я вовсе не сожалел об убитых детях. Я только что понял, что в тот день, когда эта девушка, скорчившаяся сейчас предо мной, бросила меня, я совершил куда более страшное преступление, повлекшее вслед за собой и этот последний зловещий поступок… Я убил. Убил уже тогда.

Я убил свою душу.

Убил то, что нельзя убивать.

Я ступил туда, куда нельзя было ступать.

И вот я здесь. Стою в луже крови и смотрю на ту, что невольно толкнула меня на эти два ужаснейших поступка…

Я бросил пистолеты. С улицы уже доносился вой сирен – должно быть кто-то додумался позвонить с мобильного в милицию. Я подошел к девушке, я поднял ее на ноги и сказал тихонько:

- Ты можешь идти…

А она лишь смотрела на меня. Я поднял «Вул» и приставил его к виску. Я посмотрел ей в глаза, потом напряг все до единого мускулы и, зажмурив глаза, спустил курок. Человек Я перестал существовать. Теперь и физически.

* * *

Капитан милицейского спецназа со взводом вошли в здание школы. Видавшие виды спецназовцы с ужасом оглядывались: повсюду были пятна и лужи крови, мертвые тела лежали грудами на каждом шагу. Они поднялись на второй этаж. И застыли от удивления. На полу холла лежал мертвый школьник в черной куртке военного фасона. В руке у него был пистолет, а в виске – аккуратное отверстие. Над ним возвышалась фигура школьницы – тоже с пистолетом. Девушка стояла и глядела на спецназ.

- БРОСАЙ ОРУЖИЕ НА ЗЕМЛЮ, С..А! – заорали спецназовцы.

Вместо повиновения совсем еще молодая девчонка направила пистолет на спецназовцев и дважды нажала на курок.

Ни одна пуля не вылетела из опустевшего магазина пистолета девушки. Зато ее саму прошили как минимум пятьдесят снарядов, выпущенных Спецназом российской Милиции.

Ромео де Данни,

13.03.2007 2:18:02

@темы: Суцид, Dead_Romeo, Авторское, Любовь

---

взгляд убийцы

[Utopia Dystropia]

Я сижу и думаю... вообще-то думаю я всегда, только не всегда осознаю мысли, которые лезут в голову. То есть процесс мышления, а вернее размышления, присутствует всегда, но зачастую в голове при этом - пустота. Разрушающая пустота. Настолько всеобъемлющая и громкая, что...
Но все это чепуха на фоне того, что происходит, когда мысли-таки осознаются. Тогда начинаешь думать, что лучше было бы, если бы они не осознавались вовсе! Понимаешь, что в этом мире единственный, кто видит тебя и, может быть, хоть как-то понимает - ты сам. По крайней мере, единственный, кто еще готов терпеть тебя таким, каким ты есть, каким хочешь быть. Единственный, кто еще, возможно, в силах даже принять тебя таким.
Единственный, кто такой же, как и ты.
Ты пытаешься понять мир, пытался принять его, но у тебя ничего не выходило. Но ты надеялся, что вот-вот и ты все равно поймешь что-то, но увы - сталкивался лишь с непониманием, глухой стеной, стоящей между тобой и целым миром. Ты понимал, что мир - большой, а ты - один. Но тем не менее, ты чувствовал в себе больше сил, чем у всего этого мира, вместе взятого; ты чувствовал, что ты - стóишь всего этого мира. А мир в это время не понимал тебя и отвергал. Потом он просто отшвыривал тебя в сторону, ожесточенным солдатским ботинком пиная твое лицо прямо в грязь от только что пройденного дождя, который ты так любил. Но ты поднимал лицо, поднимал глаза, с кривой улыбкой на губах и чувствуя себя выше всего этого, выше мира, выше себя - ты чувствовал совершенство. Совершенство не свое - нет! Совершенство как состояние твоей души. Ты как будто парил надо всем этим, надо всем, что видел, надо всем, что видело тебя.
И весь мир, все люди видели это выражение в твоих глазах, которое отражалось в солнцезащитных очках, надетых на их глаза - и они боялись тебя.
Ведь они не понимали, что тебе ничего не нужно от них, потому как они ничего не могли дать тебе. Лишь одно: оставить тебя в покое, не трогать, не замечать. Но как раз это и не в силах был сделать мир - ведь ты так отличался от него, и он чувствовал это, и это не давало жить спокойно, не давало ощущения защищенности и собственного совершенства - ведь люди либо ощущают себя сырыми червями, либо абсолютным совершенством.
А ты?
Тебе хватило сил признать, что ты - всего лишь декорация. Пассажир. Ты едешь в пустом автобусе, ты заплатил за проезд слишком много денег, есть много пустых мест - весь салон пуст - но ты стоишь на своих двух и даже не держишься за поручень - и тебя швыряет, толкает, куда-то тянет по направлению пути автобуса - ты постоянно падаешь на пол; эта дорога вся в ухабинах, ямах, неожиданных бордюрах, резких поворотах, без единого знака дорожного движения и светофора - автобус едет так, как он хочет, за рулем - безбашенный водитель, который уверен в своей машине настолько, что не объезжает препятствия и он даже не подозревает, что скоро, очень скоро, колеса в его автобусе могут не выдержать и отвалиться, а тормоз откажет над вдруг оказавшейся за резким поворотом пропастью.
И вот автобус летит в бездну...
...но ты все равно поднимаешь лицо из грязи, поднимаешь глаза на того, кто пнул тебя ботинком, усмехаешься ему - а его глаза выражают дикий ужас непонимания выражения на твоем лице.
Почему-то люди склонны называть такой взгляд "взглядом убийцы". Но в душе ты не чувствуешь ничего, кроме понимания и усталости.
Усталости, что тебя не понимают.
Понимания того, что понять тебя невозможно.

---

Небольшая зарисовочка про суицид.

[ApricotZ]

- Я сделал шаг вперёд!

- Иииии?...

- Я испугался...

Я вошел в ванную комнату и запер за собой дверь. Включил тёплую воду, подставил под струю ведро. Мне было тяжело дышать, при каждом вздохе в груди что-то заунывно булькало. Меня сильно избили пару дней назад.

Ведро наполнилось до краёв. Я сделал несколько судорожных глотков ржавой воды, прежде чем закрыть кран… сел на плиточный пол и поставил железную посудину перед собой. Я не понимал, зачем я делаю это. Просто так нужно.

Сначала я хотел взять кухонный нож, но потом решил, что это будет слишком. Поэтому взял свой, тот, который в прошлом году мне подарил друг. Маленький симпатичный ножичек с хорошо заточенным лезвием.

Всё, хватит… Надо просто начать… А потом уже легко будет... Так говорят...

Я поднёс лезвие к сгибу левой руки, легонько надавил на тонкую кожу, сквозь которую просвечивались голубоватые вены. Потом резанул. Вена на долю секунды набухла, и из надреза тонкой струйкой побежала алая кровь. Это было даже не больно. Я опустил руку в ведро…

…Зачем я делаю это? Я люблю, наверное. Раньше любил. Я её любил. И она меня. Но я не мог близко подпустить её, потому что болен. И она, после полугода мучений, выбрала другого. Я разумом понимал, что она правильно поступила, но во мне вскипела кровь, взыграли инстинкты. И я подкараулил этого ублюдка… и разбил его голову об кирпичную стену…

Я резко вытащил руку, и стал с размаха бить ножом, начавшую синеть, кожу. Я хотел сделать как можно больше порезов, изрубить вены на кусочки, чтобы у меня не осталось ни шанса!!! Меня душила ярость…

… Да!!! Я болен! Да!!! Я – наркоман! Я начал с травы, а месяц назад стал глотать таблетки. Следующий шаг – игла. Но я не хочу этого! Не хочу валяться грязным и вонючим где-то под забором, не хочу видеть страдания родных, не хочу унижаться, выпрашивая несколько грамм… Я не хочу существовать… существовать только ради того момента, когда стальная игла с хряском войдёт под кожу и я получу короткий миг наслаждения. Лучше умереть…

Я перехватил нож в левую руку, она уже плохо повиновалась мне. Но сил хватило, чтобы порезать и правую. Кровь, тёкшая из вскрытых вен, тонкими струйками оплела мои руки, создавая причудливые узоры. Я облизнул высохшие губы шершавым языком и опустил руки в ведро…

… А два дня назад меня избили. Эти уроды, друзья того ублюдка. Били пятеро… больно… А напоследок, когда я, захлёбываясь кровавыми соплями, тихо стонал в подворотне, один из них сказал мне, что та девка… шалава… Та, с которой я вчера перепихнулся, больна сифилисом…

Мне очень хотелось пить, и я отпил немного воды из ведра, куда потихоньку утекала моя жизнь. Странно пить воду, разбавленную своей же кровью…

В прихожей хлопнула дверь. Мама вернулась…

…Я не пошёл в больницу, не захотел даже проверять, правдивы ли эти слова и болен ли я. Я просто понял, что мне надоело жить. Так однообразно, так скучно. Я умирал не из-за любви, и не из-за болезни, и не из-за постоянных унижений и проблем с окружающими. Всё можно перебороть… Я только не хотел одного, чтобы мои близкие страдали… А тут мама пришла…

Она дёрнула ручку в ванную комнату. Конечно же, она оказалась заперта.

«Саша, ты там?» Я молчал.

«Саша! Саша, открой немедленно!» Мама начала стучать в дверь. Нет, мама, нет.

Меня мутило, голова стала слишком тяжёлой, и её постоянно клонило вниз. Всё смешалось – лампочка на потолке, зеркало, синяя плитка на стенах, всё слилось в единую безобразную массу. Мне захотелось вытащить руки из воды, захотелось посмотреть на них, но для этого пришлось податься вверх всем телом. Ведро я, конечно же, опрокинул. Оно с ужасным грохотом лязгнуло и моя «жизнь» начала медленно растекаться по полу.

«САША!!! ВЫХОДИ ОТТУДА НЕМЕДЛЕННО!!! САША!!!» Мать тарабанила в дверь руками. Я сполз на пол, жидкость приятно охладила усталое тело…

… Простите меня все, я вас очень… любил. Я никого не виню. Я сам виноват. Только я. Только сам. Меня как будто утягивает в какую-то чёрную дыру, перед глазами пляшут фиолетовые блики. Моё тело очень тяжёлое, я не могу даже чуть приподняться. Мои губы ссохлись, а язык прилип к нёбу. Мои глаза открыты, но я ничего не вижу. Я не чувствую стука своего сердца. Оно уже не бьется...

В дверь больше не стучат. Наверное, мама побежала за соседом, чтобы он её вскрыл. Надеюсь, они не успеют.

…Зачем нужен… в этом мире… такой слабак, как я… Я… Который… предпочёл искрящуюся пьянь жизни тёплому сну смерти…я… идиот… я… не хочу… уходить… я хочу… хочу… жить…

@темы: Суцид, Авторское, Любовь

---

неопределенность

[застывшее мгновение]

согласна.будет немного банально,но наболевшее.сам рассказик:

Улетая в облака, прогрызая плотность туч, мчится он на волю , не спросив ни слова, чувствую себя легкой пушинкой ,будто он является чем-то газообразным. какой-то газ .он быстро моргает. пытается понять ситуацию ,расшифровать все на несколько ходов вперед, но теперь ему не переиграть соперника. настал суд, над ним, ему ничего не светит, кроме долгих лет заточения, в этом мерзком мире, с белой рубашкой и мягкими стенами. в своей собственной комнате, без связи с миром, он начинает задыхаться от боли. Спустя некоторое время он получает дозу того яда, что заставляет его мозг сбиться с правильного пути, он ложно думает, не понимая сущности, реальности. теперь для него все по-другому .ложное представление, игры разума, шепот чужих голосов, безнадежные лица. и его лицо, среди других. Оно уже такое же потускневшее, он это понял. Снова доза, мысли поплыли и потерялись, растерялись во мгле. Он на детской площадке. светит яркое солнце, пахнет свежескошенной травой. он не различает реальность и сон. ему нравится мир фантазий с беззаботными людьми и детским отчетливым смехом. Маленькая девочка ,подобная мессии проносится перед его глазами ,он невольно улыбается, редко увидишь такое чудо. вдруг резкий туман, темнота, прочь уют .спокойствие и радость. он просыпается в клинике после двух дневной комы. Жадно вдыхает воздух жизни ,на улице ночь. он один в палате. У него нет близких родных. Его окружает уже привычная беспомощность, мгла и непонимание, но у него есть преимущество- он жив. Они же давно мертвы, несмотря на их наигранные улыбки, безупречное лицемерие,расписанные заранее дни существования.

@темы: Болезнь

---

Сразу две зарисовки))

[Пушистый Летучий Боярский.]

Про шутки.

- Знаешь, чтобы не плакать, надо шутить.
- А почему бы не поплакать?
- Начнут говорить слова "ноешь", "не реви" и "успокойся, дура".
- Не станут.
- Поспорим?
И они поспорили.
- Как можно шутить, когда хочется плакать?
- Легче всего, когда человека не видно.
- То есть?
- Штука такая есть. Интернет. Можно рыдать перед монитором, но собеседник увидит только ржущие смайлы и прочитает какую-нибудь забавную ерунду. И будет думать, что ты в порядке.
- Но зачем притворяться?
- Чтобы не было вопросов.
- Каких?
- Знаешь... Колобок повесился =D

Про чай.

Чай тихонько остывал, стараясь не привлекать к себе внимания. Или наоборот – привлекать.

«Если она про меня вспомнит, может со злости вылить в раковину… И как же я тогда? С другой стороны – если забудет, то обязательно в порыве злости махнет рукой (она же вообще всегда машет руками), и прольет меня… да еще и обожжется».

Чай считал плюсы и минусы, прикидывал – где же удача скорее ему улыбнется? Думал, рассуждал и остывал.

- ИДИ К ЧЕРТУ! – кричала девушка рядом с ним и размахивала руками, помогая самой себе вспоминать ругательства.

Чаю стало страшно… И тогда он решил напомнить о себе, донеся до нее свой тонкий аромат: аромат жасмина, корицы и мяты.

- Ну и пей свой чай, жуй свою мяту! БЕЗ МЕНЯ! – девушка раздраженно вытряхнула из блюдца печенье – вкусное, овсяное – и накрыла им чашку. Чтобы не пахло. Отныне она ненавидит запах мяты. Корицу, жасмин – любит. А мяту – терпеть не может. Теперь.

Чай, оставшись в полной темноте, испугался еще больше и тихонько остывал. Со стороны он услышал плачь – девушка бросила трубку и теперь сидела и плакала.

«то, что ей сейчас надо – это горячий чай», - подумал чай. Одной мыслью он убрал запах мяты. Просто убрал – мяты там отныне не было. Теперь.

Тонкая женская рука раздраженно сдернула блюдце с чашки. Чай увидел заплаканное девичье лицо и поспешил донести до девушки запах свежего жасмина и, конечно, корицы.

- То, что меня сейчас нужно – это горячий чай.

Чай был счастлив. Он был рад. Очень.

- Фу! Он уже остыл, - девушка вылила из окна медленно остывающий чай.

Она вообще не любит чай отныне. Ненавидит. Теперь.

---

И совсем не пацифист. (с)

[Дарыч]

Место действия:
Город.
Тонный железа, тонны бетона.
Улицы усыпаны желтыми листьями.
Рев машин и шум дождя сливаются во едино.
Люди города – экспонаты кун-с камеры.
Тусклые глаза. Пустые разговоры.
Попытки создать жизни.
Жизнь - правильную. По идеальному канону.
Заключающем в себе, простату и красоту.
Социум «трудовых» резервов.
А в это время в андеграунде…
Вася N пишет философско- эпический трактат о варке пельменей.
Пространство заполнено надрывной музыкой и дымом дешевых сигарет.
Дети андеграунда ищут истину на дне бутылки.
Не стройным хором пьяных голосов пытаются разрешить все проблемы мироздания, попутно ответив на все вопросы.
Изолированно- иллюзорный социум лишенный всякой надежды.
Вакуум сознания. Пустота бытия.
«Нормальны» человек.
Курит. Наблюдает.
В попытке разобрать и осмыслить вымышленную действительность, начинает сходить с ума.
Черно- белый мир, замешенный на пороках и их поклонниках, приправленный иллюзиями, упорно поглощает сам себя.
Без особого смысла. Просто ряди проформы спирали.
Смеется. Не понимает, в следствии чего не признает.
Ищет мыло, веревку, табуретку и надежный крюк.
Конец ненаписанной неосказки о первом социопате.

@темы: Суцид, Авторское

---

[Badend]

Это реальный дневник девушки, болеющей раком, переведеный с польского. К сожалению переводчик неизвестен. Оригинал дневника на польском kiedy-umre.blog.pl/



[more]
Меня зовут Юлия. 2 июня мне исполнится 17 лет. Три года я больна раком. С того момента, когда медицина отобрала у меня последнюю надежду, я жду смерти. Дневник я начала вести для себя, это единственное место, где я могу выкричаться, выся. Это для меня.

2003-05-15 17:26:53 >> Иногда плачу

Даже часто. Когда мне уж очень плохо. Когда боль не позволяет мне дышать Думать Мечтать Тогда я плачу. Жалею себя Это такое человеческое

Часто когда уже нет сил Сквозь слезы я разговариваю с Богом Только ему я могу выразить все что чувствую Я просила Кричала Обижалась Спрашивала: Почему именно я?

А почему кто-то другой? Сегодня я знаю что так должно было быть.

Теперь кроме Бога у меня есть еще этот дневник Тут я могу покричать Позлиться

--------------------------------------------------

2003-05-15 20:06:54 >> Сегодня уже не смогу

нет силы

даже .

--------------------------------------------------

2003-05-15 23:40:36 >> 2 часа сна

это только 2 часа 120 минут а так помогает спасибо тебе Боже за мои 2 часа!

-----------------------------------------------

2003-05-16 05:40:33 >> Интернет – весь мой мир

Интернет это единственный выход в мир который у меня остался Не считая больниц. Докторов. Мед-сестер. Ну и мамы. Сижу и пишу этот дневник Не для того что бы кто-то меня жалел Этого мне хватает в жизни Не хочу даже что бы кто-то комментировал то что я тут пишу. Ведь что здесь комментировать? Я сегодня не в настроении. Мне хочется кричать. Но не могу - нет сил. Опять эта мед-сестра не попала в вену когда ставила капельницу! Кретинка!

Это именно тот момент когда я больше не могу! Или умираю от боли или мучаюсь потому что не могу спать хоть так этого хочу! Или лежу в туалете и рыгаю!

Сейчас сижу возле компьютера и я разъярена просто! Хожу по этим разным блогам и читаю как они не хотят жить. Бля****!! Я с вами поменяюсь!

Меня захарил компьютер. Зачем он мне?

Зачем?

И так я не с кем не общаюсь. А о чем? «привет! Что у тебя?» «привет, все классно, я болею раком. Никто не может мне помочь. Я скоро умру хоть так люблю жизнь, а вообще все ок»

Хорошая перспектива! Еб** я это все! У меня возникает желание побыстрее умереть и перестать ждать.

--------------------------------------------------

2003-05-16 21:39:14 >>

редставление о смерти

Мама обиделась на меня, что я с ней уже не разговариваю. Что я закрылась всебе Я ее понимаю. Я знаю что когда я страдаю, ей тоже больно. В конце концов она моя мама А мне все тяжелее. Все хуже переношу каждый разговор о болезни.

Все больше боюсь смерти. Даже одно слово: смерть вызывает у меня сильный всплеск эмоций.

Мама говорит что бы я не боялась. Что у каждого такая смерть как он провел жизнь. Я этого не понимаю. Ведь не могла же я за эти 17 лет так нагрешить, что теперь мне приходиться так страдать. Я хотела бы умереть во сне.

С улыбкой на лице.

Мама знает что я боюсь. Она тоже боится, но не показывает.

Сегодня ко мне приходил давний классный руководитель. Рассказывал о друзьях, подругах, о школе. Лучше бы он совсем не приходил. Как я им завидую.

Завидую что они могут ходить в школу, на party, кататься на велике, а больше всего того что они могут жить.

Он улыбался мне, но я видела его страх преблизиться ко мне, боялся чего-то непонятного, просто боялся.

В такие минуты чувствую себя чудовищем, но ведь я не заразная, Я просто умираю.

-----------------------------------

2003-05-17 02:40:51 >> Плачь мамы

мама опять из-за меня плакала. Теперь мне грустно. А когда я извиваюсь от боли, я говорю вещи о которых потом жалею. Почему я это делаю, ведь я так не думаю. Я Люблю мою маму. У меня есть только она.

Я лежала на кровати и орала. В комнату зашла мама и хотела меня обнять, ведь кроме этого она ничего не может сделать. Она сказала что очень меня любит. А я орала что если она так сильно меня любит то пусть мне это докажет и убьет меня. Она вышла из комнаты вся в слезах. Почему я такая вредная? Ведь она столько для меня сделала. Я ненавижу себя.

У меня есть желание взять нож и закончить это Я перестаю верить в Бога Перестаю верить во что бы то ни было

Когда я наконец умру?

----------------------------------------------------

2003-05-17 06:24:42 >> Сон

Я редко сплю. Почти никогда. Но еще реже мне снятся сны Сегодня я спала целых 3 часа. Мне снилась бабушка. Я почти ее не помню, только с фотографий Она умерла, когда мне было 3 года.

Это был спокойный сон Бабушка меня обняла. Сказала что бы я не боялась. Что она будет со мной. Что ч не буду сама Немного мне легче Я чувствую себя спокойнее. Может это знак? Может я наконец-то перестану мучаться.

Вообще я уже немного привыкла к боли. Иногда я ее даже переношу.

Но бывают моменты когда я больше не могу. Как вчера

Сейчас только чувствую себя такой слабой, уставшей. Я мечтаю что бы проспать это время, которое мне осталось К сожаленью со сном хуже всего.

Жаль, что Бог меня не хочет выслушать. Но мне надо ожидать. У каждого свое время.

Завтра опять приходит мед-сестра, опять буду весь день злая.

Сегодня хочу попробовать улыбнуться маме. Так мало улыбок дано мне уще будет ей подарить Знаю что это приносит ей огромную радость.

Немного мне плохо, пойду, лягу.

---------------------------------------------

2003-05-17 09:19:49 >> Я сама

Я сидела на балконе. Так прекрасно светило солнышко. Мне было хорошо. Неожиданно я увидела Катю. Я почувствовала что-то странное в животе. Как бы жаль. Как бы претензии. Мы были лучшими подругами. Почти с песочницы.

Она так прекрасно выглядела. У нее были красивые волосы. У меня тоже такие были. Черные. Подкрученные. Недавно я смотрела старые фотографии. Но это только память о моих буйных локонах. Сейчас у меня только шляпа. Голубая. Подходит к моим черным грустным глазам.

У кати есть волосы, есть друзья, есть жизнь впереди.

У меня нет.

Я даже хотела ее позвать. Помахать ей с балкона. Но зачем?

Она же меня боится.

Она даже была у меня 2 раза в гостях. Когда я еще была в больнице. Потом когда бессильные врачи выписали меня домой, твердя что дома мне будет лучше, я позвонила ей но у нее нет времени. Завтра, послезавтра, через месяц, все время не времени. Я даже ее понимаю. Зачем кому кто-то как я? Зачем кому-то растение? Которое с каждым днем вянет? Которая усыхает?

Сегодня первый раз за такой большой промежуток времени я смотрела на себя в зеркало и не странно что люди меня боятся. Выгляжу отвратительно Сама себя боюсь Хотя и так никто на меня не смотрит Кроме мамы, но она за это время привыкла к чудовищу.

Опять плачу. Опять зжаливаюсь над собой. Почему я не могу быть сильнее Ведь не только я одна болею раком. Не только у меня нет

волос

Силы

Веры

Надежды

Не только я умираю!!!

-------------------------------------------

-------- 2003-05-17 23:33:45 >> Когда

Когда я умру мне будет легче.

------------------------------------

2003-05-18 01:41:53 >>Жаль себя

Факт. Это дневник служит для того чтобы я могла жалеть себя. Кричать от боли. от бессилия Но это мне помогает Не могу держать этого в себе У меня нет человека которому я могу пожаловаться

Когда я вою от боли, сжимаю зубы Не хочу что бы мама знала. Она и так превратилась в подобие человека. Вечно она плачет из-за меня. Из-за этой сраной болезни!!!

Именно поэтому я сделала эту страничку

Сегодня я чувствую что угасаю Что теряю последние силы

Хочется кричать Но зачем? Это ничего не изменит

Ели хватит сил

Буду себя жалеть.

-----------------------------------

2003-05-18 02:04:26 >> Сегодня

Сегодня мама была в церкви. Я бы тоже хотела пойти. Но мне не хватит сил. А жаль. Когда врачи от немощи расставили руки. Осталась только боль и бог. Я часто молюсь. Разговариваю с богом. Прошу его. Видно так должно быть. Я сказала маме что б она попросила батюшку прийти ко мне. Хочу исповедаться. Сбросить с себя груз. Батюшка дал мне книгу с подписью: «Юлии силы, веры и надежды»

Осталась только вера. Хотя иногда она тоже куда-то пропадает.

Сегодня я подумала что умру не узнав своего отца. Я даже не знаю как он выглядит. Я хотела бы его узнать. Дотронуться до его руки. Мама не хочет о нем говорить. Сказала только что он нас очень обидел. Может.

Но, в конце концов, это мой папа.

Жаль, что мама этого не понимает.

------------------------------------------

2003-05-18 04:56:04 >> Мне так трудно

Мне так трудно принять факт что скоро меня не будет. Что не посмотрю уже в окно. Не посижу уже на балконе. Не обниму маму.

Часто я говорю себе о том что я смерилась. Но все больше и больше боюсь. Все чаще кричу:» это несправедливо! У меня было столько планов! Столько мечт и желаний.

Боюсь.

Очень.

А одновременно жду с нетерпением конца этого мучения.

Сегодня опять приходит мед-сестра. Опять я буду злая. На нее и весь мир. Опять плачу. Это мне немного помагает. Ничего больше не могу сделать. Никто не может.

Я так сильно хочу пойти в парк. Сесть на лавке под деревом. Этого я тоже не могу сделать.

Иногда я жалею что не родилась кем-то другим. Кем-то без рака. Знаю это ужасно. Но я часто жалею что я - это я. Что не доживу до выпускного. Свадьбы Некогда не почувствую как это быть матерью Не многое я могу еще сделать.

Мне так сложно с этим. Каждый день вечером я боюсь, что не будет больше завтра. Что не будет при мне мамы. Что не будет меня.

Хорошо, что так сильно болит. Хорошо, что я не могу спать. Хорошо, что у меня нет больше сил терпеть. Мне не будет жалко умирать.

----------------------------------------------------------------- 2003-05-18 09:18:44 >> Крик души

Помогите мне кто-нибудь!!!!!!!!!!!

Я уже не хочу!!

Не могу!!

У меня нет сил!!!

------------------------------------------------

2003-05-19 04:33:26 >> Слабею

Становлюсь все слабее. Мама подвинула мне стол с компьютером ближе к кровати Чтобы я не вставала. Теперь хватит только присесть.

Интересно сколько мне будет дано сделать записей в этом дневнике. Можнт несколько а может это последняя.

Я так сильно полюбила этот дневник. Жалко будет его оставлять. Такое ощущение что каждый день разговариваю с кем-то мне близким. С кем-то кто меня знает Кто понимает Кто знает что я сейчас чувствую

Сегодня не будет жалости. У меня нет на это сил Вчера у меня был батюшка Чудесно было поговорить с живым человеком У него такой красивый голос Я исповедалась Мне уже лучше Чувствую себя такой…более готовой.

---------------------------------------------------------------

2003-05-19 09:22:26 >> 09:22

Мама болеет. Наверное от бессилия, от жалости, от печали. А у меня нет сил ей заняться. Опять эта невыносимая боль. Все время рву. Уже не могу. Так плохо еще не было. Чувствую что конец все ближе. Немного жалко. Но я не хочу больше страдать.

Знаю что мама тоже устала. Она не может из-за меня работать. Не может спать.

Я не хочу что бы она так мучалась.

Я предпочитаю уйти.

Я уже готова- почти.

------------------------------------------------------------------------

2003-05-20 03:17:08 >> День рождения

Я так хочу его дождаться. Это уже скоро Мама обещала взять меня на такси в парк, Мы сядем на лавочке под каким –нибудь красивым деревом. Только надо спросить разрешения у врача. Я знаю что он не разрешит А жаль.

Последнее время я не могу даже встать с кровати. Все меня мучает Все время болит

Наверное я никогда уже не увижу лавочку, Дерево, Солнышко.

Мама обещала, что когда меня уже не будет она купит собаку. Я всегда мечтала о собаке К сожалению я не могла ее завести У меня аллергия.

И будет с ним гулять по парку. Садиться на лавочке под деревом. Тогда она будет думать обо мне.

Сегодня я сказала ей о этом дневнике. Я не должна была говорить. Но сказала Я тоже плакала Она хотела его прочитать Я не разрешила Сказала что бы прочитала его когда уже будет «после» Она плакаля

Мы часто вместе плачем.

Я попросила маму молиться Богу что бы он разрешил остаться до дня рождения. Может разрешит

------------------------------------------------------------------------------------------

2003-05-20 09:02:02 >> Часто вспоминаю

Люблю вспоминать У меня много воспоминаний: хороших Плохих и очень плохих Но хорошо что я помню.

Детство у меня было счастливое. Хотя мама воспитывала меня сама и иногда нам было тяжело Но вдвоем мы были счастливы Мама работала учительницей Часто нам приходилось во многом себе отказывать чтобы было на что жить Но все равно нам было хорошо вдвоем У нее была я, У меня была она.

Помню наши прогулки в Повсино Ночное наблюдение неба Счет точек падающего дождя Так немного нам было нужно для счастья.

И так мы жили вдвоем счастливо до момента когда выяснилось что я больна Что у меня пак.

Как сейчас помню ее лицо Она не Вери что это случилось именно со мной Ее любимой дочкой Которая для нее все, У которой столько планов, мечтаний , которой всего 14 лет «как это возможно? У нас в семье никто не болел раком. От куда это взялось?» Однако возможно.

Сначала была химиотерапия. Это был самый страшный период в моей жизни. На короткий промежуток времени я поправилась. Очень корткий. Врач решил «хирургическое вмешательство» Как я тогда боялась. Больше всего я боялась не проснуться. Не увидеть больше маму.

Проснулась. Врач сказал что операция прошла успешно и надо быть хорошей мысли.

И мы были.

Целых 2 года

мы опять были счастливы думая что кошмар закончился. Мама работала, я ходила в школу. Думала о будущем. Я хотела стать врачом.

Жаль…

Через 2 года оказалось что у меня (не могу перевести дословно, но что то в организме)

Я кричала что бы мне их вырезали, Что хочу операцию, Что хочу жить

Возможно если бы я могла уехать в Америку, в специализированную клинику у меня был бы шанс К сожалению у нас нет столько средств

Мама пробовала собирать деньги Хотела взять кредит в банке Но никто не мог нам помочь. Каждый соболезновал но этого было мало.

Мое состояние ухудшалось Мы перестали появляться на людях Мы знали что не можем ничего сделать

Я сказала маме что знаю что умру и что знаю что она тоже это знает

Мама просила прощенья что ничего не может сделать Что не может подарить мне жизнь.

Но к ней у меня нет жаля, У меня жаль к судьбе, к болезни, к этому грому миру в которому властвуют деньги но не к маме.



Теперь мы вместе ждем этот день Стараемся быть так близко друг к другу как никогда прежде Мы радуемся собой Все время говорим друг другу о своей любви.






Потому что я знаю что в моем случае каждый день может быть последним.


--------------------------------------------------------------------------------------



2003-05-21 06:32:37 >> Все хуже и жуже




Все хуже мне на этом свете. Ночью у меня возникли проблемы с дыханием. Лекарства перестали помогать. Организм вырабатывает на них иммунитет. Как я устала. Я хотела бы заснуть. Хоть на миутку. К сожаленью боль не позволяет.





Мама поехала к доктору. Я осталась сама. Начинаю бояться. Что она не успеет вернуться.







Вчера я пообещала одному человеку Что когда у меня не будет сил тут пмсать Поставлю точкув знак того, что я еще есть. Сегодня какраз такой день



Нет сил:


..



----------------------------------------------------------------------



2003-05-21 16:08:30 >> Клубника


Какой вкус у клубники? Не помню.


-------------------------------------------------------------------


2003-05-22 10:53:10 Для тебя Войтек, что бы ты знал что я еще есть:


..


---------------------------------------------------------------------

Сегодня ночью, после долгой болезни и огромных мучений ушла от нас любимая Юлия. Хоть я знал ее только из Интернета, я чувствую что ушел кто-то очень мне близкий и очень вазный.



Царство ей небесное.



Окутанный болью Войтек.


-------------------------------------------------------------------------------------------------

2003-05-23 16:51:37 Последняя просьба Юльки


Oд: [email protected]


Для: [email protected]

Копия для:

Тема:

Дата: 19 мая 2003 03:21

Дорогой Войтек!(имя)


Спасибо тебе за те месяцы когда ты был со мной. Мне так это помогало. Благодаря тебе и маме я боролась до конца и благодаря вам я не отобрала себе жизнь, благодаря Вам я была. Ты уникальный человек. Я никогда тебя не видела но чувствую что ты мне очень близок. Я очень тебя полюбила и доверилась тебе. Чувствую что конец все ближе. Немного жаль, что мне не дано узнать такого замечательного друга которого я приобрела благодаря знакомству с тобой. Если я попаду в рай, я стану твоим ангелом.


У меня к тебе огромная просьба. Я дала маме твой телефон. Когда все кончится, она тебе позвонит. А ты тогда поблагодари всех людей, которые приходили на мой дневник и извинись от моего имени, что я не отвечала на их письма. Я очень хотела, но знаю, что люди слишком быстро привыкают к другим, даже таким виртуальным друзьям, я не могла позволить, что бы кто-то из-за меня страдал. Скажи им от меня спасибо. В конце этого письма я дам тебе пароль дневника. Прошу дай его человеку, который хотел его сделать клубничным. Я так люблю клубнику.


Обещай что иногда будешь звонить маме и спрашивать как дела. Я очень за нее переживаю. Я так сильно ее люблю.


Извини Войтек что это письмо не сильно длинное но у меня заканчиваются силы. Скаждой минутой я становлюсь слабее.

Спасибо за все-Друг.


Юлька. [/more=Читать]

@темы: Чужое, Дневники, Болезнь

---

[возДУШнАя]

5 октября. Сегодня началась моя жизнь, хотя мои родители об этом пока не знают. Я девочка, у меня будут светлые волосы и голубые глаза. Все уже определено, даже то, что я буду любить цветы.



19 октября. Некоторые считают, что я еще не человек. Но я настоящий человек, так же как маленькая крошка хлеба все же настоящий хлеб. Моя мама есть, и я тоже есть.



23 октября. Я уже умею открывать рот. Подумать только, через год я научусь смеяться, а потом и говорить. Я знаю, что моим первым словом будет "мама".



25 октября. Сегодня начало биться мое сердце.



2 ноября. Я каждый день понемножку расту. Мои руки и ноги начинают принимать форму.



12 ноября. У меня формируются пальчики - смешно, какие они маленькие. Я смогу гладить ими мамины волосы.



20 ноября. Только сегодня доктор сказал моей маме, что я живу здесь, под ее сердцем. Как она, наверное, счастлива!



23 ноября. Мои папа и мама, должно быть, думают, как меня назвать.



10 декабря. У меня растут волосы, они гладкие, светлые и блестящие.



13 декабря. Я уже немного вижу. Когда мама принесет меня в мир, он будет полон солнечного света и цветов.



24 декабря. Интересно, слышит ли мама тихий стук моего сердца? Оно бьется так ровно. У тебя будет здоровая маленькая дочка, мама!



28 декабря. Сегодня моя мама меня убила.

@темы: Чужое

---

Рассказ Ремень

[muma_rulezzzz]

Привет, ребятишки, предлагаю для затравки рассказ своего приятеля - Беляка.

Москва, 2007, торговый центр, не самый крутой, но… так – второго эшелона. Где-то посреди московских колец. Вечер, сорок минут до часа пик, народа не очень много, несмотря на то, что метро под боком. Жара делает свое дело, а вот кондишны – нет. Они просто не работают. Короче, нет, переводим этот притон из второго эшелона в категорию «отстой».
В этот «отстой» заходит Вася Иванов, томимый, кроме душевной жажды, жаждой физической и желанием убить часок времени. Он безработный и полчаса как освободился от очередного интервью. Его не смешали с дерьмом с порога, а отпустили ни с чем, чтобы потом шмякнуть по электронке – на тебе в борщ! Обычно все проходило по упрощенной схеме. Вроде как «здрасьте – здрасьте – как? и у вас тоже высшее образование??? да идите вы! – мля буду! – ну надо же! что заканчивали? плешку? – нет, пермский арбузолитейный! – а-а-а!.. ну идите, идите!»
Сорок минут шатания привели Василия в бутик мужской одежды на четвертом этаже. То, что это был именно бутик, сомневаться не приходилось – здесь продавали говно по завышенным ценам. Как в любом уважающем себя бутике в наличии были, кроме прочего, 2 розовые рубашки отвратительного покроя.
Вася все сильнее расстраивался от того, что он поднимался на четвертый этаж и был вынужден смотреть на это безобразие. В голове бродили мысли о оборотах этого магазина, проходимости, об отмыве наркодолларов и прочая чушь. В этот момент взгляд его привлек ремень, дохлым удавом висящий среди других. Он был брезентово-джинсовый, полосатый и удавьего зеленого цвета. Наличествовала также пара вставок с надписями на европейских языках. Судя по цене, эти надписи нашил на ремень сам Шекспир. А текст ему продиктовал по телефону Вильгельм Завоеватель. Другого объяснения цене в 3458 рублей не было. Ваську стал распирать гнев. Он взял ремень и пошел к кассе.
- Как поживает Мерлин? – спросил он девушку, втыкивающую в телефон СМС.
- Что? Почему вы спрашиваете? – удивилась она, оторвав один глаз от телефона.
- Понимаете, человек, составлявший бизнес-план для этого предприятия, я имею в виду ваш салон, должен был наверняка знать, что однажды кто-то ограбит банк на первом этаже, побежит прятаться сюда, окажется великим шмоточником и купит здесь все на корню, включая эти две идиотские рубашки и этот трафарет убитого питона за 3458 рублей. Такая прозорливость свойственна только волшебникам, причем не всем, а таким крутым, как Мерлин. Вот я и спрашиваю – как он поживает? И давно ли он занялся коммерцией?!
- Вы знаете… Мне удивительно, что вы все это мне говорите…- отвлеклась от телефона девушка. Василий опустил руку с ремнем и повернулся, чтобы повесить его на место и свалить – слишком уж он разговорился. Зря обижает девчонку – у нее вон любовь по телефону, а посетители, наверное – каждый второй – кретин.
- Просто Мерлин, ну шеф – говорил о вас… ну, что вы придете…- Вася встал.- Вы дословно повторили все то, что он говорил нам. – Вася заподозрил в девчонке самое невероятное качество в женщине – чувство юмора. – Он сказал, - продолжала девица, что вы можете забрать ремень себе, Вася. Но вам лучше поторопиться.
- Почему? – Васька был контужен.
- Вот потому, - сказала кассирша и указала на дверь. В нее ломился расхристанный мужик. Рубашка выбилась из-под ремня, в руке – пластиковый пакет, содержимое которого не оставляло сомнений. Он был набит баблом.

---

падает снег....

[Utopia Dystropia]

Падает снег. Метель подгоняет запоздавших прохожих, наметает сугробы у дороги. Мороз и метель - что может быть хуже для людей, ждущих трамвая на засыпанной снегом остановке? Их немного, ждущих, всего четверо - ведь уже поздний вечер, им бы давно сидеть дома и пить чай с семьями, а они ждут трамвая на заметенной остановке, а его всё нет...
Четверо. Наверное, они считают, что совсем не похожи друг на друга. Вот один - интеллигентного вида пожилой человек в очках. Он стоит, подняв воротник пальто, и о чем же он думает, этот интеллектуал? О том, что жена опять купила никому не нужное платье. О том, что в шкафу припрятана бутылка и что он обязательно продегустирует ее содержимое - вот только доберется до дома. И о футболе - он часто думает о футболе. Чаще, чем о своей работе. По профессии он - преподаватель, и за тридцать с лишним лет он научился автоматически читать лекции студентам, думая при этом о другом. Студенты его не любят, да и он их не жалует - считает туповатыми и однобокими. Себя же он в мыслях называет интеллигентным, образованным человеком. Образованный любитель футбола, переживающий из-за очередного платья жены.
А вот стоит, прислонившись к фонарному столбу, алкоголик. Из драной куртки торчит клок шерсти. В авоське - пустые бутылки. У него - свои проблемы: нет денег на опохмелку. Если бы он знал, что у профессора в шкафу спрятана бутылка - позавидовал бы. Но он не знает. Не знает, что внутренне практически не отличается от этого хорошо одетого человека в очках.
На лавке сидит усталая женщина средних лет. Стертые, невыразительные черты лица, покорное, какое-то овечье выражение глаз. Муж ее бьет, наверное... Таких тысячи...
Четвертый стоит поодаль. Он не любит ночь и крайне недоволен тем, что приходится ждать трамвая мало того, что на морозе - еще и ночью. Темно... Ночью приходят воспоминания - о том, что мог сделать и не сделал. О тех, кого мог любить - и не любил. Он гонит эти мысли, считая, что их нашептывает ему Сатана. Он не любит темноты...
А снег не прекращается. Наверное, из-за метели трамваи остановились где-то, и теперь неизвестно, когда, наконец, эти четверо смогут уехать с несчастной, продуваемой всеми ветрами остановки.
Они замерзают. Сколько же можно ждать? Но вот вдали показался свет фар. Неужели?... Но нет, к остановке медленно подъезжает небольшой автобус. Замерзающие люди с надеждой смотрят на него, и - о чудо - он вдруг останавливается перед ними и гостеприимно распахивает двери. Тут-то бы им и залезть в него, спрятаться от пронизывающего ветра, но они медлят. Почему? Они немного испуганы: на боку автобуса большими черными буквами выведено: "РИТУАЛ". С суеверным страхом люди смотрят на распахнутые двери, раздумывая - стоит ли ждать трамвая на заброшенной остановке или пренебречь своими страхами и поехать домой на автобусе с пугающим словом на боку?
А мороз всё сильнее. Наконец, трое - профессор, алкоголик и усталая женщина - подходят к автобусу и скрываются в его черном брюхе. Четвертый испуганно отходит в сторону, словно боясь, что из двери высунутся когтистые руки и утащат его внутрь, во тьму. Он что-то бормочет под нос: наверное, молится. Но ничего страшного не происходит. Водитель, видимо, понимает, что четвертого пассажира ему не дождаться. Двери закрываются, и небольшой автобус с надписью "РИТУАЛ" на боку медленно отъезжает от остановки.
Оставшийся пассажир переводит дух, провожая взглядом удаляющийся автобус. Он чувствует, что только что избежал какой-то неведомой опасности. Он не знает, что жить ему осталось каких-нибудь два часа: он так и не доберется до дома, упадет на скользком льду, сломает ногу и замерзнет у своего подъезда.
По заснеженным улицам бесшумно едет небольшой автобус. Ветер стих, снег крупными хлопьями падает за окнами, но внутри автобуса тепло. Правда, почему-то не горит свет, но троим пассажирам уже всё равно - лишь бы добраться до дома. Пассажиры молчат. Кроме этих троих, в салоне нет никого. За стеклом смутно угадывается силуэт водителя.
Они проезжают мимо следующей остановки трамвая и видят, что там стоит какой-то одиночка. Пассажиры думают, что автобус подберет и его, но он не останавливается, а, наоборот, прибавляет скорость. Куда он несется? Вот автобус свернул с дороги и поехал по какому-то темному кривому переулку. Пассажиры явно напуганы, они пытаются что-то сказать водителю, но он словно не слышит их. Может быть, он действительно их не слышит - водитель, силуэт которого смутно виднеется за полупрозрачным стеклом.
В салоне нарастает паника. Но люди почему-то не делают попыток выбраться из автобуса, они не открывают двери и не выбивают стекла - нет, они просто сидят на лавках с широко открытыми от страха глазами. Выражение их лиц напоминает тот тоскливый испуг, с которым идут на бойню овцы. Автобус на огромной скорости приближается к окраине города, и пассажиры понимают, куда он направляется - в сторону городского крематория.
Они сидят неподвижно, уставившись в одну точку глазами, полными тупого ужаса. Все трое - с одинаковым выражением ужаса на лицах, того иррационального ужаса, что испытывал каждый - во сне. Они не двигаются с места даже тогда, когда автобус останавливается, а в открывшиеся двери входят хмурые люди в белых халатах. Молчаливые, похожие на санитаров или провизоров, эти люди подходят к замершим от ужаса пассажирам и выводят их из салона. Двое выходят безропотно, а женщина вдруг падает на пол и начинает биться в истерике. Санитары молча наблюдают за ней. Через некоторое время женщина успокаивается, и они выводят ее из салона вслед за двумя другими пассажирами.
Три человека - профессор, алкоголик, домохозяйка - безропотно идут туда, куда их ведут, сбившись в кучку, как испуганное маленькое стадо.
Опустевший автобус резко срывается с места - впереди следующий рейс, новая поездка по заснеженным улицам города. А санитары (или провизоры?) вводят троих пассажиров в помещение крематория. В печи пылает нестерпимо жаркое пламя. Его гул и стук захлопнувшейся двери гигантской печи заглушают дикие вопли тех троих.
А по заснеженным улицам города едет небольшой автобус с надписью на боку, сделанной большими черными буквами: "РИТУАЛ".